– Не тяни, я умираю, так хочу узнать, что вы обо мне знаете. То же, что мой гость? Или меньше?
– Ни черта мы о тебе не знаем! – призналась Катрин. – А как ты думаешь, дождик кончается?
Уголки ее полных розовых губ дрогнули.
– Только договорились – без слез, – сказал я. – Меня ведь обижает не то, что за мной кто-то наблюдает. За Пушкиным тоже наблюдало Третье отделение. Мне обидно, что некто изображает при этом нежные чувства и целуется со мной в подъезде, что я считаю более высоким проявлением любви, чем краткое свидание в квартире подруги Нелли.
– У меня нет подруги Нелли, – возразила Катрин.
– Тогда расскажи мне о подруге, которая велела тебе изображать чувства к отвратительному тебе существу!
– Ну, честное слово, честное-пречестное слово, я к тебе так отношусь… так отношусь, что ты просто глупый идиот, который не хочет ничего замечать! Если бы ты сказал, чтобы я поехала с тобой к подруге Нелли…
– Только не перегибай палку. Опошлить можно все, включая чувства. А склеить уже ничего нельзя. Так что, поплакав над черепками, расскажем жертве о тех ловушках, в которые она угодила.
– О каких ловушках?
– О твоих прекрасных синих глазах и твоих тонких щиколотках, о твоей высокой груди и очень красивых ушах…
– Гарик, мне нельзя этого рассказывать. Я нарушаю правила.
– Тогда не рассказывай.
– Я не расскажу, и ты улетишь на свою планету.
– Значит, в самом деле это не сон?
– Может быть, и не сон.
– Чем занимается твой институт?
– Всем на свете, – сказала Катрин.
– Чудесное объяснение! И что же вы можете сказать о падении популяции леммингов в Северной Норвегии?
– Если падение популяции вызвано необъяснимыми причинами, наш институт направит туда экспедицию или хотя бы одного специалиста.
– Точнее!
– А точнее – наш институт имеет дело с вещами, людьми и проблемами, которым нет разумного объяснения. И ищет им разумное объяснение.
– При чем тут я?
– Зачем задавать вопрос, если ты знаешь на него ответ? – спросила Катрин, взглянув наконец на меня. Глаза ее были глубоки и печальны.
– Какой ответ? – настаивал я.
– Наш институт получил сигнал о том, что в аспирантуре при Государственном историческом музее, в отделе археологии, трудится молодой человек, который обнаруживает странные способности. Настолько странные, что они были замечены его друзьями, и друзья рассказали о них знакомым, а знакомые своим женам, а их жены – своим приятельницам, а у одной из приятельниц муж трудится в нашем институте… До сих пор значительная часть информации попадает к нам таким вот первобытным путем.
– И тебя послали знакомиться со мной?
– С тобой не надо было знакомиться, – возразила Катрин. – При виде меня ты кинулся на бедную девушку, как птеродактиль на питекантропа.
– Никогда не видел, как птеродактили кидаются на добычу, но помню тебя на дне рождения Крогиуса. Это он про меня сообщил куда надо?
– Куда надо про тебя, насколько мне известно, не сообщали. Все шло на более низком, любительском уровне.
– И вы доверились информации, полученной таким путем?
– Мы не жалеем сил проверять. Порой открываются любопытные вещи.
– А теперь ты поняла, что исследование закончилось, что все оказалось банальным сном о пришельцах. И прощаешься с подопытным кроликом Юрием Гагариным, названным так в детском доме, потому что он имел счастье родиться в десятилетие героического полета первого космонавта. Знали бы мои крестные, как иронически обернется их предчувствие.
– Как бы мне хотелось так же шутить, как ты, – сказала Катрин. – А я не умею.
– Так плохо, мой следователь?
– Так плохо, потому что я потеряла тебя, мой Гарик. Ты не простишь мне того, что я познакомилась с тобой специально. Что я наблюдала за тобой.
– Ты наблюдала за мной?
– Все эти недели. С марта месяца.
– Ну и как?
– Гарик, пойми, мне очень плохо!
– Не капай слезы в капуччино. Кто будет допивать эту соленую бурду?
Катрин потянулась ко мне, но стол мешал – он умудрился встать точно между нами. Мне даже не пришлось отстраняться.
– Я, честное слово, очень расстроена. – Катрин старалась найти убедительные слова, чтобы я поверил, что лишь сначала она следила за мной, как за непонятной зверушкой, а потом уже общалась со мной, как с настоящим человеком. Я понимал ее и заранее знал все, что она хочет сказать. Но от этого моя обида на нее не проходила. Именно на нее, а не на идиотский Институт экспертизы, измышление нездорового ума. Институт не может целоваться, а Катрин целовалась сказочно, как самая страстная из десятиклассниц.
– Значит, сначала ты изучала, а потом заинтересовалась? – сказал я.
– Ты можешь издеваться надо мной сколько хочешь…
– Тебе надо было еще несколько недель потерпеть. Может, тогда бы всем это надоело и ты взяла бы расчет в институте… по собственному желанию.
– Я не могла… – Катрин достала платок и высморкалась. Это было неэстетично, но раздражения во мне не вызывало. У нее покраснел кончик носа, что тоже было неэстетично, но умилительно. – Я не могла, потому что завтра я должна привести тебя в институт и познакомить с нашей завлабораторией. С Калерией Петровной.
– Зачем? Я же не умею стоять на голове.
– Она предложит тебе переходить к нам на работу. Нам позарез нужны полевые сотрудники.
– Это тоже твоя инициатива?
– Я – винтик в машине, которая зовется Институтом экспертизы. Но нашему институту позарез нужны люди со всякими удивительными способностями. Потому что у нас бывают очень сложные экспедиции… и наши ребята даже порой… погибают.