Вожатый…

Потом мы погнали детей на обед, пытались заставить их спать в тихий час. Все вместе придумывали название и девиз для отряда, готовили стенгазету на завтрашний конкурс. Ходили ужинать, на ознакомительную экскурсию по лагерю. Оставив малышню на попечение двух новоявленных воспитательниц, я бегал за вторым ужином: бутылочка йогурта и печенье на всех – на продуктовый склад. И потом, помогал своим Алесе и Надьке укладывать этих оболтусов спать, убеждая, что закрываю их на ключ исключительно ради их же безопасности. Поскольку, по циркулирующим в данной местности слухам, где – то в соседней деревне завелся настоящий педофил. А еще, местные хулиганы вполне могут заявиться в лагерь посреди ночи, и свободолюбивым детишкам, при этой нежданной встрече может очень сильно не повезти. А еще, я изял контрабандное пиво и даже две фляжки со спиртом, конечно забыв про сигареты. Поэтому мои галчата долго втихую курили на зависть другим отрядам, в которых были более опытные вожатые и воспитатели. Я почитал самым маленьким, трем девочкам, оказалось от восьми до десяти, с ними поселилась молчаливая пятнашка Настя, одолженную у воспитателя Алеси книжку про муми–тролей. И вот, когда с захваченным с продуктового склада, вернее – честно стыренным большим красным яблоком. Я развалился на перилах веранды, любуясь ночным небом – усыпанным окошками желтых звезд и запутанными туманностями. Слушая стрекот кузнечиков. «Мои девчонки», к концу дня в своей голове, я называл их только так, сообщили, что: «Надя решила жить вместе со старшими девочками, а мы с Алесей будем жить в пятой комнате – вожатской, потому, что она очень маленькая и туда помещается только две кровати».

Сказать, что я слегка удивился? Я, вообще ничего не понял. Такой вот дурак. А еще, я безумно устал, потому что, как мужчина взвалил на себя большую часть наших обязанностей. И теперь, меня хватило только на то, чтобы тихонечко, докушав яблочко и запулив огрызок в космические дали, сползти с перилл деревянной веранды. Доковылять до своей комнатушки, где аккуратно сложенные заботливыми женскими руками – лежали все мои вещи, и, раздевшись нырнуть в койку. Алеся, тут – же выключила свет, но я все равно видел в звездной дымке, проникающей сквозь окна без штор, как она раздевается. Конечно, тут – же возникли разные умные мысли, но я уже отрубился, так и заснул с улыбкой мартовского кота на осунувшемся лице.

Проснулся я, спустя шесть часов от завывания пионерского горна, несшегося из репродуктора прямо рядом с нашим окном, такие злодейские штуки были вблизи каждого корпуса, чтобы значица, дети и их вожатые с воспитателями, не проспали на утреннюю линейку, зарядку и конечно завтрак.

Алеся в одних белых трусиках и лифчике замерла у окна, я сделал вид, что все еще сплю, и открыл глаза пару минут спустя.

3. Партизаны. Птичка – синичка или мой хвостик по имени – Ксю

Наверное, в двадцать, я был еще настоящим ребенком, потому что все происходящее для меня – было только игрой, игрой – идущей по правилам жизни и внутреннего понимания справедливости. С этим у меня вообще – беда, многие жалуются на то, что она у меня слишком уж обостренная… Прямо порезаться можно…. «Какая есть», – ворчу я. «Здравствуй, утро!»

*

Если утро начинается с подъема, то день – с зарядки. Нет, тогда еще не было сотовых телефонов и поэтому на зарядке заряжались – люди. Ты не поверишь, зарядка на свежем воздухе в девять утра в сосновом лесу, действительно может зарядить на целый день. И мы заряжались, с жалобными и возмущенными стонами, зато сразу начинали смеяться. Взмах ногой, взмах рукой, прыжки на месте – как зайцы, бег пятьсот метров вокруг огромной поляны… с мягкой изумрудной травой – мокрой от росы. И, какое это – счастье, когда эта чертова утренняя зарядка заканчивалась…..

Каждый человек должен начинать свой день с ощущения счастья. Счастье, это – такое естественное состояние человека. Я пишу об этом и улыбаюсь…, а как думаешь ты?

После завтрака и умывания холодной водой, мы идем на линейку, теперь уже не безымянный седьмой отряд, а настоящие – «Партизаны». Наш девиз: «Фиг поймаешь!». Когда мы галдим и радостно хохочем: Партизаны!!! Фиг поймаааешь! – локализуя себя в данном секторе пространства, директор лагеря печально качает головой, как будто сдвинулся горный хребет и вздыхает – порыв ледяного ветра в этот утренний летний зной, а остальные тоже хохочут как мы. А я, тихонечко дожевываю огромную печенюху – вымазанную сливочным маслом и яблочным джемом, пряча за спиной стакан крепкого чая, больше похожего на чифирь. Просто нам забыли накрыть столы, и пока я бегал разбираться, а потом помогал дежурным накрывать, девочки – воспитатели в это время пытались утихомирить детей, сам не успел толком позавтракать. Хотя, если честно, на свой завтрак мы опоздали – все вместе, минут на двадцать. Так трудно привыкнуть – жить по расписанию, даже – детям. Хотя детям это, по моему личному убеждению – вовсе не нужно…, конечно, я ошибаюсь.

*

Если честно, мы не были «липовыми» педагогами, просто играли роли – мам и пап, такими, какими бы сами хотели видеть их… Не знаю, как у нас это получалось, но дети тянулись к нам, как малый росточек тянется к свету. У каждого в отряде завелись свои личные хвостики. Моего хвостика звали Ксюша, или просто маленькая Ксю, была и большая Ксю, но та чаще ходила сама по себе как кошка, а этой – было восемь лет, и она – мой хвостик.

Какая она?

Она вся такая – тонкая, как травинка. Крохотная – птичка – синичка. Молчаливая – не вытянуть слово. Невысокая для восьми лет, темноволосая, вечно взлохмаченная, прическа похожа на перья, с умненькими, но отчего печальными глазками – цвета молочного шоколада, и милой курносостью носа. Отчего в ее глазах поселилась печаль? Ну, тут много причин. Я не спрашивал, как и когда погибли ее родители, но на всем белом свете из близких, тех, что не оставят и не предаст у нее осталась только бабушка Зульфия, крепко занятая ее воспитанием. И это, кажется – вторая причина грусти в глазах этой малышки.

Ее бабушка типичный пример – гиперопеки, и ее тягостных последствий, когда любящий человек превращается в тирана. Не знаю, как Ксю вообще отпустили в лагерь, думаю, тут сыграл фактор «бесплатной путевки». Тогда я еще не знал и не понимал, что даже любовью можно задавить. Наверное, от этого самого давления Ксю и ушла глубоко в себя и стала молчать, а не только от того, что ее родители погибли. Хотя, я не имею права судить об этих вещах, я до сих пор в них не разобрался так, чтобы судить….

За Надюшей хвостиками ходили два брата – близнеца – вреднющих и хулиганистых татарчонка. Меж тем, Надюша была для них беспрекословным авторитетом в любых пацанских делах. Возможно, она заменяла им старшего брата, а может…, могу только гадать.

Мы никогда не спрашивали детей об их личных обстоятельствах, просто знали, что у нас они из опекаемых и дети матерей одиночек. Были в лагере отряды из детей полностью из детских домов – всего Пермского края.

Алеся была звездою наших взрослых девчонок. Чем она их взяла? Наверное, своим интеллектом и образом – лирической героини. Конечно, эти гранд – дамы за ней не ходили как наши с Надюшей хвостики, но тоже – постоянно – случайно оказывались рядом и до обморока обсуждали свои насущные женские дела и проблемы.

Как Ксю стала моим хвостиком?

Впервые увидев ее, я мимоходом сказал: какая ты ужасно пушистая, – и тихонечко погладил ладошкой по голове, пытаясь уложить взлохмаченные волосы. Потом, это стало нашим ритуалом вместо: «здрасьте» при встрече. Затем, куда я бы не отправился Ксю, старалась оказаться рядом, а я пытался отправить ее назад, заняться чем – то, более детским. Например – играть. Но она брала мою правую руку в свою маленькую ладошку, и тут же отпускала. – Хорошо, – отвечал я, на этот невинный жест, и хвостик топал за мной как привязанный. Конечно, иногда, я говорил – «нет», – нужно же мне было ходить в туалет и бегать пофлиртовать с девчонками из соседних отрядов, или перекинутся парой слов с кем – то из малочисленных местных мужчин: директором лагеря, физруком, охранником – Филином или фельдшером Геной.

Гена отдельная история. Невысокий, излишне худой, но поджарый товарищ, настоящий блондин с мощными залысинами и ярко зелеными глазами, лет сорока. Он приезжал работать в лагерь Ирень седьмое лето подряд. Я так и не удосужился узнать, кем, и где он работал, там за лагерными воротами – в обычной жизни. Сюда он приезжал из-за молодых девчонок. – Ты понимаешь, – вещал мне Геннадий за чашечкой чая с конфискованным мной у детишек спиртом, – здесь столько молодых симпатичных девчонок и почти никакой конкуренции, их штук пятнадцать, двадцать, конечно я имею в виду, только половозрелых особей, – хмыкал Геннадий. – А мужиков, – он благосклонно кивал в моем направлении, от силы пять, шесть, если считать пьянчугу слесаря – дядю Мишу.

– Ну и как…? – спрашивал я, – выходит.

– Три четыре романа за лето, – гордо улыбался плешивый Гена, и я ему почти верил, вспоминая, как у окна раздевалась Алеся.

– Пойду ка я, к своим…

– Конечно, иди, – на лице Гены расплылась такая масляная улыбка, что мне тут же захотелось смыть ее остатками чая со спиртом, или своим кулаком, но я сдержался.

Когда я вернулся в свой родной седьмой корпус в час ночи, там не спали.

Кто-то из старших девчонок разбил стекло в оконной раме изнутри, кажется, в него случайно попало яблоко, да то самое – яблоко раздора. Не знаю, чего они его не поделили: так не доставайся же ты никому…, да еще ночью. Конечно, я ругался, достаточно громко, чтобы проснулись все остальные. В окне старших девочек зияла большая дыра, на улице ночь. Притопавшая из соседнего корпуса на шум вожатая – рыжая Галя, зевая, сказала, что: это ничего, просто стоимость нового стекла вычтут из моей зарплаты, так уже было…

Как существо мстительное, однако – слегка дальновидное, чтобы в это самое открытое теперь окно наши перезрелые девочки не усвистали посреди ночи на встречу приключениям, и не пустились во все тяжкие, я согласился посидеть с ними пока они не уснут. А чтобы не заскучать, и самому не уснуть, рассказывал им разные страшные истории, коих знаю чертову кучу. Просидев так с пол часика, я сказал, что устал и отправился спать сам, в свою комнатушку, что мы делили вместе с Алесей. Поспать мне, конечно же, не удалось, наши взрослые девочки все – таки выбрались в разбитое окошко и уже через час скреблись у порога вожатской – жалобно стеная. Кентервильское приведение точно бы удавилось от зависти, услышав эти завывания. Что им было нужно? Они требовали, чтобы «раз я их так запугал», значит «должен теперь охранять», желательно изнутри комнаты. Я долго отказывался, обращаясь к отсутствующей у них по малолетству совести, пока ночевать вместе с ними не согласилась – Надюша, сказав, что «постелет матрасик в их комнате у дверей», тут уж возмутился я и перетащил ее кровать из соседней палаты.

В итоге на утро проспали все, весь наш отряд, на зарядку не ходил, на линейку опоздали, за что нам впаяли выговор и внеочередное дежурство по лагерю.

4. Глухонемые птицы, утята и хулиганы

На свое штрафное дежурство мы заступили с обеда, на радость третьему отряду, который только успел накрыть завтраки и даже не приступил к уборке территории лагеря.

После завтрака Алеся, Надежда и я разделили своих разбойников на три группы, с самой многочисленной, состоящей практически из одних парней и одной девочки, Надюша вызвалась провести уборку лагеря и отправить двух оболтусов – на пост у восточных ворот в лес, у западных ворот дежурил охранник Филин.

Алеся с младшими девочками и несколькими пятнашками отправилась следить за купанием малышей на реке в качестве дежурных спасателей, а потом помогать готовить Вселагерный вечер большой моды.

Я с шестью девчонками взял на себя дежурство по кухне. Мы должны были помогать кухонным работникам: накрывать, распределять отряды по секторам, а также вовремя, убирать грязную посуду со столов.

Дело оказалось хлопотным, суетливым, но при этом – чрезвычайно калорийным. Веселые – дородные поварихи из соседней деревни «Чижы», вовсе не жаждали повесить на нас все свои обязанности, а большую часть работы делали сами. Только то и дело возмущаясь, что мы такие худые, и заталкивали в наши лапы, то свежеиспеченные булочки, то стаканчик компота или кефира, зеленые хрусткие яблоки или свежую морковь – как кролям, и еще – постоянно предлагали сесть и немного перекусить вместе с очередным отрядом.

А мы носились как белки – летяги, когда в один момент наступила заминка. На ужин не явился большой отряд глухонемых детей. Я взялся сбегать их и разыскать. Как выяснилось, отряд, глухонемых в котором числились одни девочки от 12 и до 16 лет, расквартировался в зимнем – каменном корпусе на втором этаже.

Сориентировавшись быстро и думая, что на столах остывает ужин этих потеряшек, я рванул в нужном направлении, сверкая своими пяточками.

*

И вот стою и стучу в дверь палаты, я – существующий еще по правилам обычных людей. И ничего не зная, о том, как живут – там, за этой дверью. Конечно, мне никто не открывает. Я сам открываю эту дверь, с криком: – Здравствуйте, я дежурный – вожатый, – мгновенно оказываясь в параллельной реальности. Здесь, в параллельном мире, все происходит плавно и не спеша, как на дне океана, кто – то переодевается стоя в одних трусиках, кто – то валяется на кровати с книжкой, грызет печенье, или показывает что – то ладошками у окна. У некоторых девчонок движутся губы, но только без звука. Я же не знал что это девичий отряд.

Я кричу: Я зашел!!!! – но меня никто не слышит. Чувствую себя как по ту сторону аквариума с чудными тропическими рыбками. Или как будто, я стал невидимым – каким ни будь бесплотным духом. Даже, когда одна из девчонок меня замечает, и трогает подругу стоящую рядом ладошкой за плечо, ту, что переодевалась, та лишь быстро накидывает на себя, лежащий на кровати халатик, а остальные так и остаются жить – там, в своем зазеркалье. Или вернее, это я – вне их мира – там, за глухой стеной.

Наконец, я догадываюсь отвернуться, взяв со стола листок белой бумаги и маркер, пишу:

ВЫ ДОЛЖНЫ ИДТИ НА УЖИН! Я ЖДУ….

И обхожу с этим листочком всех. Я так и не узнал, куда подевалась их вожатая и оба воспитателя, но, не сдержавшись, рассказал эту историю дежуривших вместе со мной по кухне – девочкам.

– Совершенно глухие и не могут говорить!!!– схватилась за голову наша единственная в отряде блондинка – Маша, большая актриса.

– Как же они танцуют, когда не слышат музыку? – спросила меня, такая всегда рассудительная восьмилетняя девочка Эля.

– Может вы, их – научите…? – решил я тогда пошутить.

А девчонки восприняли эту идею серьезно…., они загорелись, тем более именно сегодня вечером намечалась большая дискотека на открытом воздухе, на площадке у каменного – зимнего корпуса.

*

Девочки из моего отряда не знают языка жестов, зато Маша и Эля профессионально занимаются танцами, с пришедшими по отправленной им записке с пятью глухонемыми девчонками (хотя звали всех) они объясняются движениями, эмоциями на лице, а еще своими губами, как можно выразительнее произнося посредством мимики то, что хотят сказать, или объяснить. Вот мои героини – Эля и Маша показывают девочкам из особого пятого отряда основные движения и предлагают их для начала, за ними просто повторить, когда для тех, кто слышит, начинает играть музыка из динамиков, закрепленных проволокой на стволах высоченных сосен под темнеющим небом, наполненным теплыми летними звездами.

Глухонемые девочки, чтобы видеть не только своих новоявленных учительниц, но и друг друга, располагаются полукругом и повторяют за ними, все, что через мгновение превращается каким – то чудом в связанные движения рук и ног, всего тела. Так, буквально на глазах рождается …танец глухонемых птиц. Почему…. птиц? Ну, они как лебеди столь же грациозны и красивы в своем полете, когда машут крыльями – рук….