Старухи

– А вы очень симпатичный молодой человек! Меня, кстати, Марья Фёдоровна зовут, – кокетливо представилась Марья Фёдоровна. – Я в тринадцатом доме живу – в четвертом подъезде!

О Боже! В тринадцатом! В крайнем подъезде!!! Да тут еще метров семьдесят, не меньше!

– Вчера дождь был, ветер, холод. Ну, вот я и поленилась из дому выходить. Так целый день дома перед телевизором и просидела. А теперь вот жалею. Ноги-то после вчерашнего не слушаются.

«В душ можно ведь и вовсе не ходить – я же не бегал! Но я, пожалуй, еще и опоздаю сейчас…»

– Тут можно, в принципе, через дворик пройти…

– Давайте через дворик! – быстро отозвался я.

– Но, вы знаете, там бордюр… Высокий. А я сегодня не сильна на бордюры взбираться.

Голубь пьет из оставшейся после вчерашнего дождя лужицы. Рядом скачут воробьи. На асфальте написано: «МАША». Рядом лежит окурок. Я достаю телефон и набираю номер. Мне не отвечают, и я набираю снова.

– Молодой человек, если вы торопитесь, так идите! Чего время на меня тратить?

Я задумался. Мы уже набрали скорость – каждый шаг Марьи Фёдоровны был не меньше, чем полстопы, а паузы между шагами становились все короче. Жалко было терять такую скорость.

– А на каком этаже вы живете?

– На четвертом.

Меня охватило отчаяние.

– Но только я домой сейчас не пойду. Я сяду около подъезда, передохну чуток, а минут через сорок как раз Зоя Паллна на прогулку выйдет – так мы с ней еще по двору погуляем.

Эти слова меня немного порадовали. В конце концов, можно сослаться на пробки, час «пик», заторы в метро… Двадцать минут – не такое уж и страшное опоздание. Хотя в этой майке и в шортах нельзя…

– Надо больше гулять, молодой человек, больше двигаться. Движение – это жизнь! Запомните это, молодой человек! И берегите свои ноги! Не давайте им прозябать – пусть ходят, бегают везде… Уж мне-то поверьте! Уж я-то знаю!

Я в последний раз посмотрел на часы…

Сны о бабушке

СОН ПЕРВЫЙ

Первый сон самый частый. И самый тревожный.

Я сижу в гостиной своих покойных бабушки и деда. Я сижу за круглым столом, инкрустированным разными породами дерева: на столе изображены цветы и листья, очень красивые. Бабушка купила его с первой пенсии, чтобы за ним сидели внуки, шумно переговариваясь, жадно поедали черешню, а потом, выскакивая из-за стола, чтобы убежать скорее во двор к друзьям и к играм, не ударялись своими нежными телами об углы стола.

Я сижу вместе с бабушкой и дедом, и я очень рад, что наконец-то выбрался к ним, и недоумеваю, отчего это я столько лет не приезжал к ним в Кишинев?

Мы пьем вместе чай с булочками. Пережившая голод бабушка всегда следила за тем, чтобы в доме было вдоволь хлеба. И на столе лежит ароматный свежий ржаной каравай с хрустящей корочкой и много сдобных булочек, рогаликов всяких. Мы пьем чай и разговариваем, как обычно, громко, ведь оба они на старости лет стали глуховаты.

Мне радостно, и я понимаю с облегчением, что на этот раз мне не надо никуда спешить – ни на работу, ни в университет, ни в школу, ни на встречу с подростковой любовью, ни к товарищам захватывающих детских игр. На этот раз я никуда не тороплюсь, и могу хоть всю оставшуюся жизнь вот так просидеть за чаем и беседой.

От первого сна грустнее всего просыпаться.

_____________________

– Пару месяцев назад выхожу я из магазина – и вдруг ко мне подбегает какая-то женщина и начинает обнимать меня и целовать, и плакать! «Роза Андреевна! Роза Андреевна! – кричит. – Вы даже не представляете себе, как я Вам благодарна!» А я стою и понять ничего не могу – я ее не узнала сначала. А потом вспомнила: это же мать Сажина! Ой, как я с ним намучилась! И после уроков с ним просиживала, и с ней без конца разговаривала. А вот он, оказывается, выучился, профессию получил, человеком стал, женился, своих двое детей у него…

Моя бабушка ушла на пенсию, когда ей исполнилось 55 лет – день в день, не проработав после дня рождения даже до конца рабочей недели. А до этого она тридцать лет работала учительницей. Сначала преподавала русский язык и литературу, потом перешла в начальную школу. Мы с сестрой и двоюродным братом всегда очень любили ее рассказы о школе. Мы снова и снова просили бабушку их пересказывать, и она в лицах свои истории повторяла.

Одна из них про мальчика Саначина. Он все время на уроках отвлекался, залезал под парту, рвал там какие-то бумажки или ел что-то. Очень бабушка мучилась с ним. Она как-то раз сказала ему: «Саначин, выйди из класса и приведи себя в порядок!» А он не вышел.

– Голову из-под парты вытащил, смотрит, жует что-то… Я ему опять говорю: «Выйди из класса!» А он всё сидит. Дети смотрят на него, смеются… Он тогда кривляться начал – когда увидел, что дети смеются. Я ему опять говорю: «Выйди из класса, а то я сама тебя выведу!» Он опять не вышел. Тогда я подошла, взяла его на руки и вынесла из класса. Дети смеяться начали, а ему не понравилось… А что я могла сделать? Зато потом он уже слушался меня!..

Была еще история про девочку Аллу.

– Показываю я им букву «А». Посмотрели, повторили, записали. Запомнили. Через пять минут спрашиваю: «Алла, что это за буква?» «Не знаю…» Думаю: «Что такое?» Оставила ее после уроков. Позанималась. На следующее утро приходит – я ей опять: «Алла, что это за буква?» – «Не знаю…» Я думаю: «Да что ж такое-то? Что с ней делать? Мне же надо как-то ее учить! Мы же с детьми уже другие буквы проходим!» А потом уже директриса сказала мне, что эта девочка умственно отсталая, что мама долго уговаривала ее взять девочку… «Возьмите, говорит, ну возьмите!» Ну, думаю, тогда понятно! А я-то думала – что такое? А так поняла все…

– Папа мой – ваш прадедушка – был красным комиссаром! Он воевал в Гражданскую. Скакал на коне с шашкой! А потом у меня была корочка, что я член семьи красного комиссара. Меня пускали в баню бесплатно.

– Я очень любила кататься на коньках. У меня были такие деревянные конёчки – красивые, с закруглениями впереди. «Снегурки» назывались. Я привязывала их к валенкам и каталась по Оренбургу. Иногда просто по улицам каталась. Но частенько мы с ребятами прицеплялись к полуторкам и ехали так. А когда нас ловили милиционеры, они срезали коньки и уносили. И не отдавали.

И вот однажды прихожу я домой. Без коньков. Грустная такая! «Ну, что, срезали?» – спрашивает папа. «Да, – говорю. – Срезали». – «Ну, пошли со мной!»

Пришли мы в здание одно большое, папа поговорил с каким-то работником, удостоверение свое показал. Тот проводил нас в каморку какую-то, открыл… А там коньков разных – видимо-невидимо! «Выбирай, говорит, любые!»

Я снегурки взяла. Может, мои. Или точь-в-точь как мои.

– Но больше всего я любила сидеть в библиотеке. Дома-то книг у нас не было. Мама неграмотная практически была – ну что там она училась? Только в церковно-приходской школе пару лет… Это потом я уже и читать ее как следует научила, и книги ей покупала… Ну так вот. У нас библиотека была центральная городская. В ней книг много-много было! Еще дореволюционных, с ятями, издательство «Нива». И вот я в ней сидела и читала – читала, читала… Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова… Но больше всех мне всегда нравился Гоголь.

– Я читала: «Вообрази: я здесь одна, никто меня не понимает!» И думала: «Это же в точности про меня!» Дома только и разговоров – что поесть и что где купить. А мечтать о чём? А любить кого? А жить для чего? Папа говорил: «Мы живем и работаем ради светлого будущего!» А я думала: «А сейчас-то как жить? Я же в настоящем живу!»

Потом моя бабушка поступила на географический факультет Оренбургского университета.

– Я географию очень любила! Всю жизнь мечтала путешествовать!

Но когда она показала свои юношеские стихи одному молодому человеку (тридцать пять лет спустя он стал моим дедом), тот уговорил ее передать документы на филологический факультет.

– Вот так я стала учительницей русского языка и литературы.

– Я всегда говорила детям: «Так, вы получили новые учебники, оберните их аккуратно и уберите подальше. Из учебников вам нужно будет знать только имена и даты рождения писателей. Остальное мы будем узнавать из их произведений».

– А как я читала стихи!

И каждый вечер в час назначенный

(Иль это только снится мне?)

Девичий стан, шелками схваченный,

В туманном движется окне!..

Бабушка проникновенно, жестикулируя, читала эти строки.