– Ты с ума сошел! Ты лучше расскажи, почему ты наш родной город чуть не погубил.
– А я неоднократно писал, говорил даже вам, Василий Парфеныч, – сгнили фильтры, кончились. Надо из Вологды специалистов звать, производство останавливать. Сами знаете…
– Какие будут предложения? – спросил Пупыкин.
– Я думаю, что сделаем фельетон, – предложил Малюжкин. – О некоторых хозяйственниках. Не пощадим.
– Хорошая мысль, – согласился Пупыкин. – Пускай народ знает, что мы ни одного отрицательного факта без внимания не оставим.
– А вдруг в области прочтут? – спросил Оболенский, нагло улыбаясь. – И комиссию к нам, а?
– А пускай прочтут. Нам гласность не страшна, – ответил Пупыкин твердо. – Пускай весь мир читает.
– И там тоже? – выкрикнул старик Ложкин. – Империалисты тоже?
– Это ты, Ложкин, брось! – рассердился Пупыкин. – Тебя здесь как ветерана держат, а не как провокатора.
– У меня есть предложение, можно? – спросил Савульский – его Удалов тоже знал, он работал санитарным главврачом.
– Говори. Только короче, надоел ты нам со своими речами, – поморщился Пупыкин.
– Я буду краток. – Савульский потер ладоши. – Факт вопиющий. Он еще почему вопиющий – многие не ожидали, попали под дождик и потеряли одежду. А при том напряженном положении, которое существует в торговле…
– Савульский, я тебе сказал, – пригрозил Пупыкин. – Не рассусоливай. Про положение в торговле я лучше тебя знаю и знаю, что оно улучшается, правда?
Пупыкин взглянул на начальника торга, и тот сразу с места ответил:
– Принимаем меры!
– Видишь, человек меры принимает, а ты обезоруживаешь. Ты к делу. Но учти, если твое предложение будет неподходящим, головы тебе не сносить. Давно уже общественность тобой недовольна, плохо ты охраняешь нашу экологию. Так что на растерзание тебя можно в любой момент кинуть, правда, Малюжкин?
Лицо редактора газеты озарила лукавая усмешка.
– Фельетон уже готов, – сообщил он. – Лежит у меня в столе.
Савульский побледнел и качнулся.
– Ничего, продолжай. Что ты нам хотел сказать?
– Вы бы провели анализы, – сказал Савульский глухо, будто набрал полон рот картошки. – И выяснили, что выброса с завода детской игрушки не было.
– Вот это да! – даже Пупыкин удивился.
– А что же было?
– А была туча неизвестного происхождения, которая прорвалась в наше родное небо из-за пределов района.
– А что, идея? – спросил Пупыкин.
– Можно поправку? – вмешалась директорша музея.
– Только по делу.
– Мне кажется, что туча могла прийти и из-за пределов нашей области.
– Слушай, а что, если… – Голос Пупыкина замер. И тут Удалова черт дернул за язык.
– Я думаю, – сказал он, – что этот дождик, вернее всего, к нам приплыл из Южно-Африканской Республики, от тамошних расистов.
– А что? – Пупыкин даже привстал в кресле. – А что? Расисты – они плохо к народу относятся… – Но тут до него дошло, что Удалов шутит и допускает перебор. Он сел обратно, насупился и сказал: – Ладно. Ты, Малюжкин, подготовь материал про тучу из Потемского района. А ты, Удалов, считай, уже допрыгался.
Люди стали отодвигать стулья подальше от Удалова, а тот себя проклинал: ведь ему-то что – он сегодня дома будет, а все неприятности достанутся его двойнику.
– И учти, Мимеонов, – закончил Пупыкин, – твой вопрос с повестки дня не снят. Допустишь еще такой выброс – выброшу тебя из города. Сам знаешь куда.
– Но ведь план…
– А план ты нам дашь. И с перевыполнением. Какой следующий вопрос?
– Градостроительство, – сказал Оболенский.
– Вот это мне по душе. Это настоящий прогресс. Давай сюда изобразительную продукцию.
По знаку Оболенского молодой порученец открыл дверь. Десять юношей и девушек втащили десять стендов и установили их рядком, чтобы было общее ощущение.
Удалов с ужасом понял, что призывы и надежды Оболенского, который хотел в нашем мире изгадить магистраль, здесь достигли сказочных масштабов.
– Вот наша главная улица. Наше завтра, – сказал Оболенский тихо и радостно. Но непроизвольно почесал ушибленное бедро.
– Улица имени Василия Пупыкина, – прошелестел чей-то голос.
– Кто сказал? – нахмурился Пупыкин. – Молчите? А ведь знаете, чего я не терплю. Ты, Ложкин?
Пойманный на месте преступления, Ложкин потупился, встал, как нашкодивший первоклассник, и сказал:
– Вы, Василий Парфенович, не терпите лести и подхалимства.
– И заруби себе это на носу. Народ будет решать, как назвать наш проспект. Народ, а не ты, Ложкин.
– Ну, это вы не правы! – вдруг взвился Малюжкин. – Ложкин – представитель народа. Лучшей его части, ветеран труда.
– Ладно, ладно, без прений, – смилостивился Пупыкин. – Садись, ветеран, чтобы больше с такими предложениями не лез.
Оболенский дождался паузы и обернулся к перспективе.
Через весь город, как стало ясно Удалову, протянется широкая магистраль. Шириной в полкилометра. По обе стороны ее возвысятся различные, но чем-то схожие здания. Каждое здание опирается на множество колонн, над каждым рядом колонн – портики с одинаковыми фигурами. На крышах зданий также стоят статуи. Все здания при этом украшены финтифлюшками и похожи на торты, сделанные к юбилею древнегреческой церкви.
«Как же пройдет у них эта магистраль? – лихорадочно старался представить Удалов. – Видно, от всего центра ничего не останется».