Ткани мира

Я, не открывая глаз, спросил:

– Ку…куда, дядя Казимир?

– Эвакуируемся в Люблин. И поторопись, если не хочешь оказаться в числе военных преступников. Завтра украинские парламентёры здесь подпишут Акт о независимости Львува.

– Тогда я иду, только халат накину.

– Рубашку наденешь. Лучше смирительную, – ответил Пекинский.

День 07-го ноября 65-го года

В торжественной обстановке представители Украинского государства и польской диаспоры города Львова подписали мирный договор. Через два часа картографы начали печатать карты с новым государством в Европе – Вольный город Львов. Первые паспорта граждан Вольного Львова получили Казимир Огинский, Дональд Пекинский и Андрей Синеозёрный, то есть я. Паспорта, дающие нам права граждан, чтобы тайно продолжить работу типографии.

День 08-го ноября 65-го года

В гостях у Сони Зиминой я сыграл старинную музыку советских композиторов, о которых Соня не знала. Так получилось, что мы болтали до трёх часов ночи. Потом мы засыпали в обнимку на диване, либо же на полу рядом с фортепиано. И это – только начало. Я в это верю. Придёт время, и я сделаю ей предложение руки и сердца.

– Соня, – подошёл Илья, – почему ты улыбаешься как первоклассница на выпускном?

– Он у меня такой глупыш, но я его всё равно люблю. Он такой зайка, он ведь ко мне каждый день приходил, – мягко ответила она.

– Понятно, не хочешь узнать, что я узнал из пиктограмм нашего общего товарища?

Софья с грустью в душе вернулась в действительность и принялась слушать Илью.

– Я так и знал: в одном из документов Андрей указывает об адресе того самого «Гнезда», места, куда он спрятал какой-то кейс с валютой. Я сверил с данными из своей пурпурной папки. Оказывается, хозяином «Гнезда» является Дональд Пекинский, как я полагаю, он и есть тот самый Селезень. Так же есть ещё одно совпадение из моих списков: Кисточкиным является Карл Белосельский-Белостокский, главный художник этой самой типографии, но он, к сожалению, пропал в Польше, и никаких следов. Не исключаю, что он уже мёртв.

– Каковы будут наши действия сейчас? – спросила Софья.

– Предлагаю отправиться в это самое «Гнездо», – с уверенностью ответил Илья. – И чем раньше мы туда отправимся, тем будет лучше. Не забывай, что тот полковник тоже может об этом знать.

Софья понимала, что в эту погоню вступили и они сами, и сотрудники органов безопасности. И что любой неверный шаг может обернуться расстрелом всех причастных к этому сложному делу. И если Илья предлагает узнать правду, то необходимо сегодня же выезжать по указанному адресу, не понимая, что там может их ожидать.

– Мы выедем за полночь, – уточнила Софья.

– Добро, – поддержал Илья и добавил, – а ужин перед поездкой будет?

глава 10

– Ну и домик у изгнанников, – Илья выронил изо рта папиросу, высоко подняв голову, чтобы оценить плачевное состояние дома.

Софья ничего не ответила. Она включила фонарь, но его тусклого света было недостаточно, что осветить дом.

Здание, расположенное по адресу, неоднократно указанному в бумагах Апостола, представляло собой трёхэтажную бетонную коробку: выглядело очень утилитарно, облицовки не было никакой, в некоторых оконных проёмах ещё не успели вставить рамы. Абсолютно безжизненный кусок земли. Пугающую обстановку добавляло тёмное время суток, ведь Илья предложил застать изгнанника именно ночью, когда все изгнанники мира выходят из своих укрытий с целью удовлетворения своих биологических потребностей, изгнанники тоже люди, правда более жестокие, чем среднестатистические налогоплательщики.

– Жуткое зрелище, – шепнула Софья.

– Мрачно, крайне мрачно, – подтвердил Илья и включил предусмотрительно взятый с собой фонарик, тусклое свечение которого напоминала агонию самого бедного уранового кристалла, который только мог попасть в руки учёных-ядерщиков. – Смотри, – он указал на два высоких ствола, предположительно пятнадцатилетней липы, в коре очень хорошо были видны отверстия, их было не менее тридцати, расположенных на разной высоте относительно друг друга. Из одной из таких неестественных дыр Софья достала почерневшую пулю. Илья посветил на неё и определил, что такая пуля калибра в три линии принадлежит одному из самых древних и самых надёжных винтовок мира – «мосинке». Возникла мысль о перестрелке между изгнанниками и сотрудниками Конторы государственной безопасности.

Вдруг рядом с ушами раздался громкий шум. От коры липы разлетелись крошки во все стороны. Соня и Илья мгновенно упали на землю, закрыв голову руками. Птицы подняли шум и разлетелись во все стороны.

– Что это было? – дрожащим голосом спросил Илья.

– Выстрел, кудрявый, выстрел.

– Думаешь, в нас стреляли?

– Из любопытных граждан, пришедших к изгнаннику, только мы с тобой. Поднимайся, Илья.

Они поднялись, отряхнулись и пошли в сторону дома, не исключив возможности скорейшей смерти из мрака здания. На внешней облицовке здания, думали Софья и Илья, будет не менее ста пулевых отверстий, но, к удивлению, не было ни одной дырки. Более того, краска была очень свежая.

Ворота оказались незакрытыми, значит, дом обитаем. Либо разграблен.

– Илья, – сказала шёпотом Софья, – отвори ворота.

Малышев, дрожа, медленно толкнул ворота, и они, предательски скрипя в ночи, отворились, открыв путь в дальнейшую тьму. Но не успел он сделать и шаг, как из темноты быстрыми и громкими шагами навстречу вышел молодой человек в рваном плаще, давно не стираных джинсах, без обуви, но с карабином в руках, направленным на Софью и Илью. Лицо его было наполовину в саже.

– Вдвоём пришли расстреливать? Не дамся! – человек выстрелил поверх головы Малышева. Пуля пролетела в пяти сантиметрах и аккуратно вошла в липу. Илья упал без сознания почти бесшумно. – Слишком просто, – перезарядив, он навёл карабин на Софью, – какой охламон приказал столь юной миледи прийти расстреливать изгнанника?

– Охламона звать Андрей Синеозёрный, – Софья перед ликом смерти с карабином ответила твёрдым голосом, – и ему не очень понравится, что апартеид чуть не застрелил его невесту. На землю, – она указала на карабин.

Человек посмотрел на Софью не в прицел оружия.

– Синеозёрный? – он бросил оружие в кусты у калитки и поднял бездыханного Малышева. – Сейчас я окажу вам помощь, но к утру этот дом должен быть пустым.

– Почему ты избавился от винтовки? – спросила Софья.

– Ты же сама сказала: «На землю». Потом заберу, не бойся за меня, смогу о себе позаботиться. Я же один в городе остался. Ни связи с центральными типографиями. Вы ведь из-за этого дела пришли за мной?

– За тобой могут прийти только сотрудники из соответствующих органов государственной безопасности, а мы пришли к тебе за помощью. Андрей остался без рук. Обжёгся. Кислотой. И мы хотим знать, почему он так поступил?

Пекинский, утерев немытое лицо руками, включил примус и поставил на него чёрно-оранжевый чайник с кривым носиком.

– Эндрю сильно отличался от всех нас, на кого была возложена ответственность за реализацию проекта «Ткани мира», но суицидальных предпосылок я не наблюдал. Наоборот, он учил всех нас жить, жить как обычные люди с обычными проблемами, – Пекинский положил смоченный водой из чайника, еле как очищенный лоскут белой ткани на лоб Малышева. – Старик Казимир, – мир его праху – поучал нас жезлом стальным. У меня до сих пор следы от ударов на психике не проходят. А Эндрю, который очень любил и уважал старика, хоть и не всегда повиновался его приказам, решился поучать нас жезлом берестяным. И даже старик был вынужден признать провал своей морально-агитационной программы по воспитанию каменного духа у сотрудников. Вот и чай готов, – Пекинский убрал с огня чайник, достал какие-то железные кружки, бросил туда тысячелетние чайные пакетики с прахом, который в прошлой жизни был чайной заваркой и налил кипяток. – Сейчас принесу вафли, единственное, что у меня осталось из провизии. Не знаю, как дальше питаться.

Потихоньку начал оживать Малышев. Он застонал от боли и ощущения собственной бесформенности.

– Где я, – нараспев спросил он.

– В логове изгнанника Пекинского, – сухо ответила Софья, которая глядела на потухший примус. – Сам ведь меня сюда привёл, чуть не пристрелили нас. Забыл уже, оглобля?

– Чего, бля? – Малышев зажмурился что есть мочи, – я не при чём. Это всё Андрей.

– Заткнись и ляг.

– Да молчу я.

Вернулся Пекинский, который держал в руках мешок с вафлями.