Книжная дама из Беспокойного ручья

При этом мне нравились ее ласковые прикосновения, заставлявшие с тоской вспоминать о маме и мечтать о сестренке или даже о собственном ребенке. Хотя бы самую малость. Но мне не суждено иметь детей, как не суждено иметь и второго мужа. Не дай бог, молва о случившемся распространится по всей окрестности, уверена, тогда местные тут же пустили бы слух, мол, от моего цвета кожи каким-то непостижимым образом сыграл в ящик Фрейзер, будто Синяя дьяволица убила собственного мужчину, прямо на брачном ложе. Хотя я называла это благословением. Отныне никто не просил моей руки и не вынуждал снова выходить замуж. Дыхание замедлилось, и даже малейший проблеск облегчения только подтверждал мои догадки.

– Дирижабли и поезда, – говорила я Ангелине, а внутри все съеживалось от этой и других, еще более темных мыслей, которые поскорее старалась выбросить из головы.

– Мир становится все больше и больше. А мы только уменьшаемся, – едва могла шептать Ангелина. – Он растет слишком быстро. Не успеваешь всего увидеть. Мы вообще ничего не видим. – Она опустила голову и копнула пальцами ног землю, будто бы собираясь корнем врасти в нее.

– Да, все меняется. – Справедливости ради отмечу, что эти перемены дали мне надежду, что однажды на большой громкой машине приедет человек, такой же, как я. – Пора идти к мистеру Моффиту.

– Он будет рад увидеть тебя, Василек. Он пока не встает с постели. Все-таки прострелена нога. – На щеках Ангелины появился румянец.

Юла Фостер как-то рассказывала мне о том случае, когда мистер Моффит попался на краже чужой курицы.

– Может, новая книжка облегчит его страдания, – понадеялась я.

С ухмылкой на лице она снова взяла меня за руку и повела по каменным ступенькам на крыльцо. В этот раз я всем сердцем наслаждалась ее сестринской заботой, о которой можно было только мечтать.

Я наклонилась, проходя мимо старого осиного гнезда, висящего под прогнувшимся карнизом. Увидев нас внутри крохотной хижины, мышь тут же метнулась под черную пузатую печку, внутри которой догорали тлеющие остатки пня с корнями. Дневной свет просачивался сквозь отклеившуюся бумажную драпировку, украшавшую стены, выгоняя тени из самых потаенных углов дома.

Сверху чугунной «толстобрюшки» грелась кастрюля с диким луком и репой, источавшими вонь, заполонившую всю комнату. На заплесневелых стенах висели пожелтевшие газеты, страницы которых были исписаны Ангелиной.

– На-ка, садись, – обратилась она ко мне, притащив от печки с большим трудом, судя по скрипу провисших сосновых досок, старое пустое жестяное ведро из-под лярда.

Впритык к окну со сколами в виде паутинок был пододвинут грязный рвущийся по швам матрас, набитый пухом и соломой. На нем в полудреме лежал тридцатилетний муж Ангелины, корчившийся от боли. Лицо как шероховатый камень, мешки под глазами. С момента моего последнего визита он еще сильнее похудел. Без доктора рана сама по себе не залечится, а в кармане у них не было ни гроша.

Из-под кровати торчала расколотая ручка топора: наверное, Ангелина положила его туда в надежде на старую примету, гласящую, что железные предметы ограждают от порчи и злых духов.

– Уже понедельник, Вилли. Книжная дама наконец-то вернулась, – сказала Ангелина мужу, осторожно тряхнув его за плечо. – Вот она.

Он скорчил гримасу.

– Я принесла вам «Популярную механику».

– Не думал, что ты вернешься, вдова Фрейзер, – он взглянул на меня, прищурившись.

– Да, сэр, это книжная дама. Я вернулась на работу. – Внутри все съежилось от мысли о новом семейном положении, когда вспомнила, как буквально на прошлой неделе по возвращении в Центр меня встретила Юла Фостер, и, скрестив руки, «присвоила» это звание. В ее отрывистом приветствии чувствовалась смесь разочарования и омерзения. От безнадеги в животе все скрутилось тугим узлом, и ничего не оставалось делать, как молча опустить глаза, чтобы, не приведи господь, не увидеть отвращение на ее лице.

Мистер Моффит кивнул головой в сторону ведра, приглашая меня присесть, пока Ангелина натягивала потертое одеяло малинового цвета ближе к его подбородку.

Расправив покрывало, она еще сильнее укутала мужа, и, довольная результатом, закрыла за собой дверь.

Пододвинув ведро к его кровати, я села и, держа журнал прямо перед своим лицом, открыла ему первую страницу. Он повернулся к окну.

Мы делали так для взаимного удобства. Мистеру Моффиту не приходилось пялиться на меня, а я не переживала за возможный дискомфорт, который могла бы ему причинить. Мы не подводили друг друга, понимая, что у каждого есть свои недостатки, и не все они связаны с цветом кожи.

Пока мистер Моффит тянул на себя одеяло, я увидела то, чего никогда раньше не замечала: его ногти имели странный оттенок, обычный для меня, Василька, но нетипичный для белых людей.

Абсолютно все его ногти были бледно-голубыми.

Сначала я посмотрела на свои руки – почти та же синева. Затем, будто измеряя мистера Моффита в пространстве, мельком взглянула на его лицо и уши – белые, как молочные зубы младенца, – и потом снова на ногти.

У изножья кровати из-под одеял торчал палец – его я раньше не видела. Оказывается, он не совсем белый. Скорее походил на растущую в горах двухцветную коллинзию, которой природа даровала ало-голубой оттенок с одной стороны и белый с другой. Василек. Я запуталась.

Давным-давно мама рассказывала, как у кого-то родились дети с такой кожей. Но в юности они этим «переболели». У этих «васильков» отличались только ногти на руках и ногах, которые они без особого труда прятали в варежках и носках, дабы избежать проблем.

Интересно, был ли мистер Моффит одним из них, или же это все из-за пулевой раны, ослабившей его здоровье.

– Готово, – закончил он, слегка повернувшись на бок с закрытыми глазами.

– Да, мистер Моффит. Это интересная статья.

Он снова повернул голову к окну.

– «Как работают наши дирижабли», – начала я. Мистера Моффита никогда не учили грамоте, поэтому приходилось читать ему по несколько страниц. – Двигатель дирижабля состоит из…

Прочитав на пять минут больше обычного и, увидев спящего мистера Моффита, аккуратно положила журнал у изголовья. Он посмотрит картинки и вернет его в следующий раз в обмен на другой.

Во дворе Ангелина показывала мне слова, которые начертила в грязи палкой.

– Ты научила меня хорошим вещам. Смотри. Сад. Лошадь. Дом. Ангелина, – с гордостью прочитала она и отдала сказку «О маленькой красной курочке», которую брала в декабре. – Мне жаль, Василек. Она немного поистрепалась: Вилли случайно наступил на обложку и пнул куда подальше. Я рада, что ты вернулась. Он кричал на меня, потому что я не могла почитать ему. И все время ворчал, мол, я должна читать намного лучше какого-то Василька. Прости. – Она взяла меня за руку, придав извинениям форму крепкой хватки. Я опустила взгляд, посмотрев на нас со стороны, сплоченных любовью и дружбой, и попыталась высвободиться, но Ангелина лишь сильнее сжала мою руку. – Это же не больно, прошептала она. – Не важно, что мы разного цвета. Ведь нам же приятно, да?

Она была права. Но мистеру Моффиту не нравились люди с другим цветом кожи. Раньше он запрещал мне входить в дом. Но тоска по напечатанным буквам вскоре смягчила нрав, вынудив его впускать меня внутрь для того, чтобы я читала ему, сидя за маленьким деревянным столом, – до такой степени он отчаялся, надеясь, что книги помогут сбежать от страданий и той нищеты, которая не позволяла наесться досыта и сэкономить пару монет, чтобы купить пули и подстрелить, например, кролика, а сейчас, вдобавок ко всему, страдания вызывал еще и яд из раны, постепенно уходящий все глубже, отравляя весь организм.

Все читалось по его лицу и костлявым осунувшимся плечам, – он уже давно оставил надежду, каждый день желая, чтобы эта ночь стала последней. Ангелина никак не могла помочь, ведь любая ее попытка вызывала только еще большее раздражение.

– Иногда он так злится, что мне становится очень страшно. Это так мерзко. Он то и дело постоянно рычит как разъяренный медведь, – жаловалась она, увидев в моих глазах беспокойство.

Я высвободилась от хватки Ангелины и стала рассматривать корешок книги, которую она обменяла на новую.

– Надеюсь, мисс Харриетт и мисс Юла не будут сильно ругаться.

– Главное, чтобы все рваные страницы можно было склеить. – Я убрала книжку в сумку. Наша переплетчица и помощница инспектора Харриетт Хардин остро реагировала на подобные вещи, они по-настоящему выводили ее из себя. В такие моменты даже у заведующей библиотеки Юлы Фостер сжимались губы от страха.

Поэтому преступлением считалось оставить книгу в таком состоянии, если учесть повышенный спрос на литературу и ее скудное количество, в общем и целом.

– Передай миссис Моффит, что правительство платит конным библиотекарям жалование. Но больше ничего не дает. У нас мало книг и нет денег, чтобы купить новые. Если она не желает бережно относиться к библиотечной литературе, то я вычту стоимость ремонта из твоей зарплаты и вычеркну ее из маршрута! – сморщив нос, предупреждала меня Харриетт, когда я последний раз принесла в библиотеку потрепанную книгу.

Правительство ничего не предоставляло Конной библиотечной службе. Мы все получали с пожертвований от крупных библиотек, больших и мелких городов, женских клубов, Ассоциации родителей и учителей и даже от отрядов бойскаутов, члены которых жили по всему штату Кентукки и Огайо.

Большинство присланных книг было порванным старьем. Государство даже не выделило место для их хранения, сортировки и реставрации. Хорошо, что почтовый офис Беспокойного ручья дал нам свою подсобку под эти нужды.

– Надеюсь, это можно починить, – обеспокоенно прошептала Ангелина.

– Попробую дома, – улыбнулась я.

– Это больше не повторится, – робко сказала Ангелина, держа в руках новую книгу. – Почитаешь мне перед отъездом?

Ангелина умела читать без ошибок. Я видела в ее глазах сильное желание к чтению и письму. Закончив с книгой, она вытащила из кармана усохшую половинку моркови и взглянула на меня, ожидая получить разрешение. – Это для Юнии.

Услышав свое имя, она тут же навострила уши.