Оборотная сторона

– Обещаю!

Я вышла из комнаты брата и закрыла за собой дверь. Началось! Я готовилась к переменам, но не ожидала, что это будет именно так. Коридор между комнатами удлинился и слегка потускнел, словно вкрутили тусклую лампочку.

Я зашла в зал. Отец отложил паяльник и теперь орудовал отверткой. Оказывается, он разобрал старый тостер, что в нем вообще можно паять?

– Пап, ну что, починил?

Отец посмотрел на меня из-под полукружий очков:

– Наверное, да. Сейчас соберу и проверю.

Я подошла к нему и обняла за шею.

– Ты меня задушишь, – улыбнувшись, сказал отец.

– Ничего, – хихикнула я. – Я соскучилась.

Повисев на шее отца еще немного, я чмокнула его в щеку и вышла из комнаты. Заметив, как отец улыбается, мне стало немного легче.

Изменения продолжались, коридор увеличился еще вдвое. Он стал шире, а на обоях появились жирные пятна. Значит, стоит мне откуда-нибудь уйти, как там, где меня нет, происходят изменения. Я тут же развернулась, чтобы еще раз взглянуть на отца, к моему ужасу, ни отца, ни комнаты, в которой он сидел, не было. Осталась только дверь на стене. Если так будет продолжаться, я не успею попрощаться с самым главным человеком в моей жизни – мамой, моей мамочкой, моей…

– Мама! – закричала я и побежала по ставшему еще длиннее и более грязному коридору. Даже бегом это заняло у меня десять секунд.

Я вбежала в кухню, мама удивленно посмотрела на меня. И мое сердце заныло. Как я буду без нее? Как я буду без ее нравоучений? Иногда она так могла ими достать, что хотелось сбежать из дома. Но вот сейчас, когда я вынуждена расстаться с ней, я этого не хочу. Я не хочу! Не хо-чу!

– Я сделала тебе чай, он на столе. Ты что куртку не сняла? – мама не любила, когда по квартире ходили в верхней одежде, тем более заходили в ней на кухню.

– Сейчас, – я повесила куртку на спинку стула. За что получила неодобрительный взгляд мамы.

Мама казалась спокойной, ее материнское сердце не подсказало ей, что дочь вот-вот пропадет и она не сможет ее нигде найти, потому что ее не будет в этом доме, в этом городе, в этом мире…

Я жадно выпила чай, даже не почувствовав его вкуса.

– Спасибо! – сказала я слегка запыхавшимся голосом. – А можно еще?

Мама обычным движением налила мне чаю, добавила, как я люблю, три ложечки сахара и, помешивая, протянула мне стакан.

Я смотрела на маму, стараясь запомнить каждую морщинку на ее лице. В свои сорок три года она выглядела хорошо. Стройная, ей не приходилось сидеть на диетах, она никогда не набирала лишнего веса. Невысокая, я давно уже ее обогнала и была выше на полголовы. Красивая…

Наверное, каждый ребенок считает свою маму красивой, но такой ее считали многие, не только я. Черные брови, она их никогда не красила, достались и мне, а вот серый цвет глаз и светло-каштановые волосы я унаследовала от отца. У мамы же были карие глаза и темные, почти черные волосы. Сейчас их слегка тронула седина, и мама все чаще задумывалась, не стоит ли их покрасить. Хотя мне серебреные паутинки в ее волосах очень нравились, и маму они ничуть не старили, а только придавали ей строгий вид.

– Я люблю тебя, мама! – шепотом сказала я и прижалась к ней, словно мне было пять лет.

– Я тоже тебя люблю, моя хорошая. У тебя все в порядке?

Мама внимательно на меня посмотрела, и в ее глазах читалось беспокойство, понимание, доброта и решительность. Все сразу могут испытывать только мамы. Они любят, заботятся и защищают своего ребенка. И не важно, сколько ему – один годик или сорок лет. Мама всегда остается мамой.

Я прилагала все усилия, чтобы выглядеть беззаботной и не разрыдаться. Но комок подступал к горлу, и сдерживать слезы становилось все труднее. Я схватила чашку с чаем:

– У меня все отлично, мам. Ну, я пойду в свою комнату, – скороговоркой проговорила я и вышла из кухни.

Коридор меня снова напугал, его длина на этот раз не изменилась, но вот вид… Обои сползли по стенам и выглядели мокрыми, стены осыпались, кое-где в них были маленькие дырочки. Обернуться и посмотреть, не исчезла ли за спиной кухня, я не решилась.

На этот раз по коридору я шла медленно, плача и думая о том, что ждет меня в другом мире. Мне нужно выдержать сутки и не сойти сума, не лишиться рассудка, не помешаться, не тронуться, не свихнуться, не спятить, не сбрендить, не чокнуться, не съехать, не скрейзить… и делать этого я не собиралась.

Конечно, все, что происходило вокруг, было ненормальным, но почему-то меня уже не пугало. Томило и душило лишь расставание с родными. Но и оно не было ужасным, потому что я знала: они останутся на лицевой стороне, и от этих мыслей мне становилось спокойнее. В конце концов, мне уже не 10 лет.

Я зашла в свою комнату, ожидая увидеть полную разруху, но комната почти не изменилась, если не считать толстого слоя пыли на всех горизонтальных поверхностях и мохнатой лапы мусорщика за окном. Лапа закрывала почти все окно, поэтому я включила свет. Он, как и в коридоре, был тусклым и подошел бы больше маленькому подвальчику, а не комнате молодой девушки. Смотреть на лапу монстра не хотелось, и я задернула портьеры, а чтобы не было щели, скрепила их между собой заколкой-крабом. Так лучше!

Усталость навалилась на меня тяжелой мохнатой лапой монстра. Я поставила чашку чая на прикроватную тумбочку и легла на кровать. Не обращая внимания на огромное пыльное облако, которое при этом поднялось в воздух, и моментально уснула.

Глава пятая

Не знаю, сколько я спала, но проснулась я с сильной жаждой. Протянула руку к прикроватной тумбочке, взяла стакан с чаем. Выпила залпом. Чай был холодным, но очень вкусным.

В комнате было темно, наверное, лампочка перегорела окончательно. Я встала, подошла к окну и отстегнула заколку. Между портьерами сразу пробился яркий солнечный свет. Лапы монстра не было, я дернула портьеру в сторону, и она с громким чужим скрипом отодвинулась. Я зажмурилась.

Наконец глаза привыкли к яркому свету, и я осмотрела свою комнату. Она изменилась, стала казаться родной и чужой одновременно. Кровать, стул и письменный стол изменились совсем немного, они всего лишь отрастили по дополнительной пятой ножке. Все остальные вещи изменились основательно.

Книги не только поменяли внешний вид, но и содержание. Теперь учебник по алгебре для 10-го класса назывался «Учебник по числу 10». Я открыла книжку, каждая страница его была исписана одной только цифрой «10». Десятка была написана разными способами и шрифтами. Там были совсем маленькие десятки, почти неразличимые, и большие, на всю страницу. Десятки прописные и печатные, написанные с наклоном и без, квадратные десятки и круглые. Десятки треугольные и десятки в виде лебедя с яйцом. Это был самый бесполезный учебник, который я когда-либо держала в руках.

Очень изменился мой альбом выпускника 9-го класса. Фотографии в нем словно попали под водопад красок. Все люди были неузнаваемы, лица потекшие или перевернутые. Встречались лица перемешанные, например, нос находился на лбу, а глаза на щеках, уши могли занимать центр лица в виде уродливой бабочки, а рот где-нибудь на подбородке. Неприятное зрелище.

Обычные шариковые ручки изогнулись, у них появились маленькие тонкие ручонки, пять штук на каждой. То же произошло с карандашами. Хотя эти предметы поменяли внешний вид, они оставались всего лишь письменными принадлежностями. Чего не скажешь о моей расческе. Расческа была живой, она покрылась волосами, как будто всегда о них мечтала. Волосы были похожи на мои, такие же светло-каштановые и слегка вились. У нее появились глазки, ротик и даже, кажется, носик и ушки, и пять лапок совсем тоненьких, слегка трясущихся. Похоже, в этом мире все ходят на пяти лапах. Хорошо, что у меня не отросла еще одна нога. Я улыбнулась своим мыслям. Протянула руку, и расческа забралась мне на ладонь. Наверное, нужно будет дать ей имя, раз она теперь живое существо. Надо же, я так хотела домашнее животное, и теперь у меня оно есть – странное живое существо.

С улицы донесся звонкий смех. Я распахнула окно, и меня сразу обдало летним теплом. Еще вчера деревья стояли с почками, а сегодня уже вовсю зелеными. Но сейчас меня это не интересовало. Лишь голоса были важны, их обладателей я увидела сразу. Две девочки качались на качелях и громко смеялись. Совсем маленькие, чтобы гулять одним. Я с облегчением вздохнула. Если есть дети, значит, где-то рядом их родители. А это значит, что здесь много людей, может быть, даже семей.

Я осмотрела двор, рядом с детьми никого не было. Только около моего подъезда сидела девушка в легкой зеленой куртке и фляжкой в руке. Она с удовольствием потягивала что-то через соломинку, но на детей совсем не смотрела, будто бы даже их не замечала.

Расческа на ладони пискнула. Я поставила ее на подоконник, и она чуть сжалась, опасливо подошла к самому краю и снова пискнула. Потом засуетилась, забегала по кругу, как заводная игрушка на пяти ножках. Пришлось посадить ее в карман, где она сразу притихла.

Заливистый смех за окном продолжался. Смех был таким ярким, таким живым, что мне захотелось смеяться вместе с ними, и я даже улыбнулась, но так и застыла, глядя на детей с глупой улыбкой на губах. Девочки то поднимались, то отпускались на качелях, а потом просто начали истлевать. Прямо у меня на глазах превращались в труху и осыпались. Сначала осыпались их руки и ноги. Затем туловище, и только потом их головы. И все это время их смех не умолкал, пока не исчез вместе с их ртами.

Дети исчезли полностью, а я стояла и смотрела на качели, которые продолжали подниматься и опускаться. Увиденное выбило меня из душевного равновесия, голова закружилась, я почувствовала, что ужасно хочу пить. Жажда заставила меня отойти от окна. В стакане не осталось ни капли чая, поэтому, опираясь на стены (идти без опоры было невозможно), я побрела на кухню. Коридор опять изменился, хотя на этот раз в лучшую сторону. Он остался большим и широким. Стены стали белыми, с вкраплениями разноцветных мелких камушков. Камушки сверкали, отражая свет электрических светильников в виде толстых свечей с имитацией капель воска. Мне всегда нравились такие бра с ноткой старинного великолепия. Они помогали представить, будто горит настоящий, теплый, живой огонь.

Я зашла на кухню, в ней изменилось всё. Правильнее было бы сказать, что все вещи пропали и появились новые. Стены и потолок в кухне были такими же белыми, как в коридоре, и сверкали, но на этот раз их подсвечивало яркое солнце, проникающее через кухонное окно.

На месте нашего серого стола стоял новый – желтый круглый стол с пятью ножками (разберусь с их количеством в следующий раз). Стол был заставлен бутылками, стаканами и кружками. Вроде бы обычными, но я не помню, чтобы у нас были такие. По крайней мере, бутылки, к которой прикреплен узкий ремешок, у нас точно не было. Около стола стояли два круглых стула. Я вспомнила, что такие стулья ставят возле фортепиано или рояля, их еще можно регулировать по высоте, выкручивая и закручивая сиденье. Мои новые стулья так не могли, но казались очень удобными и устойчивыми на своих пяти ножках. Ну и почему их пять?

В небольшое замешательство меня вогнала водоразборная колонка, похожая на те, что стоят на улицах в деревнях. У нее еще есть рычаг, который нужно сначала поднять, а потом, прилагая силу, опускать, тогда вода начинает поступать. Именно такая колонка стояла посередине моей кухни, словно это был изящный фонтан. Вид колонки вызвал у меня нервный смешок. Хотя, почему бы и нет, все нормально, подумаешь, колонка в многоэтажном доме… Живая расческа, исчезающие дети – вот это дело, а тут всего лишь колонка. В конце концов, какая разница, главное, чтобы в ней была вода!

Я подняла и опустила рычаг, вода сразу потекла прямо на пол кухни. Я наполнила стакан и залпом выпила его, и еще два полных стакана так же жадно, словно не пила уже много дней. Вода была ледяная и имела сладковатый вкус. Здорово! Я умылась и сразу почувствовала себя человеком. Даже настроение поднялось.

В кармане пискнула расческа, я поставила ее на пол, и она сразу принялась слизывать разлитую воду. Наверное, тоже хотела пить. Бедняжка…

Теперь нужно было осмотреть квартиру, двор и окрестности. Я вспомнила, что Толстый и Высокий держали при себе бутылки с водой. И решила, что так нужно сделать и мне. Как ни крути, а вода здесь какая-то волшебная.

На круглом столе я выбрала бутылку, у горлышка которой крепился узкий ремешок. Его длины как раз хватило, чтобы повесить бутылку через плечо, как сумку почтальона. Так носить бутылку оказалось удобно. Я налила в бутылку воду. Подняла расческу и посадила ее обратно в карман. Сказочная зверюшка нравилась мне все больше. К тому же, по какой-то непонятной причине мне казалось, что я в ответе за нее.