Отбор

– Ох, Мер, – прошептал он мне на ухо. По коже у меня побежали мурашки. – Ты же знаешь Камбер и Селию. Им нужно общение. Они не могут все время драить чужие полы и переписывать бумажки в одиночестве. Не такой у них характер.

– Аспен, но это нечестно, что ты один все делаешь. Я знаю, как ты относишься к сестрам, но и себя загонять тоже нельзя. Если ты действительно их любишь, то должен лучше заботиться о том, кто думает о них.

– Мер, не переживай так. Придет и на нашу улицу праздник. Не буду же я заниматься этим всю жизнь.

Я не сомневалась, что будет. Потому что его семье всегда будут нужны деньги.

– Аспен, я знаю, что ты готов на это. Ты не супергерой. Не надо считать, что ты способен обеспечить каждого, кого любишь. Просто… просто тебе не под силу делать все сразу.

Мы немного помолчали. Я очень надеялась, что он воспримет мои слова серьезно, поймет, что если не притормозит, то загонит себя в гроб. Шестерки, Семерки и Восьмерки нередко умирали от изнеможения. Мне невыносимо было думать об этом. Я крепче прижалась к его груди, пытаясь выкинуть эти мысли из головы.

– Америка?

– Что? – прошептала я.

– Ты будешь участвовать в Отборе?

– Нет! Конечно же нет! Я не хочу, чтобы все считали, будто я способна даже на мгновение допустить, что выйду замуж за совершенно незнакомого человека! Я люблю тебя, – с жаром ответила я.

– Ты хочешь быть Шестеркой? Вечно голодной? Постоянно озабоченной нехваткой денег? – спросил он.

В его голосе звучала боль, но он искренне ждал от меня ответа: если придется выбирать между жизнью во дворце, полном прислуги, готовой исполнить любое мое желание, и в трехкомнатной квартирке вместе с семьей Аспена, что я решу?

– Аспен, мы справимся. У нас обоих есть голова на плечах. Все будет хорошо.

Хотелось бы, чтобы это было так.

– Мер, ты же знаешь, что все будет иначе. И мне все равно придется содержать семью. Я не из тех, кто способен бросить родных на произвол судьбы. – (Я сжалась в его объятиях.) – А если у нас появятся дети…

– Не если, а когда. Мы просто будем беречься. Кто сказал, что у нас непременно должно быть больше двух?

– Ты же знаешь, что такие вещи не в нашей власти!

Я уловила в голосе Аспена нарастающее раздражение. Впрочем, я его не винила. У богатых была возможность регулировать численность своих семей. Кастам от Четвертой и ниже предлагалось полагаться на судьбу. Эта тема была предметом наших ожесточенных споров на протяжении шести месяцев, с тех самых пор, как мы начали всерьез искать способ быть вместе. С детьми вопрос сложный. Чем больше в семье детей, тем больше рабочих рук. С другой стороны, тем больше ртов нужно кормить…

Мы молчали, не зная, что сказать. Аспена с его вспыльчивым характером в спорах нередко заносило. Правда, в последнее время ему лучше удавалось держать себя в руках и до взрыва дело не доходило. Именно это он пытался сделать сейчас.

Не хотелось, чтобы он волновался и расстраивался; я искренне считала, что у нас все получится. Если тщательно спланировать то, что спланировать можно, проще будет справляться с тем, что спланировать нельзя. Возможно, я смотрела на жизнь сквозь розовые очки, возможно, я была слишком влюблена, но искренне верила, что мы с Аспеном способны на все, стоит только по-настоящему захотеть.

– Я считаю, что ты должна это сделать, – произнес он неожиданно.

– Сделать что?

– Подать заявку на участие в Отборе. Думаю, ты должна участвовать.

Я уставилась на него:

– Ты в своем уме?

– Мер, выслушай меня. – Его губы почти касались моего уха. Это было нечестно; он не мог не понимать, что отвлекает меня. Его голос, хрипловатый и неторопливый, звучал так, будто он собирался сказать что-то романтичное, хотя на самом деле никакой романтикой в его словах и не пахло. – Если у тебя есть шанс на лучшую жизнь, а ты откажешься от него ради меня, я никогда себе этого не прощу. Я этого не вынесу.

Я нетерпеливо фыркнула:

– Что за чушь! Представь, сколько тысяч девушек подадут заявки. Да меня даже не заметят.

– Если ты уверена, что тебя не выберут, зачем волноваться? – Его ладони принялись поглаживать мои плечи. Когда он так делал, у меня не оставалось сил спорить. – Я хочу, чтобы ты всего лишь подала заявку. Просто сделай попытку. Если ты пройдешь – замечательно. А если нет, по крайней мере, я не буду корить себя за то, что лишил тебя шанса вырваться из этого болота.

– Аспен, но я не люблю его. Он мне даже не нравится. Я вообще его не знаю.

– Его никто не знает. Впрочем, в этом-то вся и соль. Вдруг он тебя заинтересует?

– Прекрати. Я люблю тебя.

– А я – тебя. – Он подкрепил свои слова долгим поцелуем. – И если ты меня любишь, то сделаешь это, иначе я изведусь от мысли о том, что могло бы быть.

Когда он перевел разговор на себя, у меня не осталось ни единого шанса. Не могла я сделать ему больно, ведь я изо всех сил старалась облегчить ему жизнь. И потом, я не сомневалась, что в финал мне не попасть никогда в жизни. Так почему бы в самом деле не подать эту заявку, чтобы все наконец от меня отстали?

– Умоляю тебя, – выдохнул он мне в ухо.

По коже снова побежали мурашки.

– Хорошо, – прошептала я в ответ. – Я это сделаю. Но ты должен знать, что я не стремлюсь стать какой-то там принцессой. Все, чего я хочу, это быть твоей женой.

Он погладил меня по волосам:

– Ты ею будешь.

Наверное, это все из-за света. Вернее, из-за его отсутствия. Потому что я могла бы поклясться, что в глазах у Аспена блеснули слезы. Ему пришлось пережить многое, но плачущим я его видела всего однажды – когда его младшего братишку выпороли на площади. Малыш Джемми стащил с лотка на рынке какой-то фрукт. За такой проступок взрослого ждал бы скорый суд, а затем, в зависимости от ценности украденного, тюремное заключение или смертная казнь. Джемми было всего девять, так что его просто высекли. У матери не было денег, чтобы отвести его к нормальному врачу, в итоге на спине у мальчика остались ужасные рубцы.

В ту ночь я караулила у окна, чтобы не пропустить, если Аспен решит пробраться в наш домик на дереве. Когда он показался, я юркнула следом. Он целый час плакал в моих объятиях, твердя, что, если бы только работал больше, если бы справлялся лучше, Джемми не пришлось бы пойти на воровство. Нечестно, что Джемми пострадал из-за его, Аспена, никчемности.

У меня разрывалось сердце, потому что это было не так. Но говорить ему об этом было без толку, он все равно бы не послушал. Аспен взваливал на себя ответственность за всех, кого любил. И каким-то непостижимым образом я входила в число этих людей. Поэтому я изо всех сил старалась облегчить ту долю бремени, что была связана со мной.

– Ты не споешь мне? Что-нибудь хорошее на сон грядущий?

Я улыбнулась. Люблю ему петь. Я придвинулась к нему поближе и негромко завела колыбельную.

Он несколько минут слушал меня, потом его пальцы рассеянно скользнули по моей шее вниз. Он расстегнул ворот моей рубашки и принялся целовать шею. Потом закатал и без того короткий рукав и стал покрывать поцелуями руку. У меня сжалось горло. Он делал так почти каждый раз, когда я ему пела. Думаю, мое прерывистое дыхание доставляло ему больше удовольствия, чем само пение.

Вскоре мы уже сплелись на грязном тонком коврике. Аспен перевернулся так, чтобы я оказалась сверху. Я перебирала его взлохмаченные волосы, совершенно загипнотизированная этим ощущением. Он продолжал исступленно меня целовать. Его пальцы скользили по моей талии, спине, бедрам, впиваясь в кожу. Я каждый раз удивлялась, не обнаруживая потом синяков.

Мы были осторожны и ни разу не дошли до того, чего нам обоим так хотелось. Достаточно и того, что мы нарушали комендантский час. И все же, несмотря на все ограничения, мне трудно было представить, что кто-то в Иллеа мог испытывать бо?льшую страсть, чем мы.

– Америка Сингер, я люблю тебя. И буду любить всю жизнь, – произнес он дрогнувшим голосом, и у меня защемило сердце.

– И я люблю тебя. Ты всегда будешь моим принцем.

Он целовал меня, пока не догорела свеча.