Возвращение из Трапезунда

– Когда это делаю я – я совершаю точно выверенный акт, которому суждено войти в историю. И это уже вошло в историю. Когда же это совершаете вы, вы пародируете мой исторический акт. Неужели вам надо объяснять элементарные вещи?

Коля вернулся домой подавленный и разбитый, словно весь день таскал камни.

Раиса была дома, она стала собирать обед, ее сын закидал Колю вопросами:

– Дядя, а дядя, где твой ножик? Ты его потерял?

– И в самом деле! – сказала Раиса.

Коля только тут спохватился: что он наделал! Кортик был особенный, заказной, дорогой: его купила ему на день рождения Раиса, заплатила тридцать пять рублей – это при ее небольших средствах! Раиса последние дни тешила себя надеждой на то, что Коля на ней женится. Даже перестала принимать своего поклонника Елисея Мученика, когда тот приезжал в Севастополь по революционным делам.

– Нас разоружили, – сказал Коля. – Даже у адмирала отобрали саблю.

Одна была надежда, что никто не прибежит завтра к Раисе, не сообщит, что он кинул кортик вслед за адмиралом, хотя никто его за руку не тянул – мог бы спрятать дома, как все офицеры.

– Как же так! Как же так! – закудахтала Раиса. – Чего же ты не сказал, что это мой подарок?

Раиса была так расстроена крайностями революции, что плакала весь вечер. И тогда Коля понял, что пора подумывать о другой квартире, хоть он и привязался к Раисе Федотовне и ее мальчишке.

Но на следующий день Колчак вызвал к себе Колю и принял его с глазу на глаз.

– Слушайте меня внимательно, – сказал он. – Я уезжаю. Когда вернусь, не знаю, но точно вернусь. И надеюсь, что мое возвращение сыграет некоторую роль в истории нашей Отчизны. Я не могу пригласить вас с собой в Америку, но обращаюсь к вам с просьбой остаться здесь в штабе моими глазами и ушами. Вопрос стоит не только в вашей преданности, но и в том, что вы умный человек, вы увидите то, что пройдет мимо внимания Баренца или Свиридова…

«Так, – отметил про себя Коля, – теперь мы знаем, кого он оставляет здесь помимо меня».

– Я оставляю вам адрес, по которому можно будет сообщать мне, что вы сочтете нужным. Когда вы мне понадобитесь, я вам сообщу об этом через доверенного человека, который скажет вам, что пришла посылка от тети из Одессы, надо ехать получить ее. Пока что прошу вас об одном: берегите себя, не ввязывайтесь в авантюры, постарайтесь быть угодным правительству – будьте мудрым и осторожным, как змий. Обязательно зайдите к полковнику Баренцу и получите от него пакет. Прощайте, мой молодой друг.

Они обнялись. От адмирала пахло хорошими мужскими духами и помадой для волос.

Затем Коля прошел к начальнику контрразведки полковнику Баренцу, которого он недолюбливал, зная, что именно полковнику Колчак давал указание проверить его прошлое.

Баренц передал Коле небольшой пакет.

Дома Коля обнаружил, что в нем – три тысячи рублей пятирублевками. На расходы из особого адмиральского фонда.

Колчак уехал из Севастополя на следующий день. Коля провожал его на станции. Было много народу, хоть адмирал того не хотел. Пришли даже делегации матросов от кораблей; самая большая – от «Свободной России».

Из Петрограда, почти не задерживаясь, Колчак отплыл в Америку, где пробыл больше года.

* * *

– Андрюша, – сказал Ахмет доверительно, – ты своей археологией-мархеологией, пожалуйста, подальше от моего отряда занимайся. Мои аскеры тебя не поймут. Для них ты или осквернитель могил, или искатель клада. Первого они зарежут как мерзавца, второго – чтобы завладеть его богатствами. Не знаю, какой вид смерти тебе приятнее.

– Ты же знаешь, что я ничего не нашел и даже не ищу, – мне просто нравится копаться в земле.

– Это меня очень беспокоит, Андрюша. Нормальный человек в земле не копается. Значит, ты ненормальный.

Андрей послушался Ахмета и перенес свои археологические раскопки подальше от лагеря, куда аскеры не заходили, – на безводный пустырь за Ласточкиным гнездом. Там над морем он в своих прогулках нашел фундамент небольшого строения и остатки стен из тщательно подогнанных плит, скрытых колючим кустарником, который надежно прятал Андрея от случайного взгляда со стороны дороги.

Копать было трудно – порода внутри стен часовни, как окрестил свой археологический памятник Андрей, представляла собой спекшийся сплав из песка, камней и черепицы, а орудия Андрея были первобытными – кирка, лопатка и широкий рыбацкий нож. Неподалеку от часовни Андрей отыскал нечто вроде собачьей конуры – видно, осенью там прятался сторож виноградника. Раздобыв кошму, Андрей зачастую не возвращался в убежище к аскерам, а ночевал возле своих раскопок.

Несмотря на неуверенность в будущем и непрочность сегодняшнего дня, на непривычное одиночество, на царивший вокруг разброд, Андрей был необыкновенно счастлив. Ощущение счастья происходило от непривычного, но понятного чувства радости человека, который нашел свое жизненное занятие, прикосновение к которому необходимо, как любовь, как еда. Другому человеку недоступно счастье от возможности копаться в ссохшейся земле, доставать ржавые железки и замирать в глубинном восторге перед возможностью превращения округлого края керамики в целый, сохранившийся сосуд.

Как находка спутника жизни, так и находка собственной работы – явление, к сожалению, редкое. Существуют семьи, которые скреплены обычаем, привычкой, обязанностями, терпением. Куда реже встречаются семьи, в которых обстоятельства и время превратили обязанность в радость, подчинение обстоятельствам – в кажущуюся свободу выбора. Это как бы благоприобретенное, заработанное десятилетиями счастье. То же происходит и с трудом. В большинстве случаев люди терпят свой труд, ожидая момента пенсии, как освобождения от рабства. Но совсем редко – и в человеческих союзах, и в отношении человека с работой – стороны совпадают, как половинки разорванной пополам открытки.

Вологодская экспедиция была лишь подготовкой Андрея к встрече с возлюбленным трудом. Там было интересно, но сам процесс раскопок еще не овладевал Андреем как состояние, близкое к экстазу. Главное произошло весной, в Крыму. Видно, к тому моменту и завершился процесс его духовного созревания.

Андрей рано утром просыпался в кособокой хижине, под жесткой кошмой. Волосы были влажными от росы, ложе из прошлогодней соломы было колючим и пахло гнилью.

Еще не открыв глаз, Андрей начинал думать о работе. Не о Лидочке, не о судьбах России. Он представлял себе, что его ждет раскоп, что сегодня случится невероятная находка: допустим, греческая статуя, надпись с именами местных властителей. Пожалуй, нет другого занятия на свете, цель которого заключалась бы в том, чтобы отыскать Неизвестное. Любой ученый, практик, может либо словами описать желаемый результат, либо изобразить его визуально. Но археолог мечтает о том, чего сам не знает. Все величайшие открытия в археологии заключаются именно в этом.

Раскапывая гробницы фараонов, Картер не мог знать и даже не осмеливался мечтать о том, как выглядит посмертная маска Тутанхамона либо украшения на его мумии. Представлял ли себе Шлиман, отправляясь на поиски Трои, что отыщет драгоценности, которыми он украсит свою прекрасную Елену? Половина настоящих археологов бросила бы свое занятие, если б они знали точно, где и что найдут.

Ранее труд археолога был малозаметен и близок к преступлению, ибо археологи были грабителями могил по заказам вельмож, увлекающихся античностью. Теперь же существуют колоссальные институты и экспедиции, масса справочников и правил, определяющих труд археолога, – но в самом-то деле ничего не изменилось! Археолог тот же авантюрист, гробокопатель, грабитель, охотник за сокровищами, но теперь он совмещает в одном лице и наемного грабителя, и вельможу, потому что награбленное у вечности он волочит к себе – в музей, в институт, в сокровищницу. И не поддавайтесь обману, когда услышите горячие речи археологов, что их волнуют лишь типы стеклянных бус либо особенности орнамента горшков дьяковской культуры. Чушь все это – поглядите в глаза археологу, когда под его рукой в породе сверкнула золотая пуговица королевского одеяния… или палец античной статуи.

Нет, не деньги и не денежная стоимость предметов волнуют археолога. Разумеется, он не лишен определенного тщеславия и с интересом и удовлетворением читает в газете бойкий репортаж о его находке, в котором сообщается, что вазе, найденной им, и цены нет, а нечто подобное было продано на аукционе «Сотбис» за два миллиона долларов. Но это вторичное. Главный момент в жизни – кульминация его любви к археологии миновала куда раньше – тот момент, когда Нечто еще Неведомое, но Невероятное показалось из-под земли.

Ах, думают непосвященные, какой неинтересный труд! Все время в пыли, все время согбенный, вдали от благ курортной цивилизации. Жара и жажда, пыльные бури и проливные дожди…

Археологи сами распускают подобные бредни о своих несчастьях. Говорить о климатических неудобствах для археолога – все равно что утверждать, якобы пираты вели неподвижный образ жизни, будучи ограничены в движениях тесными бортами своего кораблика. И какой человек пойдет в пираты, если там так скучно, неделя за неделей тянется однообразное плавание – только волны вокруг и солонина на обед! И все это ради нескольких часов боя, который может и не принести добычи!

Андрей блаженно потягивался на своем неудобном ложе, радовался тому, какой сухой и теплый выдался май в Крыму. Потом спускался вниз, к морю, чтобы совершить утреннее омовение, завтракал куском сыра или лепешкой, а различные мысли одаривали его своим посещением. Разумеется, он помнил о том, что ждет Лиду, и ходил к заветному платану. Как-то его посетила мысль, что Лида появится только осенью. Может быть, самому проплыть еще полгода?

И тут же Андрей отмахнулся от таких мыслей. Это значит – пропустить целый сезон раскопок! Осенью особо не поработаешь. Нет уж, лучше мы подождем Лидочку с пользой для дела.

Андрей не был по-настоящему профессиональным археологом – впрочем, много ли их было тогда в России, да и во всем мире? Кое-чего он насмотрелся в экспедиции и узнал на семинарах профессора Авдеева. Так что он принял некоторые меры для того, чтобы его раскопки не показались коллегам варварскими. Для этого он на куске картона изобразил план своей часовни в масштабе 1:10. Затем Андрей разделил его на квадраты и начал планомерно снимать слои земли. Правда, практически сделать этого он не сумел, потому что в западном углу часовни находок встречалось много, а у противоположной стенки – ничего, ровным счетом ничего. Будь у Андрея хоть один рабочий, он бы приказал ему выгрести землю из пустого угла ради того, чтобы опускаться в прошлое последовательно, но рабочего не было, а самому копать впустую плотный грунт не хотелось.

9 мая Андрей проснулся в предчувствии особенно счастливого открытия. Его не смутило даже то, что от съестных припасов остался всего огрызок лепешки. Но солнце грело замечательно, работа захватила его, и он забыл о голоде.

Примерно в десять утра пришлось отложить кирку и взять в руки нож, потому что изменившийся цвет породы подсказал, что близко лежит некий металлический предмет.

Андрей принялся соскабливать с темного пятна светлую землю. Было еще не жарко, Андрей работал обнаженным по пояс и успел загореть, как местный рыбак. Из-за сильного загара волосы выгорели и казались светлее кожи лица, а зубы белели, как у негра.

Нечто крупное загородило солнце.

– Что мы видим! – послышался самоуверенный утробный баритон. – Мы видим жалких кладоискателей, которые и не подозревают, что здесь уже побывал в конце прошлого века граф Уваров, а также Крестинский с компанией.

Андрей вскочил, не выпуская ножа, но не смог разглядеть визитера или визитеров, потому что они стояли спинами к солнцу.

– Эй, юноша, с ножиком осторожнее! – раздался другой голос. Молодой, с кавказским акцентом.

Андрей отступил и приставил ладонь ко лбу. Теперь он мог разглядеть, что в гости к нему пожаловал не Вревский, чего Андрей всегда опасался, а компания дам и барышень, в которой было лишь двое мужчин. Обладатель кавказского акцента был в форме поручика, у него было крупное восточного типа лицо с тяжелым носом, черные кудри выбивались из-под фуражки.

Баритон принадлежал профессору Авдееву, бывшему покровителю и наставнику Андрея по Московскому университету.

Княгиня Ольга узнала Андрея и всплеснула руками:

– Берестов! Андрюша! Блудный сын нашего сообщества! Ты что здесь делаешь?