Свои и чужие

Возвращаюсь мысленно в пещеру и горько усмехаюсь – Агата достала фосфорный фонарик. Да, она девочка с огоньком. И всегда была: разбитые коленки, бесцеремонные откровения, необструганная детская дерзость. Катя вот без огонька. Не потому ли я сейчас в пещере, что иду на свет?

– Пришли, – объявляет Агата странным голосом, и я замираю. – А теперь смотри.

И я смотрю, вглядываюсь в темноту и вижу некое подобие капсулы.

***

В ней жизнь. Непривычная взгляду, очевидно, неземная. Поворачиваюсь к Агате, одними губами шепчу «Инкубатор?» Она отрицательно мотает головой: она и сама не знает. «Младенец» ярко-желтый, а может, это взрослая особь. Весь в шипах и каких-то наростах, глаз нет, рта тоже, но тело вздымается и опускается, словно дышит. Агата молча показывает рукой на подобие вентиляции в капсуле, киваю. Хочется закрыть глаза и оказаться дома.

Еще почему-то хочется ему помочь, но внутренним оком знаю, что бессилен.

– Я его таким нашла, – Агата достает сигареты и протягивает пачку, мотаю головой. – Да, я курю, если ты не в курсе.

– Бунтаришь по полной, – пытаюсь пошутить, разрядить обстановку.

Раньше мне это здорово удавалось с той, другой Агатой. Которая еще не выросла.

– Что делать-то будем?

Забыв об осторожности, легонько поддеваю камень носком ботинка – тот с гулким стуком исчезает в темноте. Агата хватает меня за рукав, сердито, а еще испуганно.

– Ты что делаешь? Камнепад же! Он и так не в безопасности, – кивает на капсулу. – Что делать-то будем, когда проснется?

– Не знаю, – глупо ухмыляюсь, больше от отчаяния и абсурда ситуации. – Усыновим?

И Агата выросла, и я уже не тот. Маленьким нравился себе больше. Шутка дурацкая, но подруга детства внезапно не сердится. Тушит свой окурок, смущенно глядит куда-то за мою спину.

– Знаю, странно, да. Не к кому было больше обратиться. Давай просто наблюдать за этим явлением, ты ведь… ну мы ведь все подвалы в детстве облазили. Помнишь – «Братство креста и дорожного камня»?

Я не помнил.

– Словом, – Агата по-прежнему отводит глаза. – Теперь у нас одна тайна на двоих.

Разглядываю «младенца» снова. Мой обретенный опекаемый похож на разъевшуюся змею, и кажется удивительно гладким, несмотря на шипы. Наверное, стоило больше удивиться находке. «Грудная клетка» поднимается и опускается, и я вдруг понимаю, что, возможно, это не дыхание. Может, там его маленький двигатель – инопланетное сердце, что живо благодаря тому, что находится здесь, в забытой богом пещере.

– Агата, – мой голос падает, – но у меня же работа. Я в другом городе живу.

– Возьми больничный, – отрезает. – Поживешь у меня, – уже тише.

Будь она обычной, я бы сказал ей пару теплых слов. Желтое нечто продолжает свой анабиоз в капсуле, а мы – ну, мы выходим из пещеры и едем к Агате. Она задумчиво, я безропотно. И только перед самой входной дверью окликаю спутницу.

– Агата?

– А?

– Мы-то ладно. А что оно будет делать, когда проснется?

***

Вдруг оно враждебно настроено? Вдруг ядовито-желтый цвет говорит сам за себя? Ну, вроде как лягушки, которых нельзя трогать. Еще и дышит… я проснулся в нервном поту.

– Агата, – спустя пару часов мешаю ложечкой сахар в стакане. – Просто я был в каком-то ступоре.

Она бросила мне упреком, что я не больно-то удивился. Да я и правда был в ступоре, переключался на второстепенные вещи. Или первостепенные – выглядела Агата безупречно, что вчера, что сегодня. Я даже с ежиком уже примирился.

– Я показала тебе внеземную цивилизацию, – отрешенно говорит Агата. – А ты вел себя по-дурацки: пинал камни, пытался шутить. Я думала, могу доверить тебе это.

Мое сердце забилось чаще.

– Можешь, конечно. Я об этом позабочусь, как и ты. Только вот не уверен, что это хорошая идея, нам бы больше информации.

И тут Агата, моя Агата, сказала то, что заставило меня похолодеть.

– Собираюсь забрать его домой. Скоро лето, сезон туристов. Они, ну, знаешь… бесцеремонные. Я его нашла, мне и отвечать.

А мне только руками развести. Хлебаю сладкий чай, на душе, мягко говоря, очень неспокойно. Но я с тобой, Агата, я с тобой.

– Хорошо! – выпаливаю. – Но где его держать? А когда оно проснется – что тогда?

Смотрит на меня, как на дурака, и я внезапно злюсь. Я ради этой девочки – не ради «змеи» из пещеры – проделал сотни километров, и вовсе не для того, чтобы на меня раздражались.

– Агата, – сохраняю остатки терпения, смотрю ей прямо в глаза. – Не надо. Это очень опрометчиво.

Вызывающе смотрит в ответ. Интересно, она умеет по-другому? Потому что я начинаю уставать.

– Ты со мной, или нет?

***

Снова топим ботинки в пыли. Внеземное нечто подросло и сменило цвет на красный. Теперь оно едва помещалось в «инкубаторе» – гладкое тело плющилось о стенки, оставляя жирный след, шипы покорно сложились вдоль тела.

– Красный – цвет опасности, – осторожно замечаю. – Агата, мы же ничего о нем не знаем.

– Ага, – отрезала та. – Кроме того, что это он сейчас в опасности.

Подразумевая камнепад и туристов. Откуда это внезапно проснувшееся материнское чувство? Хотел бы я, чтобы оно было в отношении наших общих детей, но реалии таковы, что мы тащим в машину стеклянный бокс с жирной инопланетной массой. Закусываю губу.

– Не бойся, – пренебрежительно бросает Агата, давя на газ. – По капсуле видно, что он еще не развился. Уступает в размерах. Ему защита наша нужна, а не отвращение.

Подустал я от пренебрежения в диалогах, в целом и в частности. Опасливо глажу бок стеклянного бокса.

– Хорошо, хорошо. Не брошу я его, если ты об этом. Я же на это неспособен.

Последняя фраза звучит рефреном, но Агата не замечает.

***

Оно способно есть. Агата положила ему брокколи, хлеб, протолкнула обрезки сырого и жареного мяса в отверстие вентиляции. У него есть рот: он открылся, обнажив грядку востреньких, почти человеческих зубов – и просто зачавкал все положенное. На душе стало еще хуже.