Невероятные происшествия в женской камере № 3

Потом настал черед дактилоскопии. Это называлось “откатать пальцы”. Перед Аней положили листок А4, поделенный на квадратики: в маленьких квадратиках нужно было оставлять отпечатки подушечек, а в двух больших – ладоней целиком. Полицейская, блондинка средних лет, принялась мазать Анины руки специальным валиком с блестящей черной краской.

– Краска очень хорошая, быстро смоется, – заверила женщина, поймав Анин настороженный взгляд. Было неясно, хвастается она или успокаивает.

Когда все наконец было сделано и Аня приготовилась оказаться в камере, важный толстощекий мент вынес из подсобки очередной журнал. Аня мысленно застонала. Тяжело опустившись на стул, мент раскрыл журнал перед собой, внимательно посмотрел на Аню и спросил:

– Ценные вещи описывать будем?

– Будем, – согласилась Аня, – а какие?

– Это вы мне скажите. Обычно телефон. Есть у вас телефон?

Аня кивнула.

– Давайте его сюда. А паспорт ее где? Ага, вот он. Тут СНИЛС лежит, тоже ценная вещь, опишем.

– Позвать понятых? – спросила блондинка-полицейская.

Важный мент кивнул и начал выводить что-то в тетради старательным вихристым почерком.

Женщина вышла из дежурной части – на пути ее сопровождал лязг открывающихся дверей. Аня насчитала три, прежде чем услышала, как она говорит кому-то: “Девушки, пойдемте, побудете понятыми, там как раз к вам девочку привезли”. Аня не разобрала, что ей ответили, но через некоторое время в коридоре зашлепали сланцы – несколько человек направлялись к дежурной части. Аня приготовилась.

Как она представляла себе будущих сокамерниц? В ее голове смешивались американские сериалы и российские новостные заметки, поэтому воображение рисовало что-то среднее между красивой спортивной блондинкой в оранжевой робе и жуткой изможденной бабой с платком на голове. Аня чувствовала, как напряжение нарастает по мере того, как приближается шлепанье, и когда из-за угла показалась первая фигура, она чуть не хлопнулась в обморок от избытка переживаний.

Вслед за полицейской в дежурную часть вошли две женщины. Аня впилась в них взглядом и ощутила, как что-то внутри нее обрывается и падает, падает вниз, оставляя зияющую пустоту.

Спортивные блондинки явно попадают за решетку только в Америке.

Первая арестантка выглядела так, как будто ее только что освободили из подземелья. Ане бросилась в глаза ее болезненная худоба, костлявые плечи с россыпью фиолетовых прыщей, грудная клетка, сквозь которую проступали ребра. Она была одета в майку на тоненьких бретельках и на фоне ментов, упакованных в форму до ушей, казалась почти голой, что особенно нагоняло жути. Она больше походила на скелет из биологического класса, чем на живого человека. Лицо у женщины было изможденное, желтоватого цвета, на лоб жидкими лучиками падала челка. Из-под этой челки она смотрела на Аню и ментов осатанело злым взглядом.

Арестантка, шедшая следом за ней, выглядела лучше (впрочем, это было несложно), но тоже настораживала. Самым странным в ней было выражение лица – сонное и немного потерянное, словно она не до конца понимала, где находится. Другой странностью был наряд: в отличие от своей полуголой спутницы, она выглядела чересчур одетой, притом во все джинсовое – штаны, рубашку, застегнутую под горло, и куртку.

– Ну, что в-вам т-теперь еще надо? – спросила первая, обводя ментов разъяренным взглядом. Аня подумала, что заикание придает ей даже более зловещий вид.

– Побудете понятыми, – ответил толстощекий мент, не отрываясь от писанины. – Телефон черный, марки “Эппл”, какой он у вас серии?

– Седьмой, – сказала Аня, продолжая украдкой пялиться на женщин.

– Седьмой серии, в чехле с яблоком, зарядка от него… от него же?.. белая, с повреждениями… как это назвать?.. ну, допустим, у основания. Документ пенсионного страхования номер 133–8096156…

Мент вывел последнюю цифру и подтолкнул журнал к полуголой.

– Проверяйте, – буркнул он.

Полуголая нехотя склонилась над столом и пробежалась глазами по строчкам. Аня с содроганием рассматривала ее лопатки, которые должны были вот-вот распороть кожу. Джинсовая все это время стояла, с осоловелым видом уставившись в стену. Происходящее она полностью игнорировала.

– Ну вроде т-так.

– Расписывайтесь. Имя, фамилия и подпись.

Полуголая расписалась. Джинсовая сначала не двинулась с места, будто не слышала, но, получив от соседки тычок в бок, встрепенулась и тоже накорябала что-то в тетради.

Первая арестантка вдруг резко повернулась и обожгла Аню взглядом. От неожиданности та даже перестала дышать. Некоторое время женщина разглядывала Аню, совершенно не стесняясь, а потом внезапно расплылась в улыбке и сказала:

– Т-ты не б-бойся. У нас там все девочки очень хорошие. Никто т-тебя не обидит.

Аня вытаращила глаза. Она не знала, что поразило ее больше – такая доброжелательность или то, что у женщины не было переднего зуба.

– Спасибо большое, я не боюсь, – пробормотала Аня.

– Не бойся! – тут же очень громко повторила джинсовая и, глядя куда-то вбок от Ани, тоже по-детски счастливо улыбнулась.

У нее не хватало трех зубов.

– Пойдемте в камеру, девочки, – сказала полицейская.

Услышав ее голос, полуголая тут же изобразила на лице смертельное недовольство, однако развернулась и молча направилась к двери. Джинсовая не двинулась с места, продолжая счастливо улыбаться.

– Пойдем, дура, – прошипела первая и дернула арестантку за рукав. Та покачнулась, едва не потеряв равновесие, но послушно пошлепала следом. Улыбка все это время не сходила с ее лица.

– А сколько всего человек в женской камере? – после короткого молчания спросила Аня, глядя на дверь, за которой скрылись женщины.

– Пятеро, – сказал толстощекий мент. Он убрал Анины ценные вещи в полосатый мешочек с оттиснутой на нем цифрой “37” и только после этого поднял глаза. Что-то в лице Ани заставило мента сжалиться, потому что он добавил: – Да они нормальные все. Не наркоманки, не уголовницы.

После встречи с будущими соседками Анина решимость оказаться в камере заметно поугасла, но тут, как назло, ее и закончили оформлять. Прижав к груди пакет с разрешенными вещами, она двинулась к выходу из дежурной части. Дорогу показывал совсем юный мальчик-полицейский с торжественным и серьезным лицом.

За дверью, ведущей в недра спецприемника, обнаружилась вторая, а за ней – коридор, выкрашенный зеленоватой краской. Окон здесь не было, только пронзительно-белые лампочки на потолке. Ане казалось, что она ступает по затонувшему кораблю, лежащему на морском дне. По обеим сторонам коридора располагались железные двери, каждая в бахроме щеколд и замков. У дверей к стене были приделаны странные сооружения – одинаковые метровые трубы с широкими открытыми раструбами. Аня на ходу заглянула в одну такую трубу, но ничего не увидела – внутри была темнота.

– А что это? – спросила она у мальчика.

– Вам знать не положено, – сурово ответил он.

Женская камера была одна и находилась ровно посередине коридора под номером три.

– Стойте здесь, – сказал ей мальчик и принялся перебирать ключи в связке.

Ключи были такими огромными, что выглядели бутафорскими. Казалось невероятным, что ими открывают настоящие замки, а не используют в качестве реквизита в школьных спектаклях. Выбрав ключ, мальчик сначала посмотрел через глазок внутрь камеры, потом сурово – на Аню и наконец со скрежетом открыл перед ней дверь.

Аня приняла свой самый независимый вид, выпрямилась, набрала в грудь побольше воздуха… и тут же закашлялась. Из камеры клубами валил табачный дым. В глазах сразу защипало. Эффектный заход оказался безнадежно испорчен, но деваться уже было некуда. Моргая, кашляя и стискивая пакет с вещами, Аня наугад шагнула в полутьму. Дверь за ней тотчас захлопнулась, и наступила тишина.

Ане потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к дыму. Разлепив наконец веки, она быстро огляделась – и тут увидела их.

Несколько женщин сидели в глубине комнаты и смотрели на Аню. Свет из окна широкими пластами падал им на плечи и лбы, отчего они казались не живыми людьми, а статуями, вырубленными из камня. Они молчали и были неподвижны, и Ане вдруг показалось, что они в самом деле не люди, а идолы, которых рассадили по кроватям. Камера тонула в дыму, и очертания идолов казались смазанными, как будто она смотрела на них сквозь запотевшее стекло. Секунды шли одна за другой, но каменные истуканы не шевелились. Аня почувствовала, как внутри у нее все холодеет.

– Ну, рассказывай, как зовут, сколько дали, – сказал ближайший идол, и морок рассеялся.

Женщины будто ожили. Та, что задала вопрос, затянулась сигаретой, которую она, как теперь заметила Аня, все время держала в руке. Дым от сигареты лентой тянулся в потолок. Все арестантки одновременно зашевелились, кто-то кашлянул, кто-то переменил позу. Они были совершенно обычными людьми, и Аня ощутила легкий укол стыда от того, что чуть было не поддалась панике. Женщины бесцеремонно разглядывали Аню, и от их живых любопытных глаз она сама словно оттаяла.

– Зовут Аня. Дали десять суток.