Письма в небеса

Я качаю головой.

Он просит прощения поправляет шляпу и бормочет что-то себе под нос, краем уха слышу обрывок фразы :

– Хватить глазеть на могилу, пора возвращаться, Никки…

Мой взгляд перебегает со странно одетого незнакомца (впрочем, разве странно увидеть туриста в Грин-Вуде?) на могильную плиту у его ног.

«Нику Роджерсу от вечно скорбящего М. Броуди. Только те, кто предпринимают абсурдные попытки, смогут достичь невозможного.»

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ: «ФОТО НА ПАМЯТЬ»

Внутри старого армейского цинка, где когда-то хранили боеприпасы, лежал чемодан. Закурив, я присел на корточки, изучая подарок Ника. Солнечный луч, проникший в пустоту квартиры, замер на шершавой поверхности кейса в нетерпении, пытаясь проникнуть внутрь раньше меня. Вернувшись с ножом я перетащил находку в туалет и занялся растяжкой, о которой говорил Ник.

Чугунная ванна, куда я осторожно положил чемодан, особого доверия не внушала. Аккуратно отогнув проволоку, подцепил ее кончиком ножа, и прижав к хромированной ручке, надавил сверху.

"Дзыньк!"

Простецкая ловушка казалась обезвреженной, но мало ли что? Стряхнув пепел в унитаз, и готовый в любой момент рвануть из уборной я осторожно ощупал запорный механизм. Собравшись с мыслями и вдохнув поглубже, сорвал замки и чуть приоткрыл створку. Медленно потянул крышку вверх, чувствуя, как по спине ручьями бежит холодный пот. Я не испытывал ничего подобного с тех пор, как впервые вышел на ринг. Сев подле чемодана, я закрыл глаза, предавшись воспоминаниям.

Я вспомнил о подполье. У старика Бакстера под ткацкой богадельней был подвал, где по вечерам устраивали бои. Каждый, желавший подзаработать или выпустить пар мог принять участие. Тем, кто умел махать кулаками, везло уйти с набитыми карманами, менее удачливые после сращивали кости.

Бакстер – тот ещё жлоб – смог неплохо навариться на подпольных боях, прежде чем об этом прознали люди Джованни и быстренько прибрали дело к рукам.

Здесь, в подполье была развита своя собственная сеть торгов и ставок, где простые работяги, и уличное ворье становились равными – человеческим мясом. Подпольный Бруклин не отличался от древнего Рима ни подлостью, ни жестокостью.

Кровавый спорт принес свои плоды, подпольные клубы росли, как грибы.

Мы едва сводили концы с концами; отец пахал с утра до ночи, чтобы прокормить нас с Тарой. Я же решил пойти коротким путем.

Я отчетливо помнил свой первый бой, помнил четко очерченный квадрат пять на пять, и крики толпы. Кто-то с пеной у рта кричал о сгоревшей ставке, кто-то плясал от радости, сорвав свой куш.

На темных лошадок редко ставят большие деньги, но мне повезло. Свой первый бой я выиграл за десять секунд. Под оглушительные вопли, моего противника утащили за ноги с ринга.

Усатый коротышка в шляпе-котелке всучил мне скомканные банкноты, панибратски хлопнул по спине и исчез в толпе, жаждущей новых зрелищ.

Никогда не знаешь, что выкинет рулетка при новой ставке. Следующий оказался высоким и тощим, словно жердь, парень по имени Майк. На ногах от стоял скверно, но смог уложить пятерых, и имел все шансы стать королем ринга. Я не имел ничего, я вышел на бой во второй раз и апперкот-кувалду все давным-давно позабыли.

Увернувшись от бокового, я нырнул под руку противника и на полной скорости снес его мощным ударом в печень. Дрались мы без перчаток, чтобы ни у кого не возникло мысли о гайках или любых других железяках, спрятанных внутри. Майк охнул и прогнулся, но я не оставил ему шансов. Развернув корпус, я нанес удар в ту же точку и Майк рухнул на пол.

– Один! – закричал рефери. –Два!

– Мать твою, вставай, кретин, я на тебя деньги поставил! – Рычал красный от злости джентльмен в черной жилетке. Свою ставку он проиграл. Майк не встал. Когда его тащили прочь, я впервые осознал, что мой удар мог оказаться смертельным. Да, тогда я осознал ценность человеческой жизни.

Но я не перестал драться – Я дрался как сумасшедший, побеждая бой за боем. Содранные костяшки постоянно кровоточили. Тара молча обматывала мои коряги бинтами. Я вспоминаю ее, злую, поджавшую губы,с пристальным осуждающим взглядом.

«Я знаю, чем ты занимаешься по ночам, братец…»

Отец делал вид, что не знает, где я пропадаю ночами.

Мне хотелось верить, что он не задаёт вопросов вовсе не потому, что последний год напивался до бессознательности; со временем он забыл о моем существовании. Только Тара, невероятно похожая на мать, была его отдушиной.

Вскоре ставки возросли, меня заметили – стоит отдать должное Билли. Его уроки на заброшенном пустыре ткацкой фабрики не прошли даром. Я мог бы драться и по сей день, но однажды я положил конец кровавым деньгам.

Последний бой я помнил так же отчетливо, как и первый. Против меня вышел низкорослый коренастый мексиканец. Его нос давным-давно превратился в расплющенную картошку, а левый глаз постоянно косил в сторону.

– Посмотрите-ка на Броуди! – заверещал усатый карлик, распаляя толпу, – похоже он преуспел в отжиманиях!

При этом он хватил меня за руку и попытался сжать бицепс. Впрочем, этот цирк только нервировал публику, всем хотелось поскорее увидеть кровь и получить прибыль.

Я не дрался ради куража. Перед каждым боем я представлял Тару. Все, что я делал, я делал ради нее. НО Таре не нужны были эти деньги. Она жила другой религией.

Она верила в то, что большие деньги не достаются профанам, верила в мозоли на руках отца, она привыкла думать, что лучше быть честным работягой, чем опуститься до уровня, на котором я вышибал дух из противников в подвале Бакстера.

Это был грязный бой. Пару раз я получил локтем по ребрам, и плевал кровью; это было обычным делом – по такому пустяку никто и не думал останавливать поединок. Тогда мне казалось, если кто-то из нас ляжет, толпа опустит большие пальцы, а ставки на смерть возрастут до небес.

Поймав руку соперника, я пригнулся и вложил в удар все силы. Он рухнул, но тут же встал, как будто пропустил удар в челюсть не от меня, а от зубной феи. Он встал еще дважды; шатался из стороны в сторону, но сдаваться и не думал. Все реже его удары достигали цели, все ниже опускались руки. Наконец я свалил его на пол, и пошатнувшись, грохнулся рядом. Я не слышал гогота толпы, все, что занимало меня в тот момент – желание победить. За этот бой мне сулили две сотни баксов.

Мексиканец перевернулся на бок и сел на счет восемь. В голове гремели отбойные молотки, в правом боку при вдохе я чувствовал резкую боль. Мои руки обратились в камень.

«Последний удар, и он рухнет, Мэт» – твердил я себе, вставая в стойку.

Всего удар отделял меня от победы.

Он бросился на меня точно раненый зверь, но вместо ярости я увидел в его глазах нечто такое, от чего мне дурно до сих пор.

И все же я ударил.

Получив причитающееся после боя, вкупе с трещиной в ребрах, я заметил в толпе своего соперника. Он весь содрогался, размазывая слезы по залитому кровью лицу. Никто не обращал на него внимания, все были заняты новым поединком.

– Эй, – тронув его за плечо, я удивился, не узнав собственный голос. Меня до сих пор мутило, а перед глазами плясали разноцветные круги. – Хороший бой.

Он посмотрел на меня и затрясся. И тут я все понял. Мне хватило одного взгляда – глаза в глаза, чтобы наконец все осознать. Он пришел сюда по той же причине, что и я. Он бился ради своей семьи.

– Моя Алессандра ждет ребенка, гринго.

Он говорил и я слушал, я не проронил ни слова, и долго не думал. Мой выигрыш мы разделили пополам.

Вернувшись домой я ничего не сказал Таре. По своему обыкновению, она ворчала.

– Я что, похожа на швею, чтобы нашивать заплатки на своём братце?

– Я больше не вернусь туда, – просипел я, облизывая окровавленные губы.

В тот момент как мне показалось, она все поняла – по её щекам текли горячие слезы, и вздохнув, она спрятала лицо на моей груди.

В чемодане оказалась целая кипа каких-то бумаг и засаленных папок; под ними я обнаружил простецкую растяжку и черный футляр с наживленной к крышке гранатой.

– Ну дела, – пробормотал я, аккуратно высвобождая взрывчатку из проволочной петли.