***
Не брезгуй за собой убрать,
Коль не на все тебе насрать.
Долой халатность, жадность, лень
И остальную поебень.
1983
А потом, неожиданно для всех, началась перестройка. Даже так – Перестройка. С большой буквы. Теперь уже и жизнь, и связанные с ней диссонансы стали другими.
Шаг вперед – два назад,
Нитевидный, неровный
Пульс на землю истек
У щербатой стены.
А кругом – город-сад,
Только я не садовник,
Не садовник – и все,
Нет ничьей в том вины…
Вздох. И мелкая дрожь
Униматься не хочет.
Зуд металл и взмах
Опустевшей культи.
Убивать эту ложь
Я и не правомочен.
Ложь убьется сама,
Ей за мной не пройти…
1985
Здесь уже просматривается кредо Игоря Чекомазова, которое станет его путеводной нитью на все последующие годы: «Только правда, и никакой лжи».
Иной раз накал страстей в его душе доходил до предела, что выражалось в суицидальных нотках.
Идут ко мне, как пьяные матросы,
вопросы непростого бытия
И я – плююсь, как от дешевой папиросы
Один пиздец, и больше ни хуя.
Я гол и зол – я не могу иначе
Тем паче не поможет даже лень
Так целый день. И ни при чем здесь правда и удача.
В придачу есть хуйня и поебень.
Меня поставят будто я невольник
Невольник не умеет выбирать
Знать не хочу и вывожу, как школьник
На подоконник кровью:
Мне на вас насрать!
Меня поставят будто я невольник
Невольник эти вещи не поймет
Но час придет и напишу на подоконник
Меня все это больше не ебет!!!
1986
Тем не менее, всерьез возможность самоубийства Игорь никогда не рассматривал.
– Хуй вам, а не самоубийство – по этому поводу поговаривал он. Никто не знал, к кому были обращены эти слова…
Писать в стол, как говорят авторы, Игорю не хотелось. Плоха та правда, о которой никто никогда не узнает. Но в первозданном виде его стихи к печати были совершенно не пригодны. Разве что, если на заборах их писать.
Но ничего, – говорил Игорь – мои стихи еще войдут вам в анналы. Пришлось обратиться к иносказаниям.
Язык Эзопа – мой родной язык – заметил как-то по этому поводу Игорь Чекомазов.
Первой ласточкой стали, конечно же, известные каждому уважающему себя интеллигенту «Истуканы». Точнее, первая, самая ранняя их часть. Письмо в «Новый мир», главный редактор был в восторге. Чего, конечно, не скажешь, о курировавших его вышестоящих товарищах. Они опытным глазом узрели крамолу. Игоря взяли на карандаш.