Какого года любовь

– Да, – кивнув, Берти погрузился в молчание.

“Пришиблен моим идиотизмом, небось”, – подумала Летти.

– Ну, и гостям без дождя в любом случае лучше, – наконец выдавил из себя он.

– Еще бы, ненавижу мокрые сборища.

– Наверное, э-э, скоро съезжаться начнут, – продолжил Берти, пялясь под ноги так, словно страшно озабочен тем, в каком состоянии там трава.

– Видно, много будет народу?

– Должно быть много, Рози мало не позовет. Что ж, не стану вас задерживать… знаю я, каковы девушки… вам же надо еще, наверно, одеться…

Он всем телом мотнул в сторону Фарли-холла, каменный фасад которого кремово-желто сиял на фоне расчистившейся небесной голубизны. Приоткрыв рот, она не знала, что и сказать. Значит, он думает, что она не приоделась еще для вечеринки, не понимает, что это ее лучшее платье.

Летти кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и, опустив голову, быстро пошла по лужайке назад к дому.

“Ох, да она переоделась уже”, – понял Берти. Он?то просто предположил, что это было бы слишком рано для любой женщины… но теперь она решит… она подумает…

Берти тихо простонал про себя.

В своей комнате Летти притворилась, что читает, и делала это, пока вечеринка в самом деле не началась, пронзительные приветственные вскрики сомнений в этом не оставляли. К счастью, когда она осторожно вышла наружу, Роуз – теперь в вишневом приталенном платье – сразу заметила ее, подбежала, чуть неуклюже, по травке и взяла под руку.

Она подвела Летти к столу с неописуемо роскошной едой (омары! семга! нормирование продуктов не в счет, когда у вас такие запросы!), быстро, один за другим, влила в нее несколько бокалов настоящего шампанского и только потом горячо и порывисто представила своим шикарным взрослым друзьям. Последние лучи солнца припекали затылок Летти, щеки ее ныли от всех этих кивков и улыбок. Жгучее ощущение, которого она не испытывала уже года два.

При этом она все время держала в уме, где находится Берти, чтобы, оборони господь, в ту сторону ненароком не глянуть.

Ее платье, пожалуй, и впрямь было простовато в сравнении с другими нарядами, которые словно витали вокруг, но вскоре она обнаружила, что это ей все равно. Потому что начались танцы. И там были мужчины. Не так много, чтобы хватило всем, но все же: мужчины, наконец?то. Легкая на ногу, проворная, Летти без проблем приманивала их к себе. Когда она кружилась по лужайке, складки ее крепдешинового платья порхали и разлетались, нежно лаская ей ноги; она пожалела, что в чулках и не может почувствовать это голой кожей.

Все это разительно отличалось от незатейливых танцулек в Абергавенни, где мелькали все те же лица, томила общая нищета послевоенной жизни. Сейчас Летти казалось, что она – героиня какого?нибудь из тех романов, что присылала ей Роуз.

– Ты довольна, моя дорогая? Тебе весело? – спросила та в перерыве между танцами, приобняв и нежно дернув за мочку левого уха.

– Еще как! Все просто замечательно. Вот только что интересно поговорила с этим… как его?.. Фредди?.. о Фицджеральде. Он тоже читает “Ночь нежна”! – Ей хотелось заверить Роуз, что она, Летти, вполне способна влиться, вписаться в ее мир. Что не стоит о ней волноваться (или же стесняться ее, вторил тихонький голосок).

– Отлично, я рада, – ответила Роуз, а потом отошла и очень громко принялась обсуждать индийские дела с утомленного вида молодым джентльменом, который только что прибыл с переговоров.

Мельком, чуть недобро, Летти подумала, что, пожалуй, не стоило бы Роуз так налегать на мужчин, она прямо?таки подавляет их своей мощью.

Тут она заметила Берти, который понуро стоял, опираясь на цветочный вазон из резного камня, и подумала, интересно, наблюдает ли он за ней. Немедленно согласилась, когда кто?то из незнакомцев позвал ее потанцевать, позволила ему крепко обнять себя за талию и воспарила в ночном воздухе, обвевающем ей плечи и пылающее лицо. Танец за танцем. Вечер переливался радугой, платья оттенков фруктового мороженого кружились меж полуосвещенных клумб, китайские фонарики сияли, как цветистые луны.

А потом она снова заметила это, все ту же ветреную, хмельную, сквозь стиснутые зубы решимость заполучить все от жизни – ту самую, что наблюдала и дома. Все как?то слишком громко, слишком старательно. Та особая пустота в глазах у кое?кого из мужчин, чувственное шипение саксофона… У нее разгорелись щеки. “Мне нужно на воздух”, – подумала она и только потом поняла, что и так не под крышей.

Определенно, необходимо было где?то присесть.

На шатких ногах добредя почти в самый конец сада, Летти увидела там дуб, опоясанный низкой кованой скамьей.

Она села, прижала ладони сначала к металлическим прутьям, потом к щекам, чтобы их охладить, и вздохнула, не разбирая, взбудоражена она или опустошена. Но то, как основательно, прочно стоял рядом с ней дуб, подбадривало, внушало уверенность, и Летти вдохнула в себя поглубже сельский воздух с его запахами, и знакомыми, и непривычными: запахами земли, молоденьких зеленых листков, еще чего?то. Йоркшир. Так далеко на севере она еще не была.

Берти с другой стороны дерева – это было его любимое укрытие – скорее почувствовал вибрацию металлических прутьев, чем услышал, как она села.

Да не может быть, подумал он. Разве так бывает? Он взвесил риски: нарушить свое одиночество или потерять шанс…

Он поднес зажигалку к сигарете.

Летти, услышав щелчок-шипение-треск, лишь потом додумалась испугаться. Кто?то там есть за деревом. Она глянула вбок; да, скамья огибает кругом толстый ствол дуба.

Сигарета. Вот то, что ей сейчас нужно. Дым, который курильщики напускали дома, в пабе “Фонтан”, она выносила с трудом, но здесь мужчины подносили тебе огонек так любезно, так до странности нежно… Да, сигарета.

Опершись на прутья, Летти передвинула себя дальше, чтобы увидеть, кто там.

И увидела.

– Ох!

– Летти. Я… Я тут просто тихо себе курю… я не слышал… вы как, в порядке?

– Да, да, все прекрасно. Просто хотела минутку передохнуть…

Он полупривстал, по очереди изобразив лицом не меньше шести выражений.

– Мне следует… я должен… я могу уйти… то есть…

– Да не глупите же вы. – Летти схватила его за руку и потянула обратно на скамейку.

Он шлепнулся неловко, чуть ее не задев, и хмыкнул, не удержался. И Летти, она тоже хихикнула, и неловкость, которую он всю ночь таскал на себе, как черепаха свой панцирь, исчезла.

– Ох, Берти, что?то я перебрала, пожалуй, с шампанским…

– Я знаю, – сказал он, с прискорбием глядя на свою руку с пустым бокалом. – Я тоже. Как это все… прямо беда.

– Дайте же мне сигарету и поговорите со мной о книгах.

Так что он дал ей закурить, в открытую глядя на белый изгиб ее шеи, и поделился самыми выношенными своими мыслями про Вордсворта. Хотя, что уж тут, надо признать, произнесенные вслух, звучали они как путаные и сентиментальные сентенции про простоту пастушеской жизни и все такое.

– “Все, что природа сотворила, жило в ладу с моей душой. Но что, подумал я уныло, что сделал человек с собой?”[4 - Уильям Вордсворт “Строки, написанные ранней весной”. Перевод И. Меламеда.] – процитировал он в отчаянии, обращаясь к звездам, которые подмигивали, явно его одобряя.

Летти чуть за сердце не схватилась. Ей на самом деле читают стихи! На приеме в саду! Под звездами!

Но, ничего этого не показав, затянулась дымом и закатила глаза, что, по мнению Берти, придало ей вид светский и искушенный.

– Но ведь жизнь в сельской местности, она вовсе даже не рай, верно? По-настоящему там совсем не только полные ликованья примулы и поющие птицы. Нет, там темно, грязно и пропасть физического труда.

– Да, но разве и в этом – в честности человека и природы, зверей и почвы – нет чего?то трансцендентного? Машины, и самолеты, и скорость, и оружие… все это уводит нас все дальше и дальше от важного диалога между человеческой природой и почвой.

– Да не было у нас никогда оружия, Берти, правда, были просто куски металла или… или мечи, или что там еще, ну, вы знаете… палки.

Она подобрала упавшую дубовую ветку и встала в стойку для фехтования. Его истовая серьезность, наверно, очаровательна, и, пожалуй, она не прочь улечься под деревом, и пусть он прочтет ей вслух все сплошь творения Вордсворта, но все?таки сейчас ей нужно сбить его с этого тона, нельзя допустить, почему?то, чтобы все эти пышные фразы про человечество и природу так легко взяли ее за живое.