Chat bot из Эдема. Рассказы

– Ты хочешь, чтоб я все воспринимал в позитиве?

– Да, и когда-нибудь, через много-много лет, когда новые молодые станут такими как мы, стариками, вспомнят и скажут от горя: ««Вот, старость пришла?!» Я дам совет сейчас: «Не ищите старости», и, как говорил наш знаменитый Лев Толстой: «Ищите увлечение по душе». Только бы не забыть про это…

***

…Я встал из-за столика, отодвинул штору и выглянул в окно. Старый дуб стоял прямо по центру заснеженного поля. А может быть, это был и не дуб вовсе – баккам, просто древо. Трудно зимой определить породу дерева – иссохшие ветки, изогнувшись параболой, опустились вниз. Верхушка ствола была отпилена или, может быть, она просто сгнила и отвалилась. Исчезла когда-то давным-давно, и только самые верхние веточки слева и справа от него ещё тянулись вверх, и понимание было двоякое: или дерево сдаётся, подняв руки-ветви вверх, или своими прутиками-пальчиками из последних сил тянется к солнцу, к жизни. Жалкое, сухое, сморщенное зрелище, наверное, неинтересное большинству прохожих.

Почему же я вдруг с грустью взглянул на это увядающее недоразумение? Не знаю, может быть потому, что сравнил угасание этого деревянного обрубка с бесполезными, засохшими ветками-крыльями и никчёмную житуху Витяя? Может быть, чуть-чуть, я почувствовал родство их душ? Когда-то давно, в юности цвело это дерево, и яркие зеленые листочки играли с лучами солнца, переливаясь на фоне лазурного неба радуя отдыхающих, расположившихся под этим самым деревом в уютной прохладной тени. И цветущее дерево, мимо которого, как кадры цветного кино проносилась сама жизнь, оставалось в памяти людей в виде красочного антуража живой природы, так необходимого для жития, с прекрасными чувствами и хорошими воспоминаниями.

Да, мы все живем в прошлом. Мы все живем воспоминаниями. Каждый день, каждая секунда времени отодвигает настоящее в прошлое, которое помнится нам, и вызывает различные эмоции: хорошие, плохие, смешные, грустные, радостные и болезненные. А, вот оно настоящее, не прошлое, не будущее. Настоящее стоит супротив меня в виде иссохшего деревянного истукана, а я, такой же, стою возле исполина, застывшего во времени. И только где-то глубоко, в самой сути, в самой сердцевине ствола дерева, через микроскопические отверстия, напряжённо смотрят на меня недоверчивые живые глаза. То душа дерева примечает внешний мир, с готовностью идти до конца за свое правое дело, за свою жизнь, прожитую, которую уже, ну, ни как изменить нельзя. Есть ли смысл всё менять? Может быть, и нет смысла находить в этой прожитой жизни то, что сделано плохое или то, что сделано хорошее? Надо просто радоваться счастью и говорить, успокаивая самого себя, что вся жизнь была прожита ради вот этой небольшой радости, ради этого хорошего, что, может быть случайно, произошло в жизни, а может быть и не случайно ещё произойдёт.

Возможно, эти случайно-неслучайные воспоминания и есть тот лучик света, который светит нам с тобой, дерево, в конце нашего нелегкого пути? Не переживай, деревяшка, мы ещё послужим людям, в конце-концов согреем теплом своих горящих сердец.

– Жаль, что Виктор не узнал меня – столько лет

прошло… Неужели, братка, жизнь сильно изменила нас за четверть века? – Изрёк я печально шёпотом, – Да…

Chat bot из Эдема

фэнтези

Я ждал её. Она заранее, дня за два, мне написала в приложении WhatsApp, что прилетает в Moscovia, и я радовался, как ребенок. Прошёл целый год, как я не видел её – целый год в разных частях света, целый год на противоположных точках земного шара, буквально друг у друга под ногами, мы общались только посредством различных гаджетов. Ну, а чтобы встретиться напрямую, необходимо было пролететь через центр Земли, через кипящую магму. Фантастика какая-то. Она постоянно занималась своими ненормальными экспериментами, периодически что-то выдумывающая и исследующая. И, наконец-то, решилась пролететь в этом длинном тоннеле через участок земли с температурой несколько тысяч градусов. Никто еще не пробовал промчаться в стремительной консольной капсуле и преодолеть земную хорду, никто. А я смотрел на экран смарт-гаджета и думал: «взять билет на «Flight Fantastic» и прилететь в эту далекую Ameriqosland, чтобы отговорить её от этого эксперимента. Зачем, мы же можем встретиться и так, не подвергая наши отношения таким испытаниям? Но вот незадача – она могла летать по всему свету, потому что была космополитом, человеком мира, и входила в эту, как её, «Green Space» организацию, в самую цитадель исследовательской лаборатории. А я нет, я не мог путешествовать. На меня лично были наложены ограничения, как внутри страны так и за её пределами. Я ничего не мог поделать. Как-будто мощная стальная рука robo-sapiens взяла меня за горло и ждала, когда я испущу дыхание, а я ещё барахтался, цеплялся за жизненные выступы в этой отвесной стене над пропастью небытия, цеплялся за воспоминания. Хотя, если честно, будущее не предвещало ничего хорошего – так, жизнь в прозябании: утренняя зарядка и программируемый сон. Единственной отрадой для меня были, так называемые, черновые «почеркушки», я не знаю как правильно назвать – «не отправленные письма» или «опухоль воспоминаний» – трудно сказать, но, только исписывая один за другим листы редактора чата, я погружался в атмосферу радостного созидания и мог абстрагироваться от этой ненастоящей реальности, прячась в материальной виртуальности мыслей и воспоминаний, разговоров, затаённой недосказанности, в мире, в котором живу и прозябаю, и в котором очень нравится обретаться, живя легко и комфортно. Это было то, единственное «моё» состояние души и тела, которое никто не мог у меня отобрать: никакие пени, злые люди, грозные законы, разве что закон «Жизни и Смерти» – кончина, прошу прощения, биологическая смерть, успение. Но я не думал об этом. Я ждал её, не смерть, конечно, я ждал, её, когда она прилетит, и мы наконец-то встретимся, где-нибудь за чашкой кофе в уютной кофейне. И этот день настал – первая суббота весны по календарю Via Lactea[5 - Мле?чный Путь – галактика, в которой находятся Земля, Солнечная система и все отдельные звёзды, видимые невооружённым глазом.]. Она отправила сообщение в Messenger, что вылетает и прибудет в Moscovia ровно в 00:00 с пятницы на субботу, и, наконец-то в субботу у нас будет время встретиться и всё обсудить. Я ждал звонка или сообщения, но суббота прошла в бесполезном ожидании. Лишь в воскресенье утром мне прилетело ожидаемое sms-сообщение:

– Здравствуй, дорогой! Суббота была бешеная – журналисты, телевидение, выступления в «Robot City»… Столько народу, жуть! Устала, даже не было времени встретиться с тобой, но ты не переживай по этому поводу. Я поздно ночью добралась до кровати в гостинице, которую нам предоставила компания «Green Space», не помню название отеля. Этаж хороший, пятисотый – всё видно сверху, абсолютно всё! Я немного посплю, хотя бы до обеда, а потом перезвоню и мы с тобой обязательно встретимся, где-нибудь рядом с гостиницей в кафе. Ты приезжай ко мне, хорошо? Всё, целую тебя мой славный, жди звонка».

– Невероятно популярной личностью стала она, – подумал я с грустью, что уже, почему-то, и не захотелось с ней встречаться, я научился выжидать. Что-то такое неприятное промелькнуло у меня в голове, в мыслях, в быстрых нейронах искусственного гипоталамуса, – может, Бог с ней, пусть будет так, как будет. Вот она, вроде рядышком, где-то, красавица. А встретиться, поговорить и понять друг друга не можем – разные мы. Да, год пролетел! Он тоже что-то значит для теплоты отношений. Одно дело переписываться через интернет, другое дело – пугающая новизна встречи. Ладно, порадуюсь своим устаревшим стримером, что её эксперимент удался и она жива-здорова. Молодец, сделала ещё один шаг к развитию научно-технического прогресса! Порадуюсь, а может огорчусь: теперь в нашей многострадальной Земле наделают многочисленных сквозных отверстий, так называемых «Chord» и будем мы путешествовать друг к другу через центр Земли напрямую, без всяких опасений за жизни. А, вот, нужны ли они нам, эти встречи после этого, я не знаю? Может быть, пролетая через центр магмы, мы сжигаем в себе всю нашу прошлую жизнь, воспоминания и приобретаем что-то новое, другое, чуждое. Перерождаемся, как бы, и, совершив это скоростное путешествие, становимся внутренне другими? Если удариться в мифологию – мы путешествуем под землею, пролетая сквозь «Царство Аи?да» – царство подземного бога мёртвых, а это бесследно не остаётся. Я, лучше, по старинке буду путешествовать, по земле, по «Царствию поднебесному», и буду точно знать, что я в равновесии – внизу под ногами Ад, вверху над головой Рай. А посему, ответственно заявляю: – «Я, Chat-bot Artificial, сделанный бездарными специалистами корпорации „Maxisoft“, экспериментальный чат-робот, в жизни которого происходит постоянная депрессия с острыми вспышками паранойи на фоне любовного бреда, местожительством выбираю Эдем[6 - Согласно Библии, место первоначального обитания людей.]».

Ламия[7 - Согласно классическому греческому мифу, дочь Посейдона, Ламия, родила от Зевса Герофилу. Ламия была возлюбленной Зевса, а Гера превратила её в зверя.]

новелла

Ехал с работы в метро, переполненном пассажирами настолько, что стоять пришлось практически на одной ноге. Рядом со мной, держась друг за друга, замерла молодая пара. Парень бережно поддерживал молодую девушку за талию, а она, словно маленькая девочка, грациозно обвила шею своего мужа тонкими смуглыми руками, заглядывая ему в глаза, и, светясь от счастья, не замечала никого вокруг. Такая не театральная искренность и прелюдийное обожание своего мужчины для меня было непривычно и, чтобы не спугнуть вовремянье[8 - счастье] молодой пары, я отвел глаза в сторону. На боковом сидении возле выхода сидела другая молодая девушка, постарше, и, с какой-то злостью во взгляде воззрилась на эту счастливую пару. Я почувствовал безмерную зависть этой женщины к происходящему благочестию. Ну, и ещё, никак не мог понять, какая, белая и пушистая или чёрная и злая завидь овладела девушкой постарше, рассматривающей влюбленную пару. Она явно хотела, чтобы её заметили, видимо, вспоминая что-то своё, далекое и глубоко личное. И, как бы вплетая безотрадные флюиды в это открытое, немое общению двух близких людей, она потянула энергетику на себя, насыщаясь ей, как вампир.

– Что же она шепчет? – Подумал я. – Неужели наговор, магическое заклятие, месть из предельных глубин отчаяния?

Измененное сознание Ламии распространяло вокруг себя что-то темное, злонамеренное, пульсирующее, я это ощущал всеми фибрами души, всем своим существом. Траурный ореол бешено вращался вокруг голов этой влюбленной пары, оставляя еле видимый призрачный нимб.

– Зачем, зачем Вы так радуетесь на людях? Открыли свои чакры, свой психоэнергетический центр людям посторонним, завистливым.

Но тут меня посетила другая мысль:

– Может быть я не прав? Эта влюбленная пара с маленькой дочуркой, стоявшей рядом с молодым отцом и юной матерью, выстояла и победила все бури сомнений, уколы ревности, враждебность, гнев, обиду, зависть, недоверие, подозрение, ожидание предательства, боль, и никакая внешняя людская зависть уже не сможет сломать любовь, которая сложилась. Да-да-да, так оно и есть, любовь окончательно сложилась. Радуйтесь, радуйтесь и любите друг друга, а ваша дочурка, притаившаяся близёшенько, тоже радуется и смотрит на мир счастливыми глазами. В её маленьком сердце, глядя на Вас, зародилось самое светлое, яркое, позитивное чувство в жизни – любовь! Всего Вам самого хорошего в жизни и не поддавайтесь никаким демонам-вампирам в человеческом обличье! – Пожелал я мысленно счастливой паре, укоризненно посмотрел на Ламию, и вышел из вагона на перрон пересадочной станции.

Пуймурсэл[9 - Ритуально-религиозное название речных драконов (нанайск.)]

рассказ

Пробираясь сквозь зеленые заросли бесконечных кустарников и дикорастущих соцветий я вышел на берег огромного озера, вдоль которого, в ложбинке между двух сопок, зеленеющих на фоне ярко-голубого неба, вольно раскинулось село Ачан. Утопая в изумрудной зелени, деревянные щитовые домики всем своим основанием крепко-накрепко вросли в родную нанайскую землю. И только крыши с металлическими дымовыми трубами, в тандеме с деревянным распятием электрических столбов, гордо возвышались над водной гладью озера.

Свою историю село Ачан ведет с того момента, когда древний нанайский род Ходжер основал свое родовое стойбище на берегу озера Болонь, а позже, русские мореходы и землепроходцы построили рядом со стойбищем небольшую крепость и назвали острогом. С того времени прошло более трёхсот шестидесяти лет. Нанайский народ до сих пор живёт в гармонии с природой и благодаря природе, поэтому, День рыбака в селе – это основной праздник селян. В этот воскресный июльский день, когда рыбаки и рыбацкие бригады съехались на берег озера Болонь, для получения удовольствия от активной рыбалки, я и приехал в село Ачан. Целью поездки была попытка отыскать следы моего брата Фима, уехавшего на заработки в это далёкое нанайское село, в местную бригаду родовой общины на заготовку рыбы и икры.

«Интересное село, Ачан», – почему-то думалось мне, – «наверное, это место притяжения многочисленных этнографов, лингвистов, собирателей фольклора, и не только желающих рыбачить, а того и хуже – браконьерствовать. Действительно, здесь удивительным образом сохранился язык, старые нанайские песни и ритуальные танцы, обряды и, всё это стало возможным из-за отдаленности села от цивилизации, от крупных городов, от вмешательства в жизни селян официальных властей. Здесь, как бы произошла консервация этнического мировоззрения нанайцев. Да и к тому же, им помогают в сохранении своей идентичности особо сакральные места, окружавшие это национальное село – священная гора Одзял, оберегающая от злых духов, мыс Нергуль – оберег, река Амур, которую нанайцы называют Мангбо и озеро Болонь. На берегу этого чудесного озера рыбаки, и охотники просят промысловой удачи, сюда приносят дары и обращаются к духам, молясь на счастье и благополучие», – я остановился на тропинке, ведущей вниз, к озеру, созерцая удивительную красоту дикой природы.

«Ачан», в переводе с нанайского – «Встреча» и встречают здесь, особенно в День рыбака, по всем национальным канонам. Чтобы праздник удался, сначала нужно совершить древний обряд «кормления воды» у Священной горы Одзял, чему я и стал свидетелем – так здесь поступают местные рыбаки и охотники. В этот праздник жители делают «араки» и наливают своеобразный горячительный напиток в какую-нибудь лодочку из бересты вместе с рисом и рыбой, и просят удачу, здоровья. Но вопреки моим ожиданиям, этот дармовой горячительный напиток оказался не для внутреннего употребления, а вместе с порцией рыбы и риса, лодочка с араки отправилась в плавание для умасливания духов по водам болонского озера. В это же время меня оглушил звук барабанов – местные жители в национальных костюмах с силой стали стучать деревянными колотушками в огромные шаманские бубны, которые представляли собой обыкновенный кусок кожи натянутой на деревянный обруч. В этот добрый день все желающие могли прямо на берегу отведать национальные блюда, что я незамедлительно и сделал, так как был голоден после утомительного путешествия. А вот, мерятся силой с нанайскими богатырями, представителями села Ачан, в таком виде спорта как «перетягивание каната», я не стал, хотя желание было, так как знал точно, что «победит дружба». Но более трёх столетий назад на этой земле дружбой и не пахло, скорее порохом. В середине 17 века Ерофей Хабаров со своими товарищами вступил на берег озера Болонь и заложил Ачанский городок-острог. Не все аборигены были рады пришельцам и вместе с маньчжурами пытались атаковать и взять это укрепление. Весной 1652 года маньчжуры выслали под Ачанский городок большое войско, хорошо вооруженное огнестрельным оружием. Завязался жестокий бой, который окончился полным разгромом маньчжур. Это было более трёхсот лет назад, зимовье и чумы давно сгорели и превратились в прах, не оставив никаких следов, а сейчас, в Ачане, на празднике Дня рыбака, сражаются только драконы. Я с удивлением созерцал, как на сцене летней площадки происходила костюмированная схватка двух водных драконов – светлого «пуймура» и тёмного. Схватка была не шуточная и символизировала борьбу добрых и злых духов, где верх, по межнациональной традиции одержали силы добра.

– Здравствуйте, уважаемая! – Обратился я к пожилой рыбачке, стоящей на берегу у самой воды, – а как мне найти здесь одного человека, Ефимом зовут или просто – Фим? Я брат его, Сева, ищу уже много лет – пропал, неслуху от него, не весточки.

– Не знаю дорогой, не здесь ты ищешь, нет у нас тут такого человека. Ефим, говоришь? Нет, не слышала. Не в рыбацких бригадах, не среди приезжих, нет такого человека, видимо какой-то Злой дух решил подшутить над тобой. Что я могу тебе сказать, чем помочь? Разве что… А подойди-ка ты к Священной Горе Одзял и попроси Добрых духов, только хорошо попроси, чтобы они помогли тебе найти твоего брата, или вот ещё, здесь, в наших краях недалеко от села, в километрах десяти, вон за той сопкой… Видишь? Живёт Шаман, давно живёт. Сходи милый человек к нему, он посмотрит на звезды и что-нибудь тебе расскажет о твоём брате. Он очень сильный Шаман, раньше многие к нему ходили, но сейчас не ходят, бояться.

– А почему бояться? – Спросил я пожилую рыбачку.

– Он другой человек, не из наших мест, – ответила она, – не из нашей родовой общины. Да и предсказания его всегда сбываются, и не всегда самые хорошие, вот и боятся люди, – женщина замолчала, задумалась и перевела свой взгляд с меня на зеркальную гладь озера.

Почесав затылок, я медленно побрел вдоль озера, по берегу, туда, где почти у самой воды росли одинокие деревца: березы, да осины – этакое редколесье, вокруг которых небольшими группами, заняв круговую оборону, окопался крыловидно-широколистный папоротник. Когда-то дикие места, сегодня были уже освоены цивилизацией и, поэтому, то там, то здесь, возникали небольшие по площади, вытоптанные ногами и укатанные машинами плазы с грудой старой золы, с хлыстами осин, поперёк которых колотые плахи были сбиты между собой в импровизированный стол. Рядом, вкруговую, попадались небольшие пни, на которые можно было присесть и отдохнуть. Оглянувшись, я кинул прощальный взгляд на нанайскую деревню; во дворах сушили только что пойманную рыбу, разведя под ней дымокур – спасение от насекомых. Широкие пластины рыб сушились на ветках деревьев – это для собак, для себя же, нанайцы делали юколу – резанную тонкими пластами, которую сушили тут же. Тонкая, она быстрее высыхала, а значит, не портилась и могла храниться год, два. Мой взгляд зацепился за частокол неказистых нанайских дворов, где стояли ритуальные столбы, которым поклонялись язычники и просили прощения и бла; га, культовые изображение духов-помощников шамана бучу и маси, с помощью которых оживлял Шаман душу, лечил болезни, просил удачу в охоте и рыбалке. Шаманы были неотъемлемой частью жизни коренных народов – доктор лечит болезни, а Шаман лечит душу, находит потерянную и возвращает в тело.

– Да, обряды и ритуалы в этой деревне ещё были живы и, видимо, передавались из поколения в поколение, потому что, их главная цель – почитать природу и не навредить ей, а значит и себе! – Громко, на весь лес высказался я, как будто в назидание потомкам.

Как говорили аборигены: «нарушишь закон природы, природа накажет вдвойне – выше природы ничего нет на свете!»

– Дяденька, Вы зачем кричите? – Услышал я рядом чей-то детский голосок, – всю рыбу распугаете.

Безвестный небесный дирижер взмахнул своей серебряной дирижерской палочкой, и мощные капли дождя гулко застучали в огромный барабан озера. Тонкие звуки флейты Додолы, мелкими трелями перекликались с шорохом листвы. Где-то высоко в небе зазвучали громовые басовые ноты заоблачных литавр. И вот, на фоне янтарного неба, я узрел нескончаемый поток живой воды, источаемой нежный яд всепоглощающей любви ко всему растительному миру. Сквозь эту призрачную водяную призму, я приметил размытый силуэт нанайской джугди Шамана. В центре, из металлической трубы шёл дым, который, почему-то, ветер сносил в сторону, противоположную той, в которую гнулись тонкие стволы приозерных ив. Я подошёл как можно ближе, к небольшому костру возле бревенчатой джугди, сложенному колодцем из поленьев, внутри которого, несмотря на дождь, пламенели сучья древесного сухостоя. Вблизи костра восседал на пне огромный бородатый мужчина, в длинном черном халате с белыми отворотами на рукавах. В левой руке он держал металлический предмет, похожий на глубокую тарелку, а правой, сжимал деревянную палочку, которой водил по краю металлического сосуда, наслаждаясь заунывно-протяжным звуком. Иногда, кинув палочку себе на колени, непродолжительно поигрывал на зажатом во рту музыкальном национальном инструменте. Варган издавал резкие неприятные звуки, похожие на словосочетания: «о-ё-ё-ё, о-ё-ё-и». Я остановился, спрятался за дерево, наблюдая за ритуалом Шамана. Поиграв на варгане, Шаман взял в руки огромный бубен неправильно-округлой формы, по периметру которого, в торце, из-под натянутой кожи резко выпячивались шпангоуты деревянного каркаса. Затем, наклонив бубен к костру, он несколько раз провел им поверх огня, нагревая кожаную мембрану. Огромной пятерней, сжав большую колотушку, покрытую мехом неизвестного животного и развернув бубен ободом к груди, с самого низу, от края, потихонечку, шаман начал выстукивать рисунок какого-то ритмичного нанайского танца. Звук бубна был низкочастотный и глубокий, перекрывающий раскаты грома. Попеременно постукивая колотушкой, то в кожу бубна, то по ободу, Шаман постепенно создавал разнообразный по тональности ритмичный рисунок, завораживающий слух, вводящий в мистический транс. Раскачиваясь из стороны в сторону, я услышал наводящий ужас рык, горловое пение – это Шаман завыл низким утробным голосом, срываясь в конце фразы на звериное рычание. Когда он повернулся ко мне спиной, моему взору представилась тыльная сторона шаманского бубна – простая конструкция, где в обод был встроен крест из оструганных прямых веток деревьев. От верхнего уреза креста, слева и справа были натянуты нити, возможно, жилы какого-то животного, на которые крепились металлические колокольчики различных размеров. Шаман то приподнимался всем телом, то опускался вместе с бубном практически в костёр, и медные колокольчики мелодичным тремоло вплетались в нарастающее протяжное форте кожаной перепонки огромного бубна. Шаман долго, против часовой стрелки, раскручивался над костром, разгоняя, а может, наоборот, созывая духов. Это, со стороны, напоминало какой-то дикий ритуальный танец. Вдруг, неожиданно, я вздрогнул – удары Шамана колотушкой в бубен стали резкие и быстрые, движения его стали стремительны и отрывисты. Он, то отклоняя бубен от себя, то прижимая к сердцу, вращался вокруг костра. И, в какой-то момент, я попытался разглядеть его лицо, но увидел лишь на голове необычный шлем, сделанный из перьев и шкур, и нижнюю часть лица, повязанного черным ритуальным платком. Я услышал его резкие и громкие, часто повторяющиеся слова: «ка-ха, ка-ха», после которых, Шаман остановился, как вкопанный, глядя куда-то далеко за горизонт, держа перед собой обезволенный бубен. Затаившись, я заворожено смотрел на необычное действо, погружаясь в собственное сознание с мантрой звуков священного шаманского камлания.