99

Пустые мусорные баки. Больше за окном смотреть было не на что, но Максим продолжал напряженно вглядываться в этот унылый пейзаж. Не заслуживали такого пристального внимания и аккуратно подстриженные кусты, выполняющие декоративную функцию. На самом деле так юноша пытался собраться с мыслями и переварить только что услышанное.

– Честно говоря, до сих пор я ни разу не сталкивался с таким результатом, – неуверенно сказал специалист Тестового центра и поправил очки. – Случай из ряда вон выходящий.

Максим, наконец, перестал вглядываться в мусорные баки и посмотрел на сидящего напротив мужчину лет сорока на вид с гладко выбритыми щеками, острым носом и широкими скулами. Взгляд юноши зацепился за его выпирающий кадык – тот словно жил своей жизнью, прыгая вверх-вниз, казалось, в самые неподходящие моменты.

Специалист прокашлялся и склонился над распечаткой теста, разложенной перед ним

– Очень жаль, но в документации прописаны точные цифры, – его голос звучал так, будто он просил прощения. – От ста баллов и выше. А у Вас, как я уже озвучил, девяносто девять.

Взглянув исподлобья на юношу, он вздохнул и продолжил:

– Не отчаивайтесь, жизнь за пределами Периметра не сильно отличается от той, к которой Вы привыкли. Просто немного другой… уровень. Все чуть проще. Обыкновенная городская жизнь рядом с такими же людьми. Правда, искусство там мало развито…

Максим почти не слушал специалиста. Он хорошо помнил по школьной программе, что такое «жизнь вне Периметра». Вредное производство, дурные нравы, зловонные сточные канавы и многое другое, про что часто рассказывали педагоги, стараясь повлиять на детей. Отчасти это удавалось – одни прилагали больше усилий в учебе, другие влюблялись в описываемый мир недозволенного и забрасывали обучение совсем.

Когда юноша уже покидал кабинет специалиста, тот напоследок сунул ему в руку брошюру и подбадривающе, как ему самому казалось, похлопал по плечу.

Выходить наружу Максим не торопился – нести дурную весть домой было тяжко, непосильно для подростка. Оттягивая неизбежность, он на ходу листал брошюру, информацию из которой получил еще в детстве, да и многократно повторяемую на занятиях. Но сейчас она была какой-то новой, необычной… нужной.

Листовка была оформлена в сдержанном, но дружелюбном стиле, всем своим видом напоминая, что напечатана в Периметре – оплоте изящества и величия человечества. Содержание также отличалось высоким слогом, хоть и повествовало о не самых высоких событиях человеческой истории.

Несколько поколений назад общество начало страдать от перенаселения, поэтому не могло позволить себе нецелевого использования территорий и ресурсов. Тогда была проведена Реформа Каплана, которая была встречена большинством крайне недружелюбно. Суть ее заключалась в принудительном разделении людей на две части в зависимости от уровня интеллекта. Тест Никитина был призван совершить это самое деление, установив пороговый показатель в 100 баллов из 160 возможных. Интеллектуальное меньшинство получило право жить в Периметрах – огороженных центральных частях городов. Все остальные отправились за их пределы.

Жизнь внутри Периметра олицетворяла собой все лучшие качества и достижения человечества – здесь не было места как лжи, сквернословию и внебрачным отношениям, так и дизельным двигателям, вредным фабрикам и ярким неоновым огням. Все запрещенное получило широкое распространение во «внешнем мире».

Лозунгом жителей Периметра негласно стала фраза «Все для будущих поколений», остальных – «Живи в свое удовольствие». Причина таких ценностей была проста: каждый живущий вне Периметра не мог иметь детей – Реформа Каплана предусматривала принудительную стерилизацию.

То же ждало и Максима.

Брошюру он бросил в аккуратную небольшую урну, покидая здание.

Его одноклассники стояли снаружи, чуть поодаль от дверей Тестового центра, и разговаривали о чем-то со сдержанными улыбками на лицах – возраст обязывал быть аккуратнее с демонстрируемыми эмоциями.

– Привет, – поздоровался Парвиз, – Все хорошо? Ты задержался.

– Привет! Все нормально, зашел умыться, – ответил Максим, стараясь не дать краске проступить на лице.

Ребята приветственно кивнули и, заметив покрасневшие щеки товарища, опустили глаза. Каждый понимал, что это значит.

– Давайте пройдемся, поговорим о чем-нибудь, – предложил Алин, жестом указывая в сторону парка. На территории Периметра зеленые зоны были повсюду.

Группа двинулась в указанном направлении. Правила хорошего тона призывали не проявлять внутренних переживаний на глазах у посторонних, то есть где-либо, кроме родного дома. Раньше они считались детьми, поэтому могли без опаски громко смеяться на улицах, кричать всякие несуразицы, размахивать руками, теперь же, когда им было по восемнадцать лет, да еще и тест Никитина пройден, вести себя по-детски уже было нельзя.

– Хочу на этой неделе посетить новую выставку Лучано, – первой нарушила молчание Агата – единственная представительница прекрасного пола в этой компании. – Мама очень советовала.

– А я уже успел побывать на ней, – отозвался Давид с весьма недовольным видом. – Должен признать, прошлые его работы были весьма интересны. Новые же мне показались пародией на картины, уже приобретшие популярность. Самоплагиат, если можно так выразиться.

– Вот уж не соглашусь, – запротестовал Парвиз. – Среди выставленных работ немало достойных. Одна «Угасающая юность» чего стоит!

– Так «Угасающая юность» ведь перекочевала из прошлой выставки, – с некоторым ехидством напомнил Давид. – А на ту с позапрошлой.

– Ах, и верно, – Парвиз прикусил нижнюю губу. – Я ведь читал в подписях об этом.

– Мне кажется, что нам стоит сходить всем вместе и посмотреть на деле, раз уж там сразу собраны и новые, и старые работы художника, – задумчиво сказал Алин, растягивая слова.

Одобрительные возгласы остальных ребят означали, что решение принято – нужно идти.

После этого они впятером спустились по аллее, обсуждая творчество других художников современности и прошлого, затем переключились на поэтов и, горячо дискутируя о работах Блока и новых его последователях, остановились у автомобильной дороги. Бесшумные моторы проезжающих электрокаров не мешали продолжать беседу.

– А я вот думаю, что живи Александр Александрович в наши дни, – рассуждал Парвиз. – Он бы таких стихов не писал. Ведь несогласие с теми или иными устоями общества и рождает пламенный протест, превращенный в поэзию.

– Не совсем тебя понимаю, – отозвался Алин. – Ты хочешь сказать, что жизнь поэта – постоянное негодование?

– Возможно, он имел в виду другое, – ответила за товарища Агата, ее глаза заблестели. – Что поэт по своей сути всегда боец, воин духовного, сражающийся с дурными нравами ради всеобщего блага. А поскольку сейчас человек излечился от многих недугов старого мира, классикам пришлось бы поднимать совершенно иные темы. Я верно поняла тебя?

– Ну… да, – сконфуженно отозвался Парвиз. Глядя на него, становилось понятно, что он закладывал в свои слова далеко не такой глубокий смысл. – Я об этом и говорил.

Видя смущение товарища, ребята тихо захихикали и, решив на этом закончить дискуссию, начали расходиться. Парвиз и Давид двинулись к автобусной остановке, Алин – вниз по улице, а Максим с Агатой – в противоположную сторону.

Периметр был безопасной территорией, здесь почти не случалось преступлений, хотя и Департамент внутренней безопасности без работы не сидел: ранимые творческие натуры иногда не могли сдержать своих чувств. Однако юной девушке на улице в любое время суток опасаться было нечего, кроме, конечно, взглядов прохожих, но по старой традиции дама идти домой одна не должна была. Поэтому с первого класса Максим провожал одноклассницу до дверей ее дома, ведь жил от нее всего в паре кварталов – ближе всех других одноклассников.

Когда-то этот долг его расстраивал, но потом превратился в приятное времяпрепровождение. Прямо сейчас эта прогулка была ему необходима.

– Агата, я хочу кое-что тебе сказать, – решительно начал он. К этому времени они уже почти дошли до цели в полном молчании.

– Да, конечно, что такое? – девушка постаралась как можно искреннее изобразить удивление и интерес. Конечно, они оба понимали, о чем будет этот разговор, но этикет не позволял даме предполагать вслух что-либо расстраивающее или постыдное для джентльмена, чтобы не поставить его в неловкое положение.

– Я не прошел тест, – выпалил Максим, одновременно почувствовав, как массивный валун упал с его плеч.

– Это очень печально, – ответила Агата, изобразив изумление. Она опустила голову и еле слышно всхлипнула. Это уже не было наиграно. – Что… что теперь будет?

– Ты знаешь.

Девушка покивала головой и снова всхлипнула. Глаза ее блестели, но ни одна слезинка не скатилась по щеке. К этому времени они уже были у крыльца ее дома.

– Я надеялась, что мы будем впятером поступать в Университет, – сказала она, грустно улыбнувшись. – Всю школу же вместе отучились, с юных лет дружим. Очень боялась за Парвиза, ведь у него не всегда хорошо получалось с некоторыми предметами. Но он все-таки справился…

– …а я всех подвел.

– Нет, что ты? – воскликнула Агата и покраснела, поняв, что сама подвела друга к такому выводу. – Я не это имела в виду, просто… просто…

Ей стоило немалых усилий, чтобы не заплакать.

Максиму захотелось взять ее за руку, как делал отец, когда мать грустила, но это было бы неприлично. Он просто стоял и молчал, не находя слов.

– Прости, прости, – немного успокоившись добавила девушка. – Мне сейчас тяжело говорить. Давай вернемся к этой теме завтра?

– Да, конечно, – с радостью согласился Максим. – Мы, кстати, так и не решили, когда пойдем на выставку Лучано.

Агата развела руками.

– И точно! Нужно будет всех обзвонить.

– Завтра вечером созвонимся?

Девушка лишь кивнула в ответ и поднялась к двери. Максим был настолько глубоко погружен в мысли, что повернулся и направился домой, даже не дождавшись, пока она закроет за собой дверь.

Агате захотелось окликнуть его и сказать что-то ободряющее, но она так и не решилась. Лишь продолжала смотреть ему вслед, пока он не скрылся за поворотом.

Родители были не сильно удивлены. К шокирующей новости они явно готовились, но сил сдержать слезы у матери не хватило. Она убежала в комнату и не выходила из нее весь вечер. После того, как звон в ушах от с силой захлопнутой матерью двери прошел, отец пригласил Максима на кухню.

– Послушай, сын, я не стану корить тебя за то, что произошло, – начать ему удалось только с третьего раза. Говорил он так тихо, что юноша едва разбирал слова. – Я все понимаю, даже хорошая учеба не гарантирует высокий результат теста. И не могу винить тебя или твоих учителей. Но, конечно, я расстроен. Про мать даже говорить не буду, сам все видел.

Максим лишь молча кивал опущенной головой, ему было нечего сказать. От стыда хотелось лезть на стену, забраться в угол чулана, где никто его не увидит, но он был мужчиной. Значит, все происходящее нужно воспринимать с честью и достоинством.

– Мне даже нечего тебе посоветовать, – горько признался отец. – Твой дядя сейчас где-то там, за Периметром. Он бы смог что-нибудь сказать полезное, но не я. Хотя…

В глазах отца вспыхнула искорка.

– А ведь ты можешь спросить у него! – взволнованно добавил он. – Тебе следует отправиться туда и поговорить с ним.

– Но ведь ты говорил, что он не хочет с нами общаться, – напомнил Максим.

– Да, так и есть. Но если он узнает, что ты отправляешься туда…

– Но как я сообщу ему, если он не берет трубку?

– Хороший вопрос. Если найду ответ, обязательно сообщу тебе.

– Спасибо.

– И все-таки я бы посоветовал тебе отправиться туда и посмотреть своими глазами на жизнь этого внешнего мира.

После этого они еще недолго побеседовали и разбрелись по комнатам, чтобы готовиться ко сну. С наступлением вечера весь дом стих. Такой тишины здесь не ведали долгие годы. Родители тихо шушукались о чем-то – хотя не так уж и слышно, ведь юноша слышал их голоса. Брат с сестрой избегали его и боялись показаться на глаза. Один раз он услышал быстрый топот босых ног – сестра пулей влетела в ванную и закрыла дверь. Через пару минут так же стремительно пронеслась обратно.

В другой день Максима бы позабавило это.

Но не сегодня.

Сон не шел, поэтому он начал припоминать все, что слышал о жизни вне Периметра. Брошюра, которую дал специалист Тестового центра, была достаточно содержательной, но хотелось мнений знакомых. Кое-кто говорил, что внешний мир далеко не так ужасен, как его описывают, что там можно встретить такое, чего внутри Периметра не было и быть не могло. Описывали яркие искусственные огни, необычную музыку, необычайно чувственные танцы. Вспоминая все больше о брошенных знакомыми и услышанными от незнакомцев словах о загадочном мире вне Периметра, Максиму все больше становилось интересно на него взглянуть. Осмотреться за пределами Периметра – не такая уж и плохая мысль.

Однако утром юноша не торопился вставать – ждал, пока остальные члены семьи разойдутся: родители на работу, старший брат – в Университет, младшая сестра – в школу. Через три года девочку тоже ждет тест Никитина. Пройдет ли она? Этого Максим мог уже никогда не узнать.

Когда брат – он уходил позже всех – закрыл за собой дверь, молодой человек начал собираться.

Через час он миновал Рубеж. Так назывался своеобразный пропускной пункт между Периметром и остальным миром. Здесь были расположены аллеи и парки, служившие небольшим буфером между двумя территориями, разделенными высокой стеной. Все четыре входа были постоянно открыты, так как жителям Периметра не запрещено было выходить за его пределы, а имеющиеся у всех остальных чипы, которые вживляли одновременно с процедурой стерилизации, не позволяли проходить внутрь. До сих пор ни одному жителю внешней части не удавалось извлечь чип. Оставшись при этом в живых.

Рубеж был нужен не только для красоты, он выполнял и вполне практическую функцию – здесь встречались жители двух территорий. Так получалось, что после «изгнания» молодые люди долго не могли привыкнуть к внешнему миру, поэтому они часто назначали встречи здесь со своими родными и знакомыми. Общество относилось к этому с пониманием. Однако примерно через год встречи прекращались. Понять причину жителям Периметра было не под силу – им казалось, что оставить прекрасный мир своего детства невозможно.

Изменений в окружающей обстановке не было. Обычные автомобильные трассы, тротуары, уличные фонари, дома. Но так было только поначалу. Метров через триста город резко изменил свои очертания – все больше растрескавшегося асфальта, невзрачных покосившихся домиков, разрисованных яркими красками из баллончиков, побитых стекол витрин.

Прохожих было мало. Жизнь за пределами Периметра бурлила по ночам, а утром улицы пустовали. Юношу это не сильно расстраивало, ведь для начала ему хотелось познакомиться с самим городом, а только потом с его обитателями.

Первое, что поражало чужака – множество пестрых вывесок и растяжек, соревнующихся друг с другом за внимание зрителя своими красками и содержанием. Здесь были изображены красивые люди с несколько неестественными чертами лица, фантастические существа, геральдические знаки, которые Максим не мог распознать, и многое другое. Один из плакатов настолько заворожил юношу, что он остановился как вкопанный.

– Что, малыш, интересно? – услышал Максим хриплый голос откуда-то снизу.

Он опустил голову и обнаружил прямо перед собой неряшливого старика, сидящего на тротуаре. На нем были зацветший светло-коричневый плащ, дырявая бежевая кофта, протертые до дыр штаны и видавшие лучшие дни кроссовки. На голову была нахлобучена шапка, что окончательно сбивало с толку, ведь на дворе был конец лета.

Старик насмешливо улыбался, выставляя напоказ серьезную нехватку зубов и нисколько не смущаясь своего вида и поведения.

– Зы… здравствуйте! – растерялся Максим.

– Здоров, – ответил старик. – Ты оттуда, что ль?

И дед кивком головы указал в сторону Периметра.

– Да, оттуда, – ответил юноша.

– Че забыл-то тут? Рано еще для новичков.

– Простите, не понимаю…

– Говорю, что еще не вывезли ваших, рано еще.

– Ну да, так и есть.

– Так че надо тебе? На сброд приперся смотреть?

– Извините, я не могу понять…

– Да хорош. Мы тут знаем, как вы там нас зовете. Привыкли уже.

Отчасти старик был прав. В некоторых кругах жителей внешнего мира действительно называли сбродом. Но только школьник этого знать не мог – при детях так не выражались.

– Все равно не понимаю Вас, – вкрадчиво сообщил Максим.

– Че ты игноришь меня, а? Спрашиваю, почему ты здесь?

– Дело в том, что я не прошел тест…

– А, все-таки новичок, значит. Хорошо-хорошо. Пожрать найдется у тебя?

Максим опешил. Значения этого слова он не знал, но машинально стал шарить по карманам. Поняв, что в любом случае не найдет того, что не знает, он все же рискнул спросить:

– А «пожрать» – это что?

Старик недоуменно уставился на собеседника, а потом захохотал в голос.

– Ой, блин, дурни вы там… эх… хах… аж слезы потекли, глянь, – смог выговорить он только после двух минут смеха. – Чему там вас только учат? Поесть это, покушать, сечешь?

– Еды у меня с собой нет, – вяло ответил Максим, чувствуя себя очень неловко.

– А бабло есть? – сразу же выпалил дед, а потом, смекнув, добавил: – Деньги, деньги имеются?

– Да, есть.

– Угостишь старика?

– Ну… да… да, конечно.

Отказывать пожилым было очень некультурно. Хотя Максиму и показалось все это не очень хорошей затеей. Тем не менее, в благодарность за купленную еду – сам юноша не рискнул пробовать булку с сомнительного вида начинкой – старик многое объяснил в этом непонятном выходцу из Периметра мире.

Яркие плакаты назывались «рекламой». Они предназначались для заманивания людей своей красивой картинкой, после этого «пойманные» приобретали товары не самого лучшего качества.

– Но зачем это нужно? – не понимал Максим. – Ведь если мне необходим хороший товар, я узнаю о том, как правильно его выбирать, на что обратить внимание при покупке, спрошу у знакомых. Мне будет безразлично любое изображение на неподходящем товаре.

– Мы тут не привыкли чего-то выбирать, – после нового приступа хохота отозвался Аарон – так звали старика. – Да еще и с таким трудом. Да ну!

Заведения было легко отличить от жилых зданий, но не наличием поясняющих вывесок, как в Периметре, а яркими электронными табло, демонстрирующими характерные сцены. Например, ресторан показывал различные блюда, бар – разливаемый по бокалам алкоголь, а одно заведение показывало вызывающе танцующих девушек в не менее вызывающих костюмах. От последнего зрелища у Максима пересохло в горле и захотелось провалиться под землю от стыда.

Аарон снова во всю глотку смеялся над ним.

Старик многое рассказал заинтересованному слушателю. Искусство здесь называлось шоу-бизнесом и было обычной работой, главным критерием для устройства на которую была, на удивление Максима, красота, а не талант. Здесь были богатые, которые презирали бедных, и бедные, которые ненавидели богатых. На каждом углу встречались магазины, предлагающие скопом еду, лекарства, сигареты, журналы, наркотики и безделушки и удовлетворяющие любые потребности потребителя за соответствующую (или нет) плату.

Про шоу-бизнес Аарон говорил с особым остервенением. Максим сразу понял, что эта тема важна и болезненна для старика.

– Почему Вы так грубо говорите об этом? – спросил юноша. Под «грубостью» он подразумевал некоторые странные слова, которые произносил его собеседник. Сам Аарон назвал эти слова матом и заверил, что так «крутые» показывают свою решительность. В рассказе о шоу-бизнесе мата было больше, чем обычных слов.

– Тебе-то че? – раздраженно ответил старик. – Не твое дело. Хотя… Короче, я сам же сюда попал после теста. А хотел художником стать. Да че там, я им и стал. И есть. А уроды эти все баблом меряют. А я ж от души писал, зуб даю! Вот прям изнутри там что-то рвется, я и пишу. А они мне: «Сейчас хорошо продается только постмодернизм»! Прикинь, пацан, как обидно.

– А какие Вы картины писали? – Максим всерьез заинтересовался.

– Да какое дело тебе, малой? – вопрос прозвучал вызывающе, но с некоторой надеждой в голосе.

– Очень интересно, – ответил юноша. – Мне всегда нравилась живопись.

– Посмотреть хочешь? – сузив глаза, прошептал Аарон.

Лачуга, в которую старик привел Максима, далеко не так плохо выглядела, как сам Аарон. Здесь царил творческий беспорядок, но меньше всего это было похоже на заброшенное жилище, это была полноценная мастерская художника.

– Ну, че думаешь? – старик переминался с ноги на ногу, волнуясь, как маленький ребенок.

Максим внимательно рассматривал работы и не торопился с ответом. В каждой из них был подтекст, довольно хорошо читаемый и понятный каждому. Мазки были навязчиво небрежными, а перспектива содержала некоторые явные ошибки, но при этом у автора вне всяких сомнений был свой собственный стиль.

– Я бы охарактеризовал ваши картины как импрессионизм, – с некоторой неуверенностью ответил юноша минут через десять. На самом деле ему всегда сложно давалось различение художественных стилей.

– Да мне по херу, как это зовется, – обиженно ответил Аарон. – Красиво или нет?

– Очень красиво, – слегка смутившись, сказал Максим. – Честно. Мне нравится.

Старик словно расцвел. Минуту-другую он топтался на месте с глупой улыбкой и смотрел по сторонам. Казалось, будто его работы ни разу в жизни не хвалили.

– А там бы мои работы заценили бы? – несмело спросил он, глядя на собеседника во все глаза.

– Определенно. Не могу сказать, что сказали бы критики, но внимание они бы привлекли.

Эти слова что-то затронули в Аароне. Он стал откровеннее, мягче и разговорчивее, начав рассказывать юноше историю всей своей жизни. Оказалось, что его семья застала Реформу и оказалась в сложной ситуации: отец прошел тест, а мать – нет. Но в это время она была уже беременна Аароном, и процедура стерилизации была отложена. Отец не пожелал расставаться с любимой и сам подал заявление на прохождение процедуры. Мальчика растили, прививая ему высокий вкус, отчего тот чувствовал себя не в своей тарелке рядом со сверстниками, поголовно мечтавшими об успешном бизнесе. Но когда он приступил к обучению в школе – а все школы находились внутри Периметра, – оказалось, что и там он не может стать своим. Чужой для обоих миров, он начал творить, выплескивая свои страхи, сомнения и боль от одиночества на холст. Тест Никитина определил его судьбу – вернуться к родителям во внешний мир.

– А здесь художник никому не нужен, если его работу нельзя продать, – горько сообщил старик, не в первый раз прикладываясь к бутылке с прозрачной, но плохо пахнущей жидкостью.

– А Вы не пробовали свои работы показывать кому-то из Периметра?

– Нет. Кто меня туда пустит? Да и своих там хватает.

– Вы бы попробовали…

– Слышь, малой, после твоих слов я реально задумался над этим. Может, и проканает. Точно не хочешь бухнуть?

Максим в очередной раз отказался.

– Я твой совет выслушал, а ты послушай мой, – вкрадчиво сказал Аарон. – Обязательно напейся здесь. Такого опыта ты в жизни еще не получал, а он тебе нужен.

– Зачем?

– Набухаешься – поймешь.

– А если Ваши родители жили еще до Реформы, они не могли рассказывать Вам о старом мире?

– Почему не могли?

– Я… не это имел в виду. Они рассказывали Вам что-нибудь?

– Да, рассказывали. Говорили, что новый ничем не отличается. Просто все чистое отделили от грязного.

– То есть…

– Ага, чистое засунули в Периметр, а остальное бросили снаружи.

– А своя семья у Вас есть?

– Откуда? И зачем? Все фригидные же, переспать могут, а залететь – нет.

Максим догадался, что Аарон говорит про стерилизацию и беременность.

– Но ведь все равно можно любить кого-то, жить с ним, – неуверенно сказал он.

– Любить? Ха-ха! Здесь никто никого не любит. Только себя. Любви здесь нет. Здесь только пользуются друг другом.

Эти слова заставили Максима задуматься. Аарон продолжал пить до тех пор, пока не уснул. В его годы это состояние наступало довольно быстро, так что юноша оставил мастерскую и ее хозяина еще до наступления темноты.

Бродя по улицам, Максим обнаружил, что все здесь было сосредоточено на деньгах, на всех вывесках крупнее всего указывались цены, что удивляло юношу, ведь там, где он вырос, такого не было. Никогда он не задумывался о том, много ли зарабатывают его родители, богаче ли они родителей его одноклассников. Вне Периметра же это было одной из главных тем – у кого больше денег.