– Да мы тут побудем, – милостиво сказала Катя. – Никуда не уйдем. Медпункт вон же, вы за нами и оттуда посмотреть сможете.
Аня проследила за Катиным жестом – белая дверь с красным крестом в самом деле виднелась напротив них, рядом с входом в столовую.
– Какие таблетки вам должны выдать? – спросила полицейская у Ирки.
– Лирику.
– Если врач их вам действительно прописал, я в камеру принесу. – Выходите.
– Но мне нужно сейчас! Мне всегда дают после обеда!
– Я выясню и принесу вам их, если вы действительно их принимаете.
Ирка продолжала возмущаться, но остальные явно не желали бунтовать из-за ее таблеток. Все направились вниз.
Аню насторожило и то, что Ирка принимала какие-то таинственные лекарства со странным названием, и то, что девушка-полицейская сомневалась, действительно ли ей их выписали. Хотелось внести ясность, но спрашивать прямо она опять постеснялась.
Зато Майе смущение было неведомо.
– А для чего у тебя лекарства? – непосредственно спросила она, как только дверь камеры за ними закрылась.
– А… ну… у меня судороги, – замявшись поначалу, буркнула Ирка.
От ее внезапной энергичности, которая так поразила Аню перед обедом, не осталось и следа. Ирка выглядела угрюмой и апатичной. Она доплелась до своей кровати, нарочно почти не отрывая ноги от пола, и плюхнулась на нее, скрестив руки на груди.
– Ой, сочувствую, – воскликнула Майя.
Наташа, услышав Иркин ответ, презрительно фыркнула, но промолчала. Забравшись на кровать над Иркиной, она неторопливо расправила одеяло, села поудобнее и только после этого с мрачным удовлетворением произнесла:
– Да в-врет она. Наркота это.
– Тсссс! – испуганно зашипела Ирка, высовываясь со своей кровати и глядя на Наташу снизу вверх.
Аня вытаращила глаза и изумленно переводила взгляд с Иры на Наташу.
– Какая еще наркота?! – спросила она наконец и сама удивилась, как высоко прозвучал ее голос.
– Да обычная, – ответила Наташа. Несмотря на показное равнодушие, она явно была довольна произведенным эффектом. – В аптеке п-продается. Вполне легально м-можно купить.
– Это вообще-то лекарство от эпилепсии, но от него штырит, – перебила Катя, закуривая. Она залезла на подоконник и выпустила дым через решетку во двор. – Торчки и алкаши им закидываются, да, Ирка?
– Нет, это такое лекарство, – упрямо ответила Ирка. Она ни на кого больше не смотрела, а просто сидела, уставившись на свою простыню, опять скрестив руки на груди.
– Но тебя же от него штырит?
Ирка помолчала.
– Штырит, – нехотя признала она.
– Да она нам уже хвасталась, как целую махинацию тут провернула, – наябедничала Диана. Она тоже закурила и встала рядом с Катей, дымя в окно. – Какой-то ее дружбан-алкаш принес ей его сюда – она вроде как в аварию попала несколько лет назад и с тех пор лирику якобы от судорог принимает.
– А какой от нее эффект? – с любопытством спросила Майя, усевшись на свою кровать и не сводя глаз с Ирки.
Все остальные тоже на нее посмотрели. Ира, почувствовав на себе взгляды, рассеянно потерла пальцем простыню.
– Ну-у-у… весело, – наконец сообщила она. Голос у нее при этом был неуверенный.
– Да никогда не з-знаешь, чего ждать, – проворчала Наташа, укутываясь в одеяло. – Т-то не затыкается, то, наоборот, ходит п-пришибленная. Аня видела ее, когда нас п-понятыми вызвали, Ирка еле языком ворочала!
Аня подумала, что вчера для полноты впечатлений ей не хватало только этого – узнать, что ее понятая в эту самую минуту под кайфом.
– А ты и в обычной жизни употребляешь? – продолжала допытываться Майя, разглядывая Иру с исследовательским интересом.
– Ну да, когда деньги есть. Я вообще больше бухаю.
Катя и Диана заржали.
– А зачем ты бухаешь? – не отставала Майя.
Ирка, кажется, всерьез задумалась. Она подняла глаза и некоторое время смотрела на Майю, беззвучно шевеля губами.
– Да от безделья, наверное, – наконец сказала она.
На Аню это неожиданное здравомыслие произвело впечатление, но удивить Майю было не так просто.
– Тогда почему ты чем-нибудь не займешься?
– А чем?
– Ну, я вот вообще не понимаю, что значит бездельничать. У меня постоянные дела: то маникюр, то массаж, то спортзал. Неужели у тебя ничего такого нет?
– Да какие у меня дела! – слабо улыбнулась Ирка. Аня подумала, что по сравнению с остальными ее сокамерницами она была невиннее всех – улыбалась глуповатой, но открытой улыбкой, а когда хмурилась, то выглядела искренне расстроенной. – Я работу пыталась найти, но не могу. Поэтому и дочке алименты не плачу. Ну нет работы – и все тут.
– А дочка с кем живет? С отцом?
– Не-е-ет! С отцом, ну ты и скажешь! – захихикала Ирка. – Она с матерью моей живет. Мать моя у нее как бы опекун.
– И сколько ты уже алименты не платишь? – продолжала допрос Майя.
– Ну вот сколько она у матери живет? Четыре года уже. Поначалу я еще платила, потому что работала, но последние года два нет. Или три. Наверное, три. Но это ничего, через месяц ей восемнадцать исполнится, и платить вообще будет не надо!
– Тебя за это сюда и посадили? – спросила Аня. Своей бесхитростностью Ирка вызывала у нее сочувствие. – Мать пожаловалась, что ты не платишь?
– Да нет, – махнула рукой Ирка. – Она не жаловалась. Это как бы государство. Оно должно у меня деньги забирать и отдавать дочке. Только у меня забирать нечего. Мать говорит, хорошо, что тебя посадили, хоть две недели не побухаешь.
– Получается, ты посидишь тут, освободишься, вот и вся расплата? – выдохнув дым колечками, спросила Катя. – Брать же у тебя все равно нечего.
– Могут потом еще в колонию-поселение отправить, – с готовностью ответила Ирка. – На полгода. Мать говорит, это было бы еще лучше, тогда я целых полгода бухать не буду.