Зеркало зла

– Но он будет ползти по океану года три, – возразил капитан Фицпатрик.

– Не думаю, что мы отстанем от «Глории», – обиделся капитан «Дредноута».

– Чем обладает ваш сын? – спросил Чарльз Дункан, вице-президент компании, обращаясь к Уиттли.

Все присутствующие отдавали должное сэру Джорджу, понимая, что идея неожиданного захвата Рангуна и, возможно, самой Амарапуры была именно им пробита в Компании и при дворе. Конечно, очень не вовремя началась война с Францией, но сейчас, когда стоял вопрос о защите своих факторий и индийских владений от осмелевших французов и голландцев, Уиттли все же убедил короля Георга в проведении секретной операции в Бенгальском заливе.

– Король Авы Баджидо выжил из ума, – говорил он у короля и повторил сейчас. – Не сегодня-завтра его царство развалится, потому что моны из южных городов, присоединенные к Авскому королевству столь недавно, кипят местью и мечтают восстать. Они готовы на союз с дьяволом, то есть с нами. Баджидо собрался в идиотский, обреченный на провал поход против Сиама. Мы не имеем права не подобрать яблоко, которое падает к нам в руки. И если мы не сделаем этого…

– Это сделают французы, – с доброй улыбкой произнес рождественский дедушка Вудкастл. Говорят, даже через сто лет после его смерти индийские матери рисовали на земле похожие на сабли усы, если дети их не слушались, – такова была мрачная память, оставленная дедушкой в Бенгалии и Хайдарабаде.

– Поэтому, несмотря на сложность международной обстановки…

– Не надо нас учить, Джордж, – сказал Чарльз Дункан. – Лучше обсудим детали путешествия со специалистами.

И он обернулся к приглашенным на разговор морякам.

Молодой штурман пошел на нарушение собственных принципов и завился перед визитом к сэру Уиттли, надеясь, что к ужину выйдет и сама знатная пассажирка «Глории». Так и случилось.

Она вежливо поздоровалась со штурманом, ни голубым взглядом, ни прикосновением не выделив его из числа прочих гостей. И сразу после ужина извинилась и ушла, сославшись на усталость.

За столом она, правда, уставшей не казалась и оживленно вспоминала со старым дамским угодником Фицпатриком какие-то калькуттские истории, потом по просьбе Вудкастла велела принести письмо от Джулиана, которое прочел вслух ее отец. Разумеется, в письме жене фактор в Рангуне не мог делиться компанейскими секретами, но некоторые детали тамошней жизни и соперничества с укоренившимися в Рангуне армянскими купцами присутствующих позабавили.

Вернувшись домой, расстроенный штурман тщательно вымыл голову, и искусственные завитки исчезли. Так-то лучше. Кесарю – кесарево…

* * *

Мэри-Энн не хотела отпускать дочь, хоть в этом нежелании была обреченность.

– Мама, ты знаешь, что я уеду, – сказала Дороти тихо в первый же вечер по возвращении домой.

– Я бы тоже поехал, – сказал Майкл.

– Помолчи! – Мать сорвала на нем раздражение. Она была бессильна хотя бы потому, что сама мечтала забрать детей и вернуться домой, за океан. Кто возьмет ее? Откуда у нее могут быть такие деньги? А помнят ли ее там? Кому нужна презираемая беглянка, изменившая вере отцов и языку матери? Пока был жив муж, он мог заполнить собой ее жизнь настолько, что и вера отцов, и память о солнце, о повозке, запряженной буйволом, о доме на невысоких сваях, о голубых горах, откуда ночью доносится рык тигра, – все это было не главным. Она была женщиной английского боцмана и английского лесника, она родила ему лучших в мире детей, она хотела прожить с ним долгую-долгую, бесконечную жизнь.

А теперь? Теперь она жила ради детей, а то бы добровольно ушла в мир бесконечных перерождений, чтобы возникнуть вновь на этом свете жалким червяком, недостойным того, чтобы видеть солнце… У нее оставалась вера в сказку: вот придет какой-то человек – она даже не представляла, кто он, даже не знала, на каком языке заговорит он с ней, – и скажет: волей добрых натов я возвращаю тебя на землю отцов…

Она мечтала о том, чтобы хотя бы Дороти, в которой она видела продолжение себя самой, вырвется из этой чужой и холодной страны и увидит свою бабушку… Жива ли она еще?

Так почему же она сейчас так набросилась на дочь?

Ни Дороти, ни Майкл не понимали, конечно, что это – черная зависть к той, кому досталось высшее счастье, а она не способна его оценить. За последние дни Мэри-Энн не раз была на грани того, чтобы кинуться в ноги госпоже Уиттли и вымолить у нее согласие, чтобы она взяла горничной не Дороти, а ее саму. И понимала она, насколько жестоко и бессмысленно бросить детей в Лондоне, если никого из родных у них не осталось. И знала она, что Регина не возьмет с собой женщину, с ее точки зрения, немолодую, но как она завидовала Дороти.

Потом Мэри-Энн стала плакать и, выплакавшись, просила у дочки прощения, а рассудительный Майкл, который хотел их помирить, сказал:

– Ты должна понимать, Дора, каково нам с мамой без тебя. А если ты утонешь или попадешь в плен к пиратам?

– Я вернусь, – сказала Дороти, садясь рядом с мамой на продавленный диван и обнимая ее. – Вы же знаете, что я обязательно к вам вернусь, потому что вы самые дорогие для меня люди на свете. Но я же не могу отказаться от шанса, который дает мне Господь. Я вижу в этом указание свыше.

Мэри-Энн согласилась с дочерью – разумеется, стечение обстоятельств было странным и навевало мысль об управляющей событиями судьбе.

Между тем госпожа Уиттли не оставляла Дороти в покое – приближалось время отплытия. А так как при ревизии гардероба, при покупке и пригонке новой одежды Регине постоянно требовалась помощница, Дороти целыми днями пропадала в доме Уиттли, и уже на третий-четвертый день Регина поняла, что привыкнет к Дороти, все хорошевшей по мере того, как заживали ее раны и ссадины. Первые дни она ходила в дом Уиттли с палочкой, а потом оставила ее дома. Разок она встретила сэра Джорджа в охотничьем костюме и тирольской шляпе, и тот ей обрадовался, словно она была его Галатеей – словно он ее создал и спас от увечий. Ведь если беда кончается хорошо, то ты уже не сердишься на того, кого так обидел. Разумеется, с точки зрения сэра Джорджа, девушка далеко уступала привлекательностью матери. Уиттли всегда влекло к особам экзотическим, страстным, в движениях которых ощущалась грация пантеры, – такой ему и казалась мирная и погруженная в заботы Мэри-Энн. Уиттли догадывался, что ее скромность и застенчивость – лишь внешний слой натуры, под ним кипят страсти. И если бы ему повезло оказаться в доме Форестов в тот момент, когда мать закатывала дочери сцены ревности из-за отплытия той на «Глории», Уиттли потер бы широкие ладони и сказал: «А о чем я предупреждал вас, господа?»

– Как себя чувствуешь, птичка? – спросил сэр Джордж, любуясь чуть прихрамывающей ланью.

– Спасибо, сэр, хорошо.

– Как здоровье твоей матери?

– Она здорова, сэр.

– Разумеется, здорова, – недовольно проворчал сэр Джордж, как будто хотел спросить нечто совсем иное и получить иной ответ. – Ну иди, иди, – произнес сэр Уиттли.

Самого же хозяина дома ожидал в библиотеке неприятный ему, но нужный отставной полковник Блекберри, человек столь незаметного вида и незначительных умственных способностей, что все остальное в нем было загадкой: как он стал полковником, не имея ни протекции, ни талантов? Но, рассуждая так, Уиттли понимал, что полковник Блекберри силен именно своей незаметностью. Говорили, что его умение перевоплощаться было невероятным и основывалось только на одном – этот маленький человек с узким серьезным лицом, светлыми глазами в белых ресницах и серой кожей мог потеряться в любой толпе, мог, чуть подкрасив брови и ресницы и не трогая даже темно-серых волос, сойти за кого угодно – от китайца до эскимоса, и именно в такой роли был особенно полезен Его Величеству. Сейчас же он был приглашен правлением Компании для того, чтобы сопровождать секретные грузы на «Глории», и главное, как он сам сказал, вежливо сидя на краешке кресла:

– Главное – что никто в Рангуне не должен знать о содержимом трюмов «Глории» и «Дредноута». Даже служащие Компании.

– Почему вы говорите это мне, полковник? – удивился сэр Джордж.

– Мы проверяем всех, даже слуг.

– Так и проверяйте. В вашем распоряжении двести матросов и более сотни солдат.

– Ни один из них не был связан с Ост-Индией.

– Ах, не говорите мне о том, какие бывают связи, – отмахнулся Уиттли.

– Мне приходилось встречать предателей в самой что ни на есть респектабельной оболочке.

Директор службы безопасности Компании вздохнул устало и понимающе: если бы не он и не подобные ему тихие незаметные люди, сколько битв было бы проиграно, сколько лишних жертв было бы принесено на алтарь Отечества.

– Ни один солдат, ни один матрос не знает, куда и зачем отправляется эскадра. И если они не знают, то не могут проговориться – их нельзя подкупить или запугать.

– Тогда подозревайте меня, полковник.

– Скорее я заподозрю вас, – осторожно заметил полковник.

– Действительно?

– Разумеется, вы знаете о наших планах, вас можно купить.

– Вы серьезно?

– Если бы я думал серьезно, я бы не согласился сотрудничать с вами. Но вы инициатор плавания и экспедиции. Думаю, вам нет смысла ставить ее под угрозу.

– Кто бы мне заплатил такие деньги? – криво усмехнулся Уиттли, который не любил сомнительных шуток.

– Вы знаете, какая вас может ждать добыча. Но пока она в чужих руках. А значит, что владелец копей богаче вас и может кого-то купить.