Армагеддон. Коллекция

– Японцы освоили технологию, – как только гомон стих, продолжил Сэм, – «внутренних полостей», так ее назвали. Они пробуривают системы тоннелей внутри планетоида, обустраивают базы рядом с ядром и так получают бесплатное тепло, энергию. В общем, японцы – первая нация, которая полностью готова к переселению.

– Вот это да! – восхитился Анатолич.

– Индусы строят сферу… – скрежеща зубами, продолжал вещать Иван.

– Бернала, – вновь помог Сэм.

– Сэм, – Анатолич умолял глазами рассказать о сфере.

– Это огромная космическая станция, – сжалился над ним Сэм, – очень напоминает веретено, которое при вращении создает искусственную гравитацию. Индусы сейчас строят что-то около тридцати станций, точно не вспомню, каждая вместимостью под миллион человек.

– Но их же больше полутора миллиардов, – удивился бармен.

– Да, но и их вера позволяет спасти только избранных.

– А что же наш президент не озаботился спасением нации? Или все же спасает, но только «истинных патриотов», проявивших себя должным образом. Или как у индусов, определяют по кастам? – не удержался Иван и вставил свои пять копеек.

– Да брось, Вань, тебе ли не знать, что сейчас поговорят месяц-другой, проведут какой-нибудь закон и поутихнут опять на время, а мы как жили, так и будем жить. Может, действительно нет никакой заразы, а это так, для вида, – постарался успокоить не на шутку разошедшегося Ивана Анатолич.

– Ну, или строят что-то под шумок, но военное, а потому секретное, чтобы не узнали враги, – продолжил конспирологическую теорию Сэм.

– Ага, чтобы потом жахнуть по ним по всем, чтобы разом списать все кредиты, взятые втридорога у МВФ! – уже смеясь, подхватил бармен.

– Сэм, вот она, самая главная тайна современной России, – надо что-то такое замутить, чтобы всем стало так же, как нам сейчас. Если ты действительно шпион, можешь бросать все – миссия выполнена, телеграфируй шефу.

– А что, он шпион? – не понял шутки Анатолич, но потом, видя надутые и красные от сдерживаемого смеха лица друзей и поняв, что его разыгрывают, махнул на них полотенцем и включил очередные новости, которые рассказывали о запуске опытной программы по «телепортации человека» на орбиту Юпитера.

– Кстати, Анатолич, налей пивка, – отряхивая руки от рыбьей чешуи, попросил Иван. – А рыбка действительно хороша. – Чувствовалось, что его настроение пошло на поправку.

– …На этой неделе более шести миллионов москвичей, – вещал ведущий с экрана телевизора, – проигнорировав условия самоизоляции, покидали свои дома на четыре часа и более. Оперативный штаб напоминает, что нарушение условий самоизоляции, ввиду серьезной угрозы эпидемиологической ситуации в стране в целом и Москве в частности, создает реальную опасность заражения родственников, друзей, коллег. Правительство еще раз напоминает и убедительно просит: оставайтесь дома, это пока единственный и самый действенный способ победить эпидемию…

– Да ну тьфу на вас! – разозлился на новость Иван. – Что за дурной народ эти москвичи! Им же сказали – сидеть дома, а они шастают по городу, заражают налево и направо. Чтоб им пусто было!

– …А теперь переносимся в самое эпохальное место, возможно самой важной вехи всей истории человечества. Именно сейчас здесь пишется новая история современной России. На возрожденном Таганрогском комбайновом заводе с конвейерной линии сошел первый комбайн нового поколения…

– Анатолич, уважь, переключи на другой канал, – сморщившись, словно от зубной боли, попросил бармена Иван.

– И чего это я, там же другой канал! – всплеснул руками Анатолич, схватил пульт и судорожно нажал нужную кнопку.

– …Мы снова возвращаемся на орбиту Меркурия, на планету, которая стала синонимом прогресса и надежды человечества на новое будущее в новых солнечных системах! На планету, которая подарит человечеству новую родину и даст старт homo sapiens в уже такую доступную эволюцию в homo galactic. И вот он, такой долгожданный момент, которого ждала ни много ни мало вся цивилизация «человека разумного». Сегодняшний эксперимент поставит большой знак равенства между человеком и звездами, определив ближайшее будущее всего населения Земли! И уже через какую-то минуту поднимется вон тот флажок условного включателя и мы станем свидетелями произошедшего, не побоюсь этого слова, научного чуда, способствующего первому шагу на рубежи дальнего космоса! А вот и обещанное чудо, мы видим, как флажок включателя пополз вверх, включая камеру телепортации на обещанные шестьдесят процентов, необходимые для перемещения условного пассажира на почти миллиард километров, на орбиту Юпитера! Но смотрите, что-то происходит. Скорее всего, это так было задумано, хотя и вызывает большие сомнения. О боже!..

Все, кто был в то время в трактире, невзирая на проливной ливень, выскочили на улицу в надежде разглядеть начало катастрофы или хоть что-то разглядеть, что может указать на правдивость новости. Но то ли тучи заслонили своей монументальностью все небо, то ли планета развернулась от Солнца обратной стороной, но они так и не смогли в ту ночь хоть что-то разглядеть, чтобы опередить первые выводы своей субъективности. Видимо, судьба всей глубинки состояла в том, что любой довод, сформированный вне досягаемости ощущений ее жителей, не укладывался в миропонимание самих этих жителей. А потому любое событие, случившееся не где-то рядом, а за «рубежом» досягаемости их оценки «если сам не видел – значит, не было», представляло собой смысл выдуманный, а порой и враждебный, если пытался своим содержанием повлиять на их устоявшуюся философию. Мужики еще немного постояли под дождем, покрякали на неудобное свое положение и потянулись в трактир за порцией знакомых убеждений и пива.

Так и не дождавшись обещанного чуда и чувствуя, что, кроме приятной компании, они тут занимаются банальной потерей времени, Сэм и Иван решили распрощаться со всей компанией и Анатоличем и попытаться добраться до своих домов. Ивану это оказалось проще, потому что его дом находился всего в паре сотен метров от трактира, чего не скажешь о доме Сэма. Иван, чувствуя затруднительную ситуацию, пригласил товарища переночевать у них, и после непродолжительных уговоров тот согласился и они пешком, ввиду бесполезности сейчас пикапа, скача по лужам и со смехом матерясь на обстоятельства, направились к дому. Там их встретила жена Ивана, Мария, которая, судя по виду, не ложилась спать, ожидая своего благоверного, и уже хотела броситься обнять его, как заметила Сэма, сконфуженно наблюдавшего за этой сценой.

– Маш, Сэм сегодня у нас переночует, ты постели ему на кухне, – Иван, чувствуя эмоции своей жены, незаметно улыбнулся, ощущая разливающееся тепло по организму. Она опустила взгляд, пряча сверкавшие глаза, и пригласила Сэма за собой, показывая ему на постель. Она и сама все прекрасно понимала, тем более что гостеприимство обязывало, а их с Иваном дела могли подождать до завтра. Снаружи, утихая и смиряясь, булькал по лужам крупными каплями дождь, сходя на нет и уступая обычной для сентябрьской осени погоде.

А утром их ждал солнечный день, который распалился жарой и никак не напоминал осенний месяц. В открытом настежь окне стоял, студясь, яблочный пирог, а птичий щебет зазывал обратно лето. Сэм поднялся с постели и понял, что попал в прошлое, на два месяца назад, в июль. Тогда также пахло природой. Он выглянул из окна во двор, нашел глазами Ивана, который нашел сухое место, несмотря на поливавший всю ночь дождь, и сейчас возился с детворой в саду, крикнул ему:

– Иван, что случилось? – Он хотел другой вопрос задать, о том, почему так жарко, а еще, может быть, о том, почему у него ощущение дежавю, но задал именно этот вопрос, как-то само вырвалось. Вместо ответа Иван ткнул пальцем в небо, указывая на что-то. Сэм проследил за знаком и почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове.

НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ

Кажется, что все произошло совсем недавно, как будто бы вчера. Вчера они сидели в трактире, разговаривали, слушали новости и пили пиво. И казалось, что все это пройдет, как и раньше проходило, мимо них, как всегда сосредоточившись своим негативом на столицах государств и на Москве. Куда им, таким вечно далеким, никому не известным и не нужным, до проблем глобальных, интересующих «все человечество»? Про них, про эту землю, «все человечество» вспоминало только в двух случаях – когда нужно было «правильно» проголосовать и когда вдруг находили что-то лишнее, что очень мешало местным жить, и поэтому это вырубалось, оптимизировалось или внедрялись инновации.

Так они думали и тогда. Они знали, если к ним пришла «цивилизация» – значит, кому-то в Москве вдруг стало тесно и ему захотелось вселенской любви и славы. А может, и власти. А как еще этого добиться, если не через очередной кризис, поставить народ перед лицом страха всепоглощающей анархии и бесконтрольного беспредела. Они это прекрасно понимали, а также и то, что от них ничего не зависело, впрочем, как и от сотен миллионов, проживающих в стране и не ждущих свершений народолюбия.

– Они как болезнь. Народ переболеет одной, и вроде со временем станет легче – попривыкнет. Но вдруг повеет сквозняком – и снова трясет в лихорадке. Уже пробовали лечить антибиотиками реформ, анестезией обещаний, но, наверное, болезнь прогрессирует, поражая все больше «хороших» и «просто хороших» людей, которые «хотели все изменить», идя во власть. Впрочем, все уже знают: голосуй не голосуй, все равно получишь…

Так говорил Анатолич, философ бутылок и стаканов. Ему было видней, ведь он черпал свою мудрость не из черствого ящика, льющего галлонами черную липкую ложь, а от людей, тех, кто имел свое мнение, живя на своей земле.

Сэм посмотрел на своего пса и позавидовал его блаженному неведенью, дотянулся до радио и включил. И снова раздался тот самый мелодичный сигнал, и голос, звонкий и радостный, возвестил всему оставшемуся миру:

– И снова здравствуйте. С вами я, единственный выживший радиоведущий на этой планете, Ник Пензиас. И сегодня мы поговорим словами моего хорошего друга, ныне и во веки веков ему аминь, Джона Соера о единении с самим собой. Итак, включаю запись. – На заднем фоне что-то щелкнуло и приятным, спокойным баритоном поплыло в пространство:

– Вот оно! Все равны, всем одинаково во всей вселенной! Больше никто не получит больше, потому что невозможно купить то, что нематериально. Это невещественное сейчас абсолютно в тренде. Люди долго шли к тому, что деньги не приносят желаемого и не имеют значения. Особенно тогда, когда вдруг понимаешь, что на них не купить спасения. А еще душу. – Слышно было, как Джон Соер затягивался сигаретой и выдыхал дым, наслаждаясь этой минутой славы.

– Душу не купить и не продать. Да и у кого она осталась? Кто-то вообще ей пользовался? А если пользовался, то как давно это было? В современном и благословенном мире все то, что нельзя почувствовать, потрогать, – не нужно, а значит, неспособно синтезировать новые удовольствия. А что душа могла родить, кроме безумных совестливых криков? Нет, такое только мешает принимать философию потребления, хлебать из чана сиюминутные выгоды и бесценные блага. Расточительно жить жизнью узника совести и морали, если это не сулит шальные выгоды.

– А как оказалось, душа – самое ценное, что есть у человека, хоть и непонятно, сколько это может стоить. Неожиданно за душу, за ее наличие, вас спасут. Словно в стакан, вам нальют еще времени, чтобы смогли немного пожить в будущем. Пожить в новом мире.

– Итак, душа нужна для рая? Или куда их забирают, спасенных?

– На сегодня все! С вами был единственный выживший радиоведущий на этой планете Ник Пензиас. До новых встреч!

Радио зашипело и отключилось. Сэм почесал за ухом пса и продолжил размышлять о своем:

– Но тогда ошиблись все, и Анатолич, в мудрости своей занимающий вакантную должность бармена, и те, что в Москве, продающие право на жизнь миллионам. Болезнь действительно была, и то, что от нее вначале просто умирали, было даром небес, потому что то, что стало потом с теми, кто «условно» выздоровел, стало настоящей карой.

И еще был бог, который, вконец растревоженный просьбами и молитвами переживающих за вселенское большинство, а оттого с пустой мошной, как всегда просящей, но не дающей, людской массы, называемой народом, решил враз решить беды всех и одарить последним исполнением верующих всей Земли. Но, видимо из-за того, что практики у него последнее время было недостаточно, бог в своем благом намерении перестарался и дал больше, чем просили, ускорив гибель родительской звезды посредством рук человеческих, случайно ускорив приход Страшного суда. Оценив труды свои, он снова погряз в роскоши и неге просящих, властью наделенных и способных позолотить «ручку». Принял свое естественное величие в праздности и неге.

Теперь уже всем было не до того, что случится с планетой, Солнцем и никому теперь не нужным прошлым, историей. Теперь каждый думал о себе и спасении, если не души, так бесценного ее хранилища – тела. Первый раз в истории цивилизации, от генезиса до евгеники, человек не думал о способах обогащения и победы над природой, не пытался стать лучше с целью завоевать все вокруг. Ему было достаточно оставаться в живых.

После того как рукотворная сингулярность появилась у Солнца, погода резко начала меняться. Там, где раньше была пустыня, – температура поднялась вдвое, а пески захватили еще большую площадь, сгоняя людей с нажитых земель. Там, где были острова и рай земной, – осталось только море и водная гладь. А у них в Сибирь пришла благодать в виде вечной весны и обильного урожая. Так бы и потянулись к ним люди со всех концов света, да вот уже тянуться осталось почти некому, а тем, кто еще был жив, угрожала со всех сторон пандемия и «условно» выздоровевшие. Так и остался их поселок белым пятном благополучия на карте всеобщего отчаяния и хаоса.

А солнце уже перестало быть для кого-то богом и лучезарным, превращаясь с каждым днем в разгневанного монстра, сжигающего своими лучами землю, выжигая жизнь. Но и это, ужасное и предвещающее только одно событие – смерть, не так сильно пугало людей, как противоестественность черной дыры, объекта, не оставляющего после себя ничего, даже света, даже памяти о случившемся. Уже не годы, прожитые одним человеком, тысячелетия человечества и сотни миллионов лет жизни уйдут в небытие, в черную бездну неизвестности.

Но странная штука – если кто-то удосужился спросить у кого-то другого, волнует ли его вопрос об исчезновении человечества в безвременье, а также самой сути человека, то тот бы ответил, что и без таких глупостей хватает забот. У каждого была своя история и своя жизнь, свой мир, который он хотел спасти, и это стало единственным, за что готов страдать человек. Ни космос, ни Солнце, ни планеты, ни Земля и тем более человечество так и не стали ответственностью человека разумного. Только философия инстинкта довлела, все так же оставаясь звериной, – спастись самому. И потому уже неважно для поселка, как живут в селе, для села – как в городе, а в городе – как в стране, люди старались просто выжить.

***

В этом городе народ живет непростой и непохожий на людей из страны. Тут человек знает меру отношению и стоимости времени, знает цену всему вокруг, а потому и покупает то, что в других местах само по себе растет. Тут все в цене, на всем ярлыки валютные или рублевые, равняющиеся в стоимости на ненужность и бесполезность, в общем на тренды. Но и тут все общественное – значит, бесполезное, и никто не желает за него платить, а значит, оно без хозяина. На такое либо асфальт положат, либо плиткой прикроют или, на худой конец, дом построят. Поэтому нет равнодушных к такому товару, к этому городу, его ненавидят, им восхищаются, его продают и покупают, но по-настоящему он так никому и не нужен, являясь предметом сделок.

Пандемия обнажила все спрятанное под лоском – потребители каждодневного и насущного исчезли с улиц города, перестали покупать у города его пространство и отказались от его философии многомиллионного проживания. Этой лихорадкой заболел и он, разнося по улицам-капиллярам и автобанам-артериям смерть. Тогда срочно потребовалось вмешательство извне, укол антибиотиков, размешать и взболтать жителей с новыми лейкоцитами – армией. Кто-то из приближенных предложил, а президент второпях подписал, и началось:

– …Первые новые ограничительные меры сегодня приняты в Москве против нарушителей самоизоляции. Напоминаю, что согласно новым правилам теперь нельзя выходить из дома без специального документа. Это касается абсолютно всех жителей Москвы и Подмосковья. Новые ограничительные меры также дают право при пресечении нарушения самоизоляции открывать огонь на поражение при любых подозрениях со стороны органов, осуществляющих контроль над соблюдением карантинных мер…

Город залихорадило, в городе началась война с нарушителями за общественное. Только теперь никому не нужное стало так значимым, общественное – личным и то, что скрывалось под асфальтом и плиткой, – бесценным. Это была земля, которой так никто и никогда не пользовался и в которой не нуждался, которая была просто бизнесом. В этой лихорадке проснулось коллективное сознание жителей, и они, всегда и все покупавшие, решили купить себе жизнь, и тогда началась война с особыми причинами, за то, что принадлежало им по праву, – за общественное.