Когда боги дремлют

– Так ведь это скучно сидеть так долго на одном месте! Да я сегодня же проснусь, теперь уж я точно это понял…

– Вот-вот, от скуки то и происходит расщепление на сон и не-сон. А проснёшься ли ты сегодня, это ещё вопрос. Ведь самый глубокий сон – это когда ты абсолютно уверен, что не спишь. Только вот именно от этой непокобелимой уверенности заскучаешь и завоешь как кобель без долгой скучки. А как заскучаешь – сразу зевнёшь, а тут и до снов недалеко. Так что, когда кажется, что не спишь, лучше ходить и щипать себя за локоток: я не сплю, я не сплю. Эта техника такая медитаптивная есть у индийских йогов, про индейских я уже тебе говорил. И вообще с этим лучше не шутить. А если уж шутить, то по-серьёзному.

Вот был один такой суфлий по имени Ханжа Посреддин, тоже большой шутник. Говорила ему: сиди возле меня. Нет, всё ему скучно было: то в чайхане проснётся, то на рынке, то в борделе. Ходит, всякие байки шутит, народ смущает. Ну, и что ты думаешь, проснулся однажды в кабинете психиатра и говорит: «Доктор, сделайте меня шизофреником, расщепите хотя бы на две части»! – «Но зачем»? – «Мне так скучно и одиноко одному»! И всё, нет больше суфлия. Зато на его месте появились Бог и Божья Коровка и ведут они беседы дни и ночи напролёт.

А посидишь лет 10—15 возле меня, скука-то и пройдёт, на душе станет так благостно, забудешь про все свои проблемы с любовью и жертвами, обретёшь, наконец, прилично-букашечий вид, то есть станешь Богом, также как и я. Такие вот тебе чёрные точечки, усики-звоночечки, дзинь-дзинь. Ну, или дзен-дзен…

Проснулся Бог весь в холодном поту. Вот чертовщина! И ведь вроде ничего ужасного не приснилось: кустики-листочки, точечки-звоночки… Но уж лучше бы какой-нибудь дракон Чмоуг или там капитан Фредди Крюкер на худой конец!

В страхе Бог скорее бросился глядеть на свой профиль в Фас-Буке, и к своей неописуемой радости ничего там, как и прежде, не увидел – вполне себе приличное Ничто, На-Умом сосватанное.

А что, если опять приснюсь себе какой-нибудь мелкой дрянью – букашкой или бабочкой там? А что, разве лучше озабоченным хинайцем, карликом-костоедом или спятившим суфлием? И кто Я после всего этого вааще такой? Да, полная неопределённость, и, если бы не Фас-Бук, то совсем потерялся бы!

Думал-думал Бог и решил: чем такое мучение, пусть лучше будет Божья Коровка! Всё же не гадость какая, а вполне себе приличная букашечка. Опять же красная такая рубашечка, точечки, усики-звоночечки. И звон на выбор: хочешь дзинь-дзинь, а хочешь – дзен-дзен. Можно даже дзен-дзинь.

Садик там опять же весьма приятный: кустики-листики, птички-бабочки, солнышко да ветерок. Пусть будет. Это всё же лучше, чем кабинет психиатра или палата в Кащеенке. Пусть снится Божья Коровка! Божья Коровка, А-У-М! Где ты?

Только Божья Коровка больше не снится. И лишь изредка поутру, перед самым пробуждением слышится Богу мелодичное «дзинь-дзинь»! Ну, или «дзен-дзен»…

Божий Коров

Приснился как-то Богу странный сон. В нём самая обычная Божья Коровка – малая букашечка – красная рубашечка, чёрные точечки, усики-звоночечки – доказала ему прямо на лапках, что именно она и есть самый настоящий Бог. А он никакой даже вовсе не Бог, а самый что ни наесть Самоназванец. И что Богом он сможет стать, если только отсидит полный срок на цветочке возле букашечки, ровным счётом ничего не делая, но упорно делая вид. И тогда только выйдет ему небесная воля.

И долго потом Богу-Самоназванцу не могла она снова присниться, и пребывал он в блаженной своей отрешённости и удалённости от всего, в совершенной так сказать нирване, абсолютно гомогенной и совершенно ни рваной никакими снами.

Но вот прошло сколько-то кальп (сколько – никто сказать не может, ибо кому интересно считать годы чужих блаженств?), и видит Самоназванец эту Коровку во сне опять. И Коровка ему ласково так говорит:

– Так-то лучше, милый. Сразу видно – дури в тебе поубавилось: явился, наконец, в при-личном, так сказать, виде. А то всё невидимый да неслышимый, загадочный да таинственный, пощупать даже не за что – срамота! А теперь гляди-ка – красота какая: все точки налицо – от первой до пятой включительно! Да и шестая вот-вот даст о себе знать…

Глянул Бог на себя – и чуть с крыльца, извините, с цветка не грохнулся:

– Забодай меня Коровка! Да я сам себя сню теперь в виде такой же букашечки! Всё как у жуков: красная рубашечка, чёрные точечки, усики-звоночечки, чёрт их задери и господи прости! Упал-таки в зарождение, вляпался в грязную материю, дзинь-дзинь! Ладно бы хоть человеком стал, а то ведь – насекомое. Бог – и насекомое: стыд!

И спрашивает он старую знакомую:

– Так я теперь тоже Божья Коровка, или скорее Божий Коров?

– И Коровка ты, и Коров, и несчастный Божий Боров! – отвечает ему Коровка.

– Но-но, поаккуратней, не богохульствуй!

– А никакого богохульства нет. Напротив, уважение проявляю, Минотавр ты мой Посейдонистый!

– Ну, вот так уже как-то лучше, непонятно только что-то. А ты сама-то кто, Корова или Коров?

– Это когда как приятнее.

– В каком смысле?

– Во всех. С тобой вот, может быть, приятней будет быть Коровкой. А придёт Коровка – то Коровом.

– А почему это я несчастный?

– Не привык ещё, недовольство выражаешь. Но ничего, пристреляешься скоро, ещё понравится. Летим со мной, я тебе сад покажу!

Взяла она его за лапку, и полетели они по саду. Глядит Коров – дивится: всё здесь до того чудно, что глаз не оторвать! В центре сада – то ли высокая гора, то ли глубокая нора. А на горе-то на той – высоченный Ясень с дубовыми листьями, а в норе-то в этой – глубоченный его корень с ядовитыми плодами. А под Ясенем – то ли Дворец красоты невиданной, весь словно живой, то ли Избушка-Хромоножка, уродства неслыханного, совсем как бы дохлая.

А вокруг то ли сады цветущие, то ли пустыни бесплодные, то ли птицы до одури чудные поют, то ли звери до тошноты типичные рыщут, друг друга так все любят, что съесть заживо готовы, да боятся подавиться. А в той-то горе-норе гроб хрустальный на качелях качается – летучий корабль с алыми парусами, а на корабле-гробу-то этом лежит Царевна-Лебедь Баба-Яга Василиса Виевна, спит себе беспробудным сном, но всё видит и слышит!

«И как только я раньше ничего не заметил»? – думает Коров.

А Коровка все мысли его словно читает и так-то ему отвечает:

– Раньше ты всё в Фас-Бук пялился и кроме профиля своей пустоты ничего не видел, а теперь у тебя, можно сказать, зрение открылось, поскольку я тебя в Свингстограмм мордой рыла ткнула.

– А это ещё что за диво?

– Свингстограмм? Да это просто колебание световых пятен на одной из ста миллиардов пиксель-фасеток моего глаза.

– И кто всё сие Диво-дивное сотворил? – спрашивает Коров изумлённо.

– Да что вы все на творчестве помешались – не живётся вам спокойно! Никто ничего не творил, всё всегда так и было-не было – живи только да радуйся! Говорю же тебе – просто зрение открылось, точнее – я тебе его приоткрыла слегка – колебание световых пятен…

– А разве это не моих рук дело?

– Да где тебе, сердешный, такое создать? Пока ты спишь беспробудно и с собой-то не справляешься, феномен-симультид ты мой, чебарашечка рисованный. Вот проснёшься, тогда и поговорим о творчестве…

– Ну, ладно, деревья да травы, да твари – это ещё как-то можно понять. Но вот дворец с высокими башнями, его что – тоже никто не строил? Или скажешь, что всё по волшебству возникло?

– Да ничего не возникло, всё было уже, это для тебя проявилось только сейчас, как на старой фотобумаге, поскольку ты обратил на это своё внимание.

– Ну, а скажешь, здания в мире людском тоже никто не строил? А краны, машины, строители, архитекторы?

– Так ведь людовины, милый ты мой, проявляют, как могут, также как и их самих проявляли. Им кажется, что они строят. На деле лишь усложняют процесс своей суетой. Ведь здания можно создать и проще, и приятнее, и красивее: надо только не мешать им явиться пред свои сини очи. А они, бедняги, стараются, мучаются, да лишь красоту замазывают грязным раствором своей строительной горячки.

Процесс идёт всё равно по тому же принципу: замысел проявляется в реальности, только с пробуксовками всякими. Сам знаешь, вечно у этих строителей сроки не сходятся, и получается всё безвкусное, уродливое или неестественно, жутковато-красивое…

– Так что же, надо вообразить-задумать, сесть и тупо ждать?

– В принципе, да, только не тупо, а с Любовью. Да и ждать надо так, чтоб ожиданием своим не мешать. То есть задумать – и забыть! И что значит вообразить? Скорее просто вспомнить, что, впрочем, всё равно…

– Ну, это долго ждать придётся!

– Что значит «долго»? Разве для бессмертных есть время? Да и куда тебе спешить? Посидишь вот здесь под кустиком целую вечность, как я, ещё не такая красота нарисуется! Да и чего тебе строить сейчас, букашечка? Разве тебе чего не хватает? – Сиди уже на листике, усиками позвякивай: дзинь-дзинь!

Ну, или проявляй «реальность» бульдозерами, кранами и многоэтажным матом. Причём закономерность есть такая: чем выше этажность постройки, тем выше и этажность мата. И этих жутких железобетонных монстров всё одно сметает с земли то наводнением, то землетрясением, то бомбами. А то и вовсе смоет всю цивилизацию потопом, как это уже не раз случалось. Чтоб не безобразила землю. Воображаемую землю, конечно, ибо все земли – воображаемые.

Вот сравни: церковка Покрова у Мерли и сама по себе хороша, и в пейзаж вписана – жемчужинка! И стоит себе без малого тысячу лет по старой хронологии. А небоскрёбы бедного Нью-Йорика сколько простояли? – и в один миг не осталось ни черепов, ни черепков. А теперь представь, чем там люди в офисах занимались, если их всех сразу воображаемая наша матушка-земля решила похоронить. Воображаешь? Ну-ну, не разгоняйся, творческий ты мой! Все вы, мужики, об одном только. Эх, коровок ты мой необгулянный!