Осколки

– Охотно понимаю, сам был такой, – вот только, как я понимаю, дело не столько в сестринской заботе, сколько, в настойчивости предложения с ее стороны. А заработать Павел может не ахти сколько, это понятно. – И чем вы занимаетесь?

– Финансы, – он усмехнулся, – по мне видны. Пенсия по инвалидности полторы тысячи. На работу не берут, потому как потом нельзя уволить. В вуз я не поступил, мне это тяжело. Особенно сейчас… мне до всего добираться тяжело. Вроде и посыпают чем, а потом, когда шлепнешься, непременно что-то треснет. Заживает тяжело, – иммунодефицит, зараза. Тоже от матушки, – последнее слово он произнес как ругательство. – Я работаю дома. Пишу рефераты, дипломы, набиваю сочинения разных графоманов с листа или кассеты, по пятнадцать рублей за страницу, это считается дешево. Сейчас, когда сессия ушла, каникулы начались, – затишье, а так выходило тысячи три – четыре на круг. Ну да графоманы в нашей стране не переводятся.

– А сестра? Я хотел спросить, она вам девушку не подбирала? Ведь в вашем возрасте без первой любви…

– Я понимаю, аномалия. Ну, да она же не сводня. Рада бы, но… – он резко замолчал. Значит, речь шла об обратном.

– А среди ваших друзей по переписке, девушки есть?

– Вроде да… – он заколебался, прежде чем ответить.

– То есть?

– Алексей Никитич, вы ни разу не общались в форуме с человеком под псевдонимом «Саншайн» или «Дарксайд», «Лицо с обложки» или просто «Вот-вот»? Как вы думаете, какого они пола?

– А разве это не обговаривается?

– Если человек не хочет, то нет.

– Подождите, Павел, но как с ним беседы вести. Ведь род надо знать.

– Можно обращаться на «вы» в настоящем времени. «Вы, Дарксайд писали, что я предлагаю невозможное»… кстати, Дарксайд это я, – неожиданно добавил он. – Для тех, кто со мной говорит в форуме, этого достаточно. Если кто-то хочет узнать меня получше, напишет письмо.

– И часто такое случается? – Он вздохнул. – Значит, именно поэтому вы ищете не здесь, а там.

– Я пробовал. Честное слово, я пробовал! Прежде чем понял, что…

И снова тишина.

– Это не выход, – твердо сказал я.

– Просто у вас нет Интернета. Нет знакомых, с которыми можно общаться, не прибегая к понятиям пола и возраста. И нет таких снов. Интересно, – произнес он уже для себя, – я стал видеть странные сны после того, как вышел в Сеть. Может быть, это как-то связано между собой.

– Скорее всего, связано. Это на вас так новый мир подействовал. Открытая дверь, в которую можно войти, за которой можно найти практически все, что угодно,… а можно и закрыть за собой.

Он молчал. Гнойник, прежде тщательно оберегаемый им от чужих глаз, наконец, прорвался. И теперь насущной необходимостью стало лечение открывшейся раны. Главное, чтобы Павел сам поспособствовал ему. Пускай он будет приходить хотя бы пару недель, тогда, вместе, мы найдем ответы на все вопросы, и сумеем, выйти и в наш мир, от которого моего собеседника ныне отгораживает невидное глазу искусственное образование, являющее себя лишь по ночам.

Отказываться от соблазнов этих двух миров вдвойне тяжело. Но надо, необходимо пробовать.

Наверное, именно с этого я и начал свой путь – в это кресло, человека, не на словах, не из учебников и пособий знающего, что такое мир одиночества. Я тоже начинал романтиком, видящим голубые города, и верящим только в них и только им. И мне так же тяжело было отринуть их прочь, расстаться навеки. Ведь я отбрасывал часть себя.

Но только ту часть, что разросшись без всякой меры, стала раковой опухолью моей души. И со временем, постепенно, голубые города исчезли, я освободился от назойливого их присутствия. Мне кажется, не будь их, едва ли я когда-нибудь оказался на этом кресле. Я был бы кем-то другим, занимался бы чем-то для себя важным, но того искреннего желания, помочь освободиться от раковой опухоли кому-то еще, попросту не было бы.

– Закрыть за собой… – медленно произнес он. – Да, это просто.

Молодой человек снова замолчал, оглядывая комнату. Стеллажи с книгами, герань и фикусы на окнах, пустой журнальный столик, выцветший бурый ковер с рисунком олимпийского мишки.

– Но я хочу другого. Понимаете, Алексей Никитич, мне не хочется терять эти сны. Этот мир. Мне хочется обрести и здесь, и там покой. Хочется, чтобы герой мой мог бы снова вернуться к девушке. Хочется прикоснуться к их счастью – раз своего не получается. Хочется просто смотреть за жизнью, которая нравится мне, пускай в качестве безмолвного, беспомощного наблюдателя – мне этого хватает.

– Вы неправы, Павел, – спокойно ответствовал я. – Послушайте меня. Беспомощным наблюдателем в своих снах быть невозможно. Ведь, что бы ни говорили вы, как ни выгораживали своего героя, по сути, он лишь ваша проекция на мир, созданный, да умело, безусловно, впечатляюще, но вашим же воображением, – Павел хотел что-то сказать, но я поднял руку. – Не перебивайте, прошу вас. Вы создали мир, мы все создаем миры, во сне или наяву. Но только одни миры не требуют границ, для других насущно необходимой является преграда для всей прочей вселенной. Ваш сон – именно того порядка. В несходстве с явью его великая сила и великая же слабость. Скажите, только откровенно, что вы будете делать, если сон этот уйдет от вас. Просто прекратится, не сегодня и не завтра, когда еще его можно потерять, не сильно опечалившись, но в тот момент, когда главный герой обвенчается с девушкой, отпразднует свое счастье и останется с ней наедине. И вот тогда, в эту минуту, кончится сон, и более не вернется. Что тогда делать вам, оставленному на пороге?

Павел, нахмурившись, слушал меня, даже не пытаясь прервать. Когда он ответил, мне показалось, его слова были заготовленными ранее. Вероятно, для самого же себя.

– Счастье это лишь миг, Алексей Никитич. Я счастлив несоизмеримо дольше. Разве не грешно всякий раз желать большего, уже имея синицу в руках, – и замолчал, ожидая ответа. Уголки губ тронула улыбка уверенного в своих словах человека.

– Вы желаете, – немедленно ответствовал я. – Иначе вам не снились бы этот город и этот человек. Вы ведь просите меня помочь ему. Но я прежде спрашиваю себя, кто тот герой, кому вы жаждете оказать услугу.

– Научив меня помощи ему, вы поможете и мне.

– Я хочу помочь вам, именно вам, цельному человеку, а не его частям. Поймите, вы не столь пассивны в своих снах, как кажется, да это и невозможно. Человек переносит в сон все, что сопровождает его в яви, всю жизнь свою. Порой так, что невозможно понять, где заканчивается тревога за будущее и воспоминания о счастливом прошлом. Поэтому я говорю: вы и есть полновластный хозяин этого сна, вы со всеми своими надеждами и тревогами. Вне вас нет ни Свияты, ни других государств, все то, что происходит в этом городе, с людьми, столь уже хорошо знакомыми вам или пока еще плохо, все это – вы сами. Вы зрите собственную вселенную – и не верите явленной вам картине. Редко кто видит один и тот же сон столь часто, в таких подробностях, редко кто столь настойчиво возвращается к нему. Но всякий человек, уверяю вас, не аморфный зритель сновидений, он способен вмешиваться в их ход, предотвращать или создавать, отличное от заранее заготовленного видения. Вы подсознательно вторгаетесь в мир Свияты, тем бестелесным и безмолвным духом, коим были и раньше, но теперь, обладая выбранным вами по нужным лекалам героем, не замечаете этого, – и не давая ему ответить, продолжил: – Скажите, Павел, вам снятся кошмары?

Он посмотрел на меня несколько недоуменно. Затем кивнул.

– И какие же?

– В основном, бытового характера. Я выхожу и падаю на внезапно ставшей скользкой улице, а знакомые не обращают на меня внимания, я выхожу из дому без брюк, в одних трусах или вообще…. Я не могу напечатать лист, потому как перестаю разбирать почерк. Я… да много чего.

– И вы боретесь с ними?

– Как? Я просыпаюсь, а потом засыпаю снова.

– Нет. Я имею в виду, вы убеждаете себя, что виденное всего лишь сон, что абсурдно бояться того, чего быть не может?

– Но это же очевидно.

– В таком случае вам остается сделать второй шаг. Убедить себя в этом непосредственно во сне.

– Я… а это возможно?

– Это легко.

Некоторое время он молчал. Мои слова: прежние и нынешние, я видел, – сильно взволновали его. Он хотел ответить, – и не мог возразить. Не мог подобрать нужных аргументов, потому как внезапно ощутил их отсутствие, сильных, весомых аргументов, на которые прежде столь легко опирался, с которым приходилось считаться и самому и окружающим. Мир рассыпался на осколки, потерял материальность.

Наконец, он произнес:

– Признаться, мне трудно в это поверить.

– И тем не менее. Вы же поверили в ваш сонный мир, настолько, что сочли его равным….

– Это не одно и тоже, – всколыхнулся Павел.

– Да, нет, сейчас разговор пойдет именно об этом. Ведь вы постоянно, я вижу это, соотносите один мир с другим. И далеко не в пользу окружающего ныне. Вы делаете соответствующие выводы и глубже погружаетесь в сон. У снов, при всем моем к ним уважении, а признаться, я занимаюсь ими последние пятнадцать лет, нет того запаса прочности, что имеется у реальности. Ведь никогда не можешь быть уверен, даже будучи опытным сновидцем, что, он не подведет тебя, – я помолчал и добавил. – Вы создатель, и то сомневаетесь в своей силе. – Павел хмыкнул, слово резануло его слух. – Но сомневаетесь сознанием. Подсознание ваше, благополучно отправившее героя на фронт, прекрасно осведомлено обо всех ваших возможностях.

– Вы хотите сказать… – он не закончил, не посмел. Я вздохнул с некоторым облегчением. Кажется, сотрудничество найдено.

– Да. Именно. Вам предстоит ответить на брошенный вызов. И вовсе отказаться от этого сна, с чистой совестью предавшись созерцанию иных миров и картин….

Павел неопределенно пожал плечами. Это было странно для него. Впрочем, это было вообще странно. Сражаться с самим собой.