Фактор страсти

Эспин сползла с диванчика и пошла к двери, гадая, кого это Марго могла впустить. Но кто бы это ни был, хорошо бы он принес немного еды. И если честно, она немного скучала и была не против с кем-нибудь пообщаться.

Эспин страшно смутилась, когда, открыв дверь, увидела Брейди. Здесь. У ее двери. Зачем?

– Мистер Мар… То есть Брейди. Привет. – Она провела рукой по волосам, пытаясь пригладить непослушные кудри. – Что привело вас ко мне?

– Я пришел поговорить с вами.

Хорошо это или плохо?

– Конечно.

Брейди улыбнулся. Ее странная реакция на его присутствие усилилась.

– Вы позволите мне войти?

– Пожалуйста.

Эспин посторонилась. Когда он шел мимо, запах, который она хорошо помнила, коснулся ее ноздрей. Женщина сделала глубокий вдох.

Брейди выглядел спокойным и беззаботным. Сейчас его вроде бы не сердила буря, которую подняла пресса. Но почему он пришел?

– Я немного удивился, обнаружив по вашему адресу магазин. Наверное, удобно жить там, где работаешь.

– Да. И дешево, – добавила Эспин с усмешкой. – Извините меня за беспорядок. – Она протиснулась мимо Брейди, сгребла с диванчика одежду и книги и забросила в шкаф. – Просто мне приходится сидеть дома.

– Я проложил себе путь к вашему дому сквозь толпу, так что понимаю, почему вы прячетесь.

– Наверняка ваше появление подлило масла в огонь.

– Так и было.

Он не стал излагать подробности, но раздражение отразилось на его лице.

Значит ли это, что сейчас она получит нагоняй?

– Пожалуйста, садитесь. Могу я предложить вам попить что-нибудь? Сок? Воду? Травяной чай?

Эспин никак не могла понять, почему Брейди пришел сюда. Этот факт сильнее озадачил, наверное, только репортеров на улице.

В безупречном, сшитом на заказ костюме он выглядел совершенно неуместно на ее шатком диванчике среди пестрых подушек. Лучики солнца, проникая сквозь занавески, отражались от граней зеркала и зажигали на его лице маленькую танцующую радугу.

Брейди отклонил ее предложение, слегка покачав головой. Казалось, он совершенно расслабился: откинулся на спинку диванчика, положил ногу на ногу.

– Там, снаружи, что-то вроде цирка.

Эспин присела на подлокотник диванчика – так далеко от него, как могла.

– Знаете, я рада, что люди стараются обрести голос и что пресса уделяет этому такое внимание, но мне бы хотелось…

Уголки его губ приподнялись.

– Чтобы это происходило где-нибудь еще?

– Вот именно. – Эспин вздохнула. – Это очень плохо с моей стороны?

– Отнюдь. Вам не нравится быть в центре внимания.

– Верно. Есть масса вещей, которые заслуживают хотя бы половины того внимания, которое оказывают мне только потому, что Кирби поступил по-идиотски.

Брейди усмехнулся:

– Я сказал сенатору, что вы искренне верите в то, что делаете.

Он говорил со своим отцом? Не с кем-то из служащих? Ух!

Брейди посмотрел на стоявшую на столике фотографию.

– Это мои родители. – Эспин подала ему фотографию, и он удивленно вгляделся в нее:

– Они действительно прикованы к ограде Белого дома?

– Да. Если вы посмотрите на плечо отца, увидите за ним мою макушку. Он посадил меня в рюкзак.

Брейди поднял бровь:

– Первый протест младенца?

– Третий.

Брейди поставил фотографию на место и покачал головой:

– Значит, наручники – это у вас семейное.

– Нет. Они приковали себя к ограде специально.

– Я имею в виду протесты.

– Ах, это? Да. Родители всегда были активистами. Антивоенное движение, защита окружающей среды, гражданские права – все это достойные цели. Не помню, против чего именно они протестовали, когда был сделан этот снимок.

– Вы хотите сказать, что они приковывали себя не один раз?

Удивление Брейди ее позабавило, но она подавила смешок:

– Именно. Они искренне верят в то, что делают. Хотят добиться перемен.

– А что они говорят об этом? – Он кивнул в сторону окна.

– Они рады, но еще не знают, какая огромная волна поднялась и насколько она вышла из-под контроля. – И Эспин добавила: – Мы не часто общаемся. Они сейчас на Гаити, поправляют здоровье.