Подземная лодка

– Эй! – сказал Пашка. – Выпустите меня!

Он стучал в дверь кулаками. Но дверь была гранитной, так что он только отбил кулаки.

– Ну ладно! – сказал Пашка. – Тогда я объявляю здесь революцию! Отныне я и есть Четырехглазый! Кощей Бессмертный! Властитель подземного царства!

Он перебежал зал, поднялся на три ступеньки и сел на трон.

– Ну как? – спросил он. – Похоже? Где бы еще корону найти?

Но тут он вскрикнул, подскочил на троне, скатился по ступенькам вниз и сел на ковер.

– Что? Что случилось? – Алиса подбежала к нему.

– Дергается! Током бьет! – сказал Пашка. – Даже трон у них не настоящий.

– Я думаю, что за нами наблюдают, – сказала Алиса. – Наблюдают и посмеиваются. Пустили детей в тронный зал! Посмотрим, настоящие ли это противники или просто детский сад, который вышел сюда порезвиться?

– А что я такого сделал? – обиделся Пашка. – Я пошутил. Каждый может пошутить.

В тишине послышался тихий смех. Совсем рядом.

Он доносился откуда-то из-за трона.

Алиса быстро пошла туда, откинула тяжелую махровую портьеру и увидела за ней небольшую приотворенную дверцу.

– Пашка, смотри.

Пашка уже был рядом.

– Он туда спрятался?

– Может, это ловушка?

– Какая еще ловушка? Мы с тобой где? Разве не в ловушке?

– В ловушке.

– А из ловушки в ловушку можно ходить без пропуска.

С этими мудрыми словами Пашка первым ступил в тускло освещенный проход за тронным залом.

Это был узкий, чистый, безликий коридорчик, в который выходило несколько дверей.

За первой был какой-то склад, там грудами лежали вывески и плакаты: «Вход воспрещен», «В труде высшее счастье», снова «Вход воспрещен», «Норму выполнил дотла – будет свежей голова», «Сегодня недоел, завтра остался запас», снова «Вход воспрещен» и просто «НЕЛЬЗЯ!».

Они прошли ко второй двери. Она была закрыта на засов. Пашка хотел откинуть засов, но Алиса сказала:

– Если он спрятался, то не сюда.

– Разумно, – согласился Пашка.

В третьей комнате стояло несколько вырубленных из камня ящиков. Все они были наполнены драгоценными камнями. В одном – груды рубинов, в следующем – алмазы, затем ящик с изумрудами. Все камни были огранены и сверкали в полутьме, но оттого, что их было слишком много, они не казались драгоценными камнями, а выглядели как кучи стекляшек. Ведь драгоценный камень, чтобы быть драгоценным, должен быть одиноким.

Они повернули за угол. Коридор кончался небольшой лестницей и перилами. Двенадцать ступенек. Они поднялись на площадку, куда выходила дверь, обитая кожей. Обыкновенная дверь, какие бывают в старых домах.

На двери был прикреплен почтовый ящик. На стене рядом с дверью – кнопка звонка.

Пашка толкнул дверь – она была заперта. Тогда Алиса нажала на кнопку звонка. Внутри отозвалось мирно: дзинь-дзинь.

– Иду, иду, – послышался за дверью голос.

Дверь приоткрылась на цепочку, и в щели блеснули очки.

– Вам кого? – спросили изнутри.

Это было как во сне. Только что ты прошел мимо чудовищ, стоял в тронном зале, видел ящики с изумрудами – и вдруг как пробуждение, а может, провал в другой сон – мирный голос за обыкновенной дверью.

Алиса не нашлась, что сказать, ведь не Кощея же спрашивать. Но Пашка вдруг сообразил.

– Простите, – спросил он, – Гарольд Иванович здесь живет?

– Гарольд Иванович? А кто вас к нему послал?

– У нас письмо к нему от брата, Семена Ивановича.

– Не может быть! Сейчас отворю.

Звякнула цепочка, дверь растворилась. На пороге стоял невысокого роста худенький пожилой человек, в очках, одна дужка которых была сломана и подвязана веревочкой. Он был в синем халате и шлепанцах на босу ногу.

– Заходите, пожалуйста, умоляю вас, здесь опасно стоять снаружи. Проходите внутрь, проходите.

Алиса и Пашка прошли узким темным коридором, где стояло длинное, в рост человека, зеркало и на пустой вешалке висела шляпа, в небольшой кабинет. Стены кабинета были уставлены стеллажами с книгами, там стоял письменный стол, на котором лежали бумаги и тетради, и горела лампа под зеленым абажуром. Перед столом стояли два черных кожаных кресла.

Алиса посмотрела на Пашку, Пашка на Алису.

– Давайте знакомиться, молодые люди, – сказал хозяин квартиры. – Меня, как вы изволили проницательно догадаться, зовут Гарольдом Ивановичем.

– Я – Алиса Селезнева.

– А я – Павел Гераскин.

– Чудесно, чудесно. – Гарольд Иванович пожал гостям руки. – Уж я не чаял дождаться вестей из дома. А как же вам удалось меня отыскать?

– По фотографии, – сказал Пашка и протянул Гарольду Ивановичу его портрет, который вызывал такой ужас у обитателей подземелий.

Гарольд Иванович взял фотографию и принялся ее рассматривать.

– Как я изменился! – сказал он. – Даже не нужно смотреть в зеркало, чтобы понять, как промелькнувшие годы избороздили мое чело морщинами. О годы, годы!

С этими словами Гарольд Иванович прошел за стол, сел и поднес фотографию к глазам.

– У меня еще письмо к вам есть, – сказал Пашка и протянул Гарольду Ивановичу конверт.

– От брата? От Сени? Как я вам благодарен, мои юные друзья! Да вы садитесь, садитесь, отдыхайте, в ногах правды нет, как говорил Цицерон.

Гости послушались. Но как только Алиса опустилась в кресло, она от удивления подскочила – кресло лишь казалось кожаным и мягким. В самом деле оно было искусно вытесано из черного мрамора. Только ударившись об него, можно было понять, что кресло – обман.

Пашка вскочил, потирая ушибленный локоть.

– Это как понимать? – воскликнул он. – Зачем вы обманываете людей?

– В чем дело? – Гарольд Иванович поднял голову и удивленно уставился на Пашку сквозь очки.

– Это же не кресла, а камни!

– Ах, да. – Гарольд Иванович виновато улыбнулся: – Я виноват! Эти кресла стоят здесь так давно и так давно в них никто не садился, что я сам поверил, что они кожаные. Господи, как бежит время! Поймите, я старею, я теряю память, я становлюсь рассеянным. И мне так дороги все воспоминания о моем земном прошлом, о нашей с Сеней квартире, о дедушкиных креслах, что я стараюсь поддерживать в себе иллюзию того, что жизнь продолжается. Да, жизнь моя явно уже прекратилась, но я себя обманываю… Простите старого немощного человека.

– Ничего, – смутился Пашка, – я понимаю. Просто от неожиданности…

– Хотите, я уступлю вам мой стул? – Гарольд Иванович даже приподнялся. – А я постою…

– Нет, что вы! – возразил Пашка. – Сидите, я не устал.

Наступила тишина. Гарольд Иванович снова углубился в чтение письма.

Пашка отошел к полкам, стал смотреть на корешки книг. Потом, не подумав даже, что надо попросить разрешения, протянул руку, чтобы достать одну из книжек. И тут же отдернул руку, потому что между пальцами и стеллажом пролетела голубая искра.

– Ой! Током бьет!

– Что? – Гарольд Иванович был раздражен. – Из-за вас я не могу дочитать письмо! Что еще стряслось?

– Я хотел взять… А оно ударило.

– Это остаточное электричество, – сказал Гарольд Иванович. – Возможно, вам приходилось об этом слышать. Электричество накапливается в горных породах.

Алисе показалось, что глаза Гарольда Ивановича за толстыми стеклами очков улыбаются. Или ей это показалось? А его указательный палец дотрагивается до кнопки посреди стола.

– Не расстраивайтесь, Павел Гераскин, – продолжал Гарольд Иванович. – Это не настоящие книги. Откуда мне здесь их добыть? Это лишь корешки, выточенные из камня. Как ученый и интеллигентный человек я не мыслю себе существования без библиотеки. За долгие годы я выточил эти стены – точную копию библиотеки моего дедушки. Видите – вот полное собрание сочинений Чарльза Дарвина. А это моя любимая книга – произведение французского энтомолога Фабра. Он так интересно писал о муравьях! А дальше справочники, справочники, словари. Но есть книги для развлечения. Да, я не чужд этому. Видите «Пиквикский клуб» Диккенса? А это его же роман «Айвенго».

Алиса послушно смотрела на корешки. На них золотом вытиснены названия. Но ведь «Айвенго» написал не Диккенс, а Вальтер Скотт! А тут написано: «Диккенс».

– Простите, – сказала она.

Но Пашка ее опередил.

– Смешно, – сказал он. – Любой ребенок знает, что «Айвенго» написал Вальтер Скотт.

– Что? – Гарольд Иванович буквально подскочил на стуле. – Конечно же, Вальтер Скотт. А там что написано? Диккенс? Это безобразие! Я прикажу казнить всю типографию! Я их растерзаю!

Рука Гарольда Ивановича потянулась к красной кнопке, но в миллиметре от нее замерла. Гарольд Иванович спохватился и переменил решение.

– Ладно, – сказал он. – Пошутили и хватит. Но я должен сказать тебе, Паша, что ты безобразно воспитан. Если пожилой немощный человек совершил маленькую ошибочку, неужели ты должен смеяться над ним? Неужели у тебя хватит совести смеяться и издеваться?

Казалось, Гарольд Иванович вот-вот заплачет. Голос его дрожал.

– Я не хотел, – сказал Пашка. – Нечаянно получилось.

– Я принимаю твои слова за извинение, – сказал Гарольд Иванович. – И мы забудем об этом печальном инциденте. Прошу тебя, Алисочка, расскажи мне подробнее о моем брате Сене. Как он выглядит, чем занимается? Скучает ли обо мне?

– Он очень по вам скучает и любит вас, – сказала Алиса. – Все двадцать лет, прошедшие с того дня, как вы потерялись в пещере, он не вылезал из кузницы, чтобы изготовить подземную лодку для вашего спасения.

– Это удивительно, – сказал Гарольд Иванович. – Значит, он всегда верил, что я жив? Я этого не хотел.

– Значит, вы нарочно потерялись? – удивилась Алиса.

– Все значительно сложнее, ах, сложнее! Ты еще девочка, тебе не понять той страсти, которая ведет настоящего ученого к подвигам и жертвам. Неужели ты думаешь, что Колумб, отправляясь в безнадежное и опасное путешествие к берегам неизвестной Индии…

– Колумб открыл Америку, а не Индию, – вмешался Пашка.

– Павел, – сказал печально Гарольд Иванович, – ты плохо кончишь. И, может быть, даже в ближайшем будущем.

– Колумб отправился открывать Индию, а открыл Америку, – сказала Алиса.

– Молодец, девочка. Так вот, Колумб также вынужден был разорвать связи со своими близкими, бросить семью, которая его не понимала, и даже оставить на произвол судьбы своих детишек… Но если бы он думал о семье, Америка осталась бы не открыта, а Колумб никогда бы не прославился.

– Но Америка уже открыта. Зачем вы под землю полезли? – спросил Пашка. Он дразнил Гарольда Ивановича, и Алиса, хоть и не одобряла Пашкиного поведения, понимала, что Пашка не верит этому тихому старичку. И ни на секунду не забывает о несчастных гномах.

Гарольд Иванович лишь вздохнул и продолжал:

– Я рожден не для обычной жизни, не для того, чтобы ходить на службу или сидеть в кабинете. Я – из тех пионеров, которые первыми поднимаются на Эверест и достигают Северного полюса. Меня влекут высокие цели познания! – Гарольд Иванович вскочил, начал бегать по кабинету, размахивая руками, халат его распахнулся и летел сзади, словно крылья летучей мыши. – Мой любимый дедушка посвятил жизнь подземным исследованиям. Он открыл восемь видов насекомых, таящихся в глубинах земли, в тишине, в темноте, в подземных озерах и безмолвных реках. Статьи моего дедушки публиковались в ведущих энтомологических журналах Европы! Но Сколопендра Таинственная, безмолвный страж подземных пространств и пропастей, о которой писал в своем труде средневековый путешественник Генрих Сильмузфанский, который утверждал, что укус ее вызывает сладостные видения, Сколопендра Таинственная моему дедушке не далась в руки! И бессмертная слава ускользнула от него! С той минуты, как я осознал себя, с той минуты, как я впервые взглянул на коллекцию моего дедушки, на прозрачные и почти невидимые тельца и ножки насекомых земной пучины, я понял, что у меня в жизни есть призвание. И этому призванию я следовал всю жизнь. Да, всю жизнь! Меня не волновали страсти и шум земной поверхности. Я убегал с уроков, чтобы забраться в подвал или подпол. Я проводил каникулы в пещерах и ямах. В тишине… в тишине… в тишине.

Последние слова Гарольд Иванович произнес тихим свистящим шепотом.

– Но ваш брат Семен Иванович, – сказала Алиса, – рассказывал нам, как вы о нем заботились, как вы заменили ему родителей…

– Я человек долга! – сказал Гарольд Иванович совсем другим, громким пронзительным голосом. – Во мне уживаются две натуры. Одна – романтическая, стремящаяся к неизведанному, к великим свершениям, любящая тишину и уединение подземных глубин. И вторая моя натура – это Долг. Долг с большой буквы. Как тяжело мне было нести свою ношу, тащить на своих слабых, неокрепших еще юношеских плечах заботу об этом толстом, шумном, неуемном мальчишке, полном каких-то шуток, розыгрышей, необдуманных поступков, всегда жующем что-то, всегда что-то требующем от меня! Как я порой ненавидел его! Но я стискивал свои молочные зубы и нес свой крест. И ждал, с наслаждением ждал того момента, когда Семен подрастет настолько, что я смогу наконец-то оставить его и не мучиться совестью, что я чего-то недоделал! Вы просто не представляете, какой я совестливый человек… Я дождался. Выполнил свой долг и ушел к романтике глубоких пещер. К одиночеству.

– Значит, вы не хотите возвращаться? – спросила Алиса.

– Я! Возвращаться? В сутолоку и суматоху жизни мелких людишек, которые не знают великого слова – Порядок? Которые не имеют высокой жизненной цели? Нет. Мое место здесь. Среди моих коллекций и тишины!

– Но ваш брат так переживает!

– Это несоизмеримо! – Гарольд Иванович расстегнул пижамную куртку, и там обнаружился широкий кованый пояс с прикрепленной к нему связкой ключей. Он выбрал маленький серебряный ключ, подошел к большому резному шкафу и, прикрывая замок от гостей спиной, открыл его. Шкаф был поделен на плоские ящики. Один из них Гарольд Иванович вытащил. Осторожно перенес на письменный стол и произнес: – Можете убедиться сами.

На планшете ровными рядами были прикреплены насекомые. Совершенно одинаковые паучки, почти прозрачные, с ноготь размером, но с длинными тонкими ножками.

– Знаете ли вы, мои дорогие гости, – сказал Гарольд Иванович, – что этот вид паука неизвестен науке? Совершенно неизвестен. Ни один ученый не подозревает о его существовании. И я его открыл! А знаете ли, как он называется? Он называется Паук Гарольди! В мою честь! А в этом шкафу хранится еще более ста неизвестных видов. Более ста. И все они называются в мою честь!

– Очень интересно, – сказал Пашка. – Но если все они Гарольди, как их различить?

– Их вам не надо различать. Я их различаю, и этого достаточно.

– А зачем вам так много одинаковых? – спросила Алиса.

– Одинаковых? В природе не бывает двух одинаковых особей. Каждая отличается. Как отличаемся мы с вами. Я же каждого паука знаю в лицо! Я никогда их не перепутаю. Я должен поймать всех, всех, понимаете? И всех наколоть на булавки. Они все Гарольди – они все мои!

– Но их не останется, если вы их всех поймаете!

– Это мой идеал. Тогда они останутся только здесь! И если вы, профессор Браун, или вы, доктор Сигемицу, захотите убедиться в их существовании, пожалуйста, идите ко мне, просите, умоляйте! И, может быть, я соглашусь показать, а может, и нет…

Гарольд уморился, побледнел. Он устало поставил обратно на место планшет с паучками, запер шкаф и застегнул пижаму.

– Это романтическая половина моей жизни.

– А ту… сколопендру вы нашли?

– Молчите! – вдруг испугался Гарольд Иванович. – Вокруг завистники. Не смейте говорить о самом святом, самом сокровенном!

Он перевел дух, прошел к себе за стол, уселся, устало положил руки перед собой.

Наступило долгое молчание.

Его прервал Пашка:

– А вопрос можно задать?

– Задавай.

– Кто такой Четырехглазый?

– Кто-кто?

– Четырехглазый.

– В жизни не слышал такого имени. А почему ты спрашиваешь?

– Все здесь боятся Четырехглазого. Он правит подземным царством и всех страшно угнетает.

Гарольд Иванович снял очки, прикрыл их ладонью. Покачал задумчиво головой.

– Нет, не приходилось слышать такого имени.

– Но кто же правит этим царством? – не сдавался Пашка. – Кто командует этими… с палками?

– Лемурами?

– Пускай лемурами. Кто сидит на троне в тронном зале? Кто заставляет гномов приносить ему драгоценные камни, кто убивает неандертальцев? Кто держит людей в камерах? Неужели вы не знаете?

– Как? Держит людей в камерах? Угнетает неандертальцев? Здесь? В царстве свободы и порядка? Не представляю. Мальчик, тебя ввели в заблуждение.

– Но кто здесь главный?

– Ума не приложу. Я никогда об этом не задумывался. Наверное, кто-то правит. Но я же ученый, я романтик, я занимаюсь своими делами и не вмешиваюсь в окружающую жизнь.

– А кто вас кормит, кто сделал вам эти кресла и стеллажи?

– Паша, дорогой мой, ты мне надоел, – сказал Гарольд Иванович. – Ты все время задаешь нетактичные вопросы. Я же тебе сказал – совершенно не представляю, что происходит вокруг. Я живу как бы в башне из слоновой кости. Я изолирован от мира и выбираюсь отсюда только на экскурсии в поисках насекомых.

– Странно, – сказал Пашка.

Он не верил этому кабинетному ученому.

– Что же мы должны сказать вашему брату Семену Ивановичу? – спросила Алиса. – Вы не хотите возвращаться?

– Ты угадала. Не хочу.

– Может, вы напишете ему письмо?

– Здесь очень плохо с бумагой.

– Но вы ему посылали письмо. На золотом листке.

– Золото денег стоит, – отрезал Гарольд Иванович. – Скажите Семену на словах, чтобы не беспокоился и не вмешивался в мои дела. Сколько нужно повторять одно и то же!

– Хорошо, мы пойдем, – сказала Алиса.

– Возвращайтесь и забудьте о том, что видели. Я устал и не буду вас провожать.

– До свидания.

Гарольд Иванович не ответил.

Пашка первым пошел к двери. Алиса за ним. Они вышли на лестничную площадку, закрыли дверь. Щелкнул замок. И тут же они услышали, как звякнула цепочка.

Молча они прошли коридором, вышли в тронный зал. Там было пусто и тихо.

– Он и есть Четырехглазый, – сказал Пашка, глядя на пустой трон.

– Помолчи, – сказала Алиса. – Здесь слушают. Нам бы скорее добраться до лодки.

– Точно, – согласился Пашка. Но у выхода из тронного зала начал сомневаться. – Не в моих правилах бросать угнетенных на произвол судьбы.

– Пашка!

– Правильно. Мы вернемся.

– Пашка!

– Двенадцать лет Пашка. И знаю, что говорю.

Дверь из тронного зала медленно распахнулась. Два чудовища, что стерегли ее с той стороны, скалились, заглядывая внутрь.

– Скажите, как вас назвать? – спросил Пашка, который совсем расхрабрился.

– Мы тролли, – ответило одно из чудовищ и щелкнуло зубами так, что уши заложило от грома.

Охранники-лемуры стояли поодаль, палки наготове.

– Господин Гарольд Четырехглазый, – сказал Пашка, – велел нас отпустить.

И он пошел по коридору прочь от тронного зала. Охранники шли сзади.

– Видишь. – Пашка наклонился к Алисе: – Они не возражали.

– Это ничего не значит, – сказала Алиса. – Не исключено, что он все же просто эгоистичный ученый, который ничего, кроме своих пауков, не видит. И в самом деле не подозревает, что происходит вокруг.

– А кто же тогда здесь правит?

– Не знаю. Не видела.

– Ты наивная или притворяешься?

– Я осторожная, – улыбнулась Алиса.

Пашка спросил:

– А почему он назвал их лемурами? Ведь лемуры – это такие обезьянки. У Аркаши был лемур, маленький, как белка, только без хвоста.

– Я думаю, что обезьянок назвали лемурами в память об этих. О жителях подземелий, наверное, потому что они ночные.

– Эх, скорей бы выбраться! Мы бы такую экспедицию организовали. И главное – освободили бы угнетенных!

– Я думаю, что Гарольд Иванович именно этого и боится, – сказала Алиса.

Эта мысль пришла ей в голову, потому что лемуры остановились перед лестницей, что вела в камеру. В ту самую, из которой их час назад увели.

Лемур сказал хрипло:

– Иди. Наверх!

И в самом деле, откинув люк, Пашка оказался в загончике с решеткой.

Решетка была закрыта. Люк захлопнулся.

– Вот этого я от него не ожидал, – сказал Пашка.

– А я, к сожалению, ожидала, – ответила Алиса.