Сакральные смыслы Новороссии. Церковные и цивилизационные расколы в Новороссии, на Подкарпатской Руси и Украине

Еще определеннее Никон выразил свое стремление к осуществлению симфонии в речи на Соборе 1654 г., когда сказал: «По словам благочестивого царя Юстиниана, два величайшие дара даровал Бог людям по Своей благодати: священство и царство, из которых одно служит Божественным, а другое правит человеческими (делами), но оба, происходя из одного и того же начала, украшают человеческую жизнь; они тогда только могут выполнить свое призвание, если будут заботиться о сохранении между людьми Божественных заповедей и церковных правил» [8].

То же самое стремление Никона ярко было выражено и в том обстоятельстве, что теория симфонии властей была помещена в предисловии изданного им в 1655 г. Служебника. Здесь о царе и патриархе говорится, как о «Богоизбранной сей и премудрой двоице», которая в лице царя Алексея Михайловича и патриарха Никона председательствовала на Соборе 1654 г.

.

В своем сочинении «Раззорение» Никон ясно различает власть церковную и власть царскую, из коих ни одна не должна подавлять своим вмешательством области другой, но каждая должна блюсти свой порядок за своею собственною ответственностью. «В духовных делах, – говорится здесь, – воля царя не может стоять выше церковного закона, ни в отношении какого-либо дела, принадлежавшего Церкви, царь не может делать установлении или действовать с властью контролирующей. Так же надо понимать и о церковных канонах, которые повелевают соблюдать и поддерживать царские законы. Ни один человек не может противодействовать канонам Церкви, учению св. отцов и законам царства, или что-либо возражать против них: каждая имеет свой собственный порядок и права, установленные Богом, и каждая должна поддерживать и защищать свой собственный порядок для себя, на свою собственную ответственность» [9].

На протяжении всей рукописи Никона в 900 страниц, переведенных Пальмером на английский язык, нет ни одного слова, которое говорило бы о требовании для патриарха каких-либо прав в делах государственного управления.

И не только в поучениях, речах и сочинениях Никона нельзя найти ничего, что говорило бы о его претензии на участие в управлении государственными делами в какой бы то ни было мере. Этого совсем не было и в его деятельности. В данном случае весьма характерны слова самого царя

Конечно, царь мог быть на Соборе только в качестве почетного председателя.

Алексея Михайловича, которые свидетельствуют о полном невмешательстве Никона в светские государственные дела. Эти слова произнес царь в 1657 году в ответ на просьбу одного диакона о снятии с него запрещения, наложенного на него Никоном. «Боюсь, – сказал ему царь, – что патриарх Никон отдаст мне свой посох и скажет: возьми его и паси монахов и священников; я не прекословлю твоей власти над вельможами и народом; зачем же ты ставишь мне препятствие в отношении к монахам и священникам» [10].

Даже титул «Великого Государя», который патриарх Никон не соглашался принимать, и государственное регенство в отсутствие царя, принятое по просьбе последнего, на которое Никон смотрел как на службу государю, абсолютно не говорят о его стремлении к вмешательству в государственные дела. И то, и другое свидетельствует не о политической, а о духовной высоте патриаршества, которой достигло оно благодаря гениальности Никона.

Мы можем в защиту Никона сказать еще больше. Он не только не вмешивался в государственные дела царя, но и в своих церковных делах не стремился к единоличному властительству. Он привлекал к участию в них епископов русской Церкви и того же царя, о чем свидетельствуют созванные им Соборы[2 - Собор 1654 г. был созван патриархом Никоном для одобрения предприятия касательно исправления церковных книг. На Соборе 1655 г. было рассмотрено и одобрено исправление Служебника. Собор 1656 г. продолжал исправление книг и установил ряд реформ, в числе коих оказалось запрещение перекрещивать католиков.].

Итак, если в исторической действительности не находится никаких фактических данных обвинять Никона во вмешательстве в государственные дела, то нет никаких оснований и для его обвинения в непомерной гордости, которая приписывается патриарху Никону на основании этого мнимого его вмешательства. Все это обвинение взято из собственного ума Лигарида и исходило из злобы врагов Никона.

То же самое нужно сказать и относительно обвинений Никона в непомерной гордости на основании ухода его из Москвы в Новый Иерусалим 10 июля 1658 г. По мнению С. М. Соловьева, этот уход есть ни что иное, как протест Никона против лишения его прежнего значения в государстве, или – средство давления на царя, имевшее целью заставить удовлетворить честолюбие и гордость патриарха и вернуть его к прежнему положению в государстве. Соловьев смотрит на свое мнение как на психологические причины, побудившие Никона удалиться из Москвы в Новый Иерусалим.

Но это психологическое объяснение ухода имеет своим источником взгляд на патриарха как на крайне гордого человека все того же Лигарида и потому является пристрастным и несостоятельным.

И по существу своему это психологическое объяснение является слишком непсихологичным. В своем «Раззорении» Никон пишет: «Если бы великий государь царь не обещал перед Богом и Матерью Божиею соблюдать заповеди Святого Евангелия, святых Апостолов, и святых отцов, то я бы не помыслил принять такой сан. Но Бог ведает, как великий государь царь дал свой обет в Св. Церкви пред Господом и Богом и всечестным и животворящим образом Всесвятейшей Пречистой и Преблагословенной Девы Матери Божией и Приснодевы Марии, и пред святыми Ангелами, и пред всеми святыми, и пред освященным Собором, и перед его царским синклитом и перед всем народом. И пока он, великий государь царь, сколько мог держался своего обета, повинуясь святой Церкви, мы хранили терпение. Но когда он нарушил свой обет окончательно и стал на нас неправедно гневаться, как Господу Богу известно, тогда мы, помня свое собственное обещание соблюдать заповеди Божий, данные при поставлении в патриархи собственноручной подписью, войдя в Святую Церковь в годовщину принесения в Москву святой Ризы нашего Господа Бога и Спасителя Иисуса Христа, и окончив святую литургию, засвидетельствовали перед Богом…[3 - Имеется в виду прощальное слово Никона пастве, сказанное им 10 июля 1658 г. по окончании литургии.] беспричинный гнев царя и ушли, помня Божественные заповеди (Мф. 10, 22): «Когда же будут вас гнать в одном городе, бегите в другой, ибо истинно говорю вам: не успеете обойти городов Израилевых, как придет Сын Человеческий». И, выйдя из города, помня заповеди Божий: «Когда не принимают вас и не слушают вас, уходите из дома того, стряхайте прах от ног своих».

Таким образом, как свидетельствует сам патриарх, он ушел вследствие того, что царь нарушил клятву, перестал слушать его в делах духовных и в прощальном слове обвинил царя в своем уходе, поставив его в положение гонителя. Как человек в высшей степени умный и гениальный, он конечно, не мог рассчитывать, что за такое прощальное его исповедническое слово царь вернет его. Скорее он мог ожидать, что царь еще более на него разгневается. Но патриарх не мог поступить иначе, ибо бескомпромиссно боролся за истину и неуклонно требовал от царя исполнения клятвы, данной им при вступлении Никона на патриаршество, клятвы соблюдать Божественные заповеди и св. каноны и сообразно с этим относиться к церковной власти.

Этому психологическому объяснению проф. Соловьевым ухода Никона надо противопоставить истинное психологическое объяснение слова Никона при вступлении его на патриаршество, какое делает проф. Стенли в целях уяснения смысла того же ухода патриарха. По поводу требования Никоном от царя клятвы 22 июля 1652 г. проф. Стенли говорит: «В самом (этом) требовании мы узнаем тот же открытый, решительный и непреклонный характер. Властолюбие, ищущее неограниченного господства, никогда не предложит таких требований и притом в минуту своего возвышения. Оно постепенно, незаметно посягает на права других. Такое требование может сделать только человек, глубоко сознающий важность предстоящих ему обязанностей и всю силу препятствий на пути к их выполнению… Каким вступил он на кафедру – строгим, решительным и непреклонным, таким чрез шесть лет он оставил ее».

Как видим, психологическое объяснение ухода патриарха профессором Стенли совершенно исключает возможность объяснять уход Никона в смысле его непомерной гордости. Напротив, на основании этого ухода оно говорит о нем как о мужественном исповеднике Божественных заповедей и своих священных патриарших обязанностей. Проф. Стенли как чуткий и истинный психолог чрез уход Никона вскрывает в нем не гордость, а редкий дух исповедничества.

Это мнение проф. Стенли об уходе Никона совпадает с мнением Иерусалимского патриарха Нектария. Для нас это патриаршее мнение должно быть особенно ценным. В данном случае высказывается весьма авторитетное лицо, о котором его преемник Иерусалимский патриарх Досифей отзывался в своем письме к царю Алексею Михайловичу как о высоком нравственном авторитете. Помимо того, Нектарий находился вдали от никоновской московской смуты и не был заинтересованным лицом. Он дает положительный отзыв о Никоне, несмотря на то, что ему были представлены чрез иеродиакона Мелетия – друга Лигарида от врагов Никона самые отрицательные сведения относительно последнего. Вот что писал (от 20 января 1664 г.) Нектарий царю Алексею Михайловичу по поводу присланной грамоты:

«В сей грамоте мы не нашли ни причины удаления Св. патриарха вашего Кир Никона, сослужителя и брата нашего о Христе нашего смирения, ни другой какой вины против него, кроме пятилетнего его отсутствия… Итак, просим мы Святейшее Ваше Величество, чтобы вы не преклоняли слуха своего к советам мужей завистливых, любящих мятежи и возмущения, а наипаче, если таковые будут из духовного сана… Несогласия и возмущения в Церкви страшнее всякой войны, ибо раздирают нетленную одежду Христову, которую не разделили и жестокосердые воины во время страдания Христова; раздирать же одежду Христову есть явный знак погибели души, за которую умер Христос… Итак, помысли о сем, миролюбивый государь, последуй кротости Давида, восприими ревность по вере православной и постарайся со тщанием паки возвести патриарха вашего на престол его, дабы во время священного твоего царствования не было положено злого и гибельного начала сменять православных и правомыслящих о догматах веры патриархов ваших. Сие есть начало разрушения Церкви нашей в Константинополе; оно послужило и доныне служит источником многих зол и сделало нас посрамленными перед западной церковью. Опасайтесь и вы, чтобы необычайное у вас не обратилось в гибельную привычку. Если Никон говорит, что он не отрекался от престола, но от непокорных, то ясно, что он обличает непокорность народа. Итак, покажите к нему достодолжное повиновение как к строителю благодати, не обыкновенное в Церквах Божиих, но каковое предписывают Божественные законы. Отречение же его, которое, как говорят, он сделал в Церкви, может быть принято снисходительнее для соблюдения тишины, тем более, что он, Кир Никон, как мы сказали, отрекался от непокорного народа, а не от престола».

Хотя это письмо Нектария написано весьма корректно и сдержанно, тем не менее по своему содержанию оно является страшным обвинительным приговором для царя Алексея Михайловича, бояр и всех врагов Никона, которые на языке канонических правил рассматриваются в данном случае как непокорная паства или непокорный народ, в силу чего св. каноны предвидят оставление его архипастырями.

Прежде всего здесь выгораживается личность Никона от обвинений со стороны его врагов. Затем патриарх Нектарий обращает внимание царя Алексея Михайловича на то, что в русской Церкви раздирается риза Христова, совершается ужасная церковная смута, которая страшнее всякой войны и виновником которой является сам царь, так как он слушает людей завистливых, любящих мятежи и возмущения. Патриарх умоляет царя с особенной заботливостью и почтительностью возвратить на престол Никона и предупреждает его, чтобы Никон не был смещен с патриаршей кафедры, что будет поводом для русских царей так поступать в русской Церкви и впредь и что является величайшим злом, от которого страдала и страдает константинопольская Церковь.

Нам в данном случае следует обратить особенное внимание в этом письме Нектария на то, что им обвиняется в непокорности, что то же – в гордости, не патриарх, а его непокорная паства, т. е. царь, бояре и прочие враги Никона. Последний же представляется в письме как обличитель этой гордости, как мужественный бескомпромиссный духовный их глава.

Кстати сказать, эта непокорность или гордость врагов Никона возросла до такой степени, что они не только не вернули патриарха на его кафедру, но два раза, в 1662 и в 1664 годах, когда Никон сам делал попытки вернуться на свою кафедру и приезжал с этой целью в Москву, – царь и бояре изгоняли его.

Итак, попытка проф. Соловьева обвинить Никона в непомерной гордости вследствие его ухода в Новый Иерусалим не имеет под собою никаких достаточных оснований. Поэтому мы должны смотреть на уход Никона в Новоиерусалимский монастырь как на средство его архипастырского воздействия на царя, имевшее своею целью побудить последнего переменить свое противоканоническое отношение к православной Церкви и установить к ней отношение на почве симфонии. Будем смотреть на его уход как на исповедничество, так как, если бы он не ушел, то оказался бы в числе тех малодушных людей, которые потворствовали светской власти в ее незаконном и гибельном для государства вмешательстве в церковные дела.

Будем по данному вопросу единомысленны с Нектарием, а не с теми, которые в своих обвинениях патриарха исходили из клеветнических воззрений Лигарида, точнее, из его недоброго сердца, из которого, согласно словам Христа, «исходят злые помыслы» [11]. Эти помышления всегда видят одно только зло в людях, доброе превращая в злое.

Конечно, нравственные страдания, которые испытывал Никон от зависти, ненависти и всевозможных клевет со стороны врагов своих были для него несравненно тяжелее аскетических подвигов. Трудно удержаться от слез при чтении повествования о суде над Никоном, на котором не только отсутствовали достаточные обвинения к низложению патриарха, но имели место и крайне тяжкие оскорбления его невинной личности[4 - По требованию царя Никон явился на Собор, но по чину патриаршему, т. е. с преднесением креста. Не видя для себя приготовленного места наравне с восточными патриархами, он не сел, но десять часов простоял на ногах, слушая обвинения из уст царя и давая на них ответы. Когда митрополит Крутицкий Павел и архиепископ Рязанский Иларион стали поносить патриарха Никона за оставление им престола с клятвою (Никон оставил престол без клятвы), а Мефодий, епископ Мстиславский, поднял даже руку на судимого святителя, тогда слезы потекли из очей царя. Государь, видя бояр молчащими, требовал улик против патриарха. Убежденный в своей невинности, Никон, обратясь к государю, сказал: «Государь, девять лет приготовляли то, в чем хотели сегодня обвинить меня, и никто не может промолвить ни слова, никто не отверзает уст… Если же и еще девять лет будут выдумывать клеветы, то и тогда не найдут ничего против меня». Тогда Иларион опять начал с дерзостью произносить ругательства по отношению к Никону, на что последний сказал: «Уста пастыря должны произносить одни благословения, а не поношения и неправду». Любящее сердце царя опять не могло вынести горького положения бывшего друга, иногда возражавшего, иногда безответного. Он сошел со своего престола, приблизился к Никону и тихо стал говорить ему: «О, Святейший… или, думаешь, забыл я все твои заслуги, мне лично и моему семейству оказанные во время язвы, и прежнюю нашу любовь?» Затем стал укорять его за посланную им Константинопольскому патриарху грамоту, в которой он на него жаловался, наконец, изъявил желание мира, уверяя в своей любви к нему. Так же тихо Никон отвечал царю, извинился за указанную свою грамоту Константинопольскому патриарху и, несмотря на заверения царя в его прежней любви к нему, чувствовал, что минувшее уже невозвратимо, тут же предрек царю свое горькое осуждение от Собора.]. На суде присутствовали два восточных патриарха – Антиохийский и Александрийский.

Это было последнее свидание патриарха Никона с царем и последняя с ним беседа. На третьем заседании в Благовещенской церкви над вратами Чудова монастыря 12 декабря 1666 года царь не имел духа участвовать в осуждении, которое давно уже было предрешено. На этом заседании

Никону прочитали обвинение, что он «смутил Царство Русское, вмешиваясь в дела не приличныя патриаршей власти… оставил престол свой за оскорбление слуги… распоряжался самовластно в трех монастырях (в Воскресенском, Иверском и Крестном) и давал им наименования Иерусалима, Вифлеема, Голгофы… препятствовал избранию нового патриарха, предавая многих анафеме… Павла, епископа, низверг самовольно и был жесток к духовенству, жаловался на царя Восточным патриархам, осуждал соборные правила, оскорбляя патриархов своим высокомерием».

Нелишним считаем отметить, какая страшная судьба постигла судей Никона. По свидетельству рукописного сочинения Спиридона Потемкина (в библиотеке г. Погодина), современника сему происшествию, оба патриарха по возвращении своем к пастве были повешены султаном за то, что без его повеления ездили в Россию. Паисий Лигарид, обличенный во многих злоупотреблениях, лишен был паствы своей и изгнан из России. Иосиф, архиепископ Тверской, потом митрополит Астраханский, был мучительски убит казаками. Иларион, митрополит Муромский и Рязанский, был предан суду за некоторые предосудительные поступки и отставлен от епархии. Медофий, епископ Мстиславский, был удален от блюстительства Киевской митрополии, и за измену и мятежничество потребован к суду в Москву и под стражею скончался в Новоспасском монастыре.

Этот суд Никон назвал незаконным, а греческих патриархов – наемниками. Таковым действительно и был этот суд. Все обвинения, в силу которых Собор лишил патриаршей кафедры и святительского сана Никона, оставив ему лишь монашество, были известны и Иерусалимскому патриарху Нектарию. Но последний писал царю Алексею Михайловичу, что не нашел достаточных причин к обвинению Никона, почему и просил вернуть его на патриаршество. Восточные патриархи, бывшие на суде, были задарены русским правительством и, кроме того, их совершенно изолировали от сторонников Никона, от которых они могли бы узнать все беззаконие, совершавшиеся над ним. При всем том и они колебались по поводу осуждения патриарха. Наконец, не все русские епископы были согласны на строгое осуждение Никона, в особенности Черниговский архиепископ Лазарь Баранович, один из самых просвещенных иерархов того времени, уважаемый за свою благочестивую жизнь самим государем. К нему примкнули на Соборе Симон, архиепископ Вологодский, и Мисаил, епископ Коломенский. Поэтому на втором заседании Собора вместо обвинения все безмолвствовали, несмотря на то, что государь требовал улик против Никона. На последнем заседании Собора ему был объявлен приговор, коим он был лишен сана, с сохранением только иночества, и присужден к заточению на вечное покаяние в Белозерский Ферапонтов монастырь. По прочтении приговора тут же восточные патриархи сняли с Никона святительские знаки и надели на него простой монашеский клобук. Никон спрашивал их, зачем в отсутствие царя и в малой церкви, а не в том соборе Успения, где некогда умоляли его вступить на патриарший престол, ныне неправедно и втайне его низлагают. Но ответа не получил.

После суда над патриархом Никоном его нравственные страдания не прекратились, но еще более стали увеличиваться. Тотчас по снятии с него сана его с ругательствами отвели на земский двор, вручили его приставам, которые осыпали его поношениями. К них присоединился архимандрит Сергий, который страшно поносил Никона и не давал ему совсем покоя своим злословием. С земского двора Никон был отправлен в путь в жестокую стужу. По любви к нему с ним отправились в место заточения некоторые из его учеников. Новоспасский архимандрит Иосиф, провожавший Никона до реки Клязьмы, отдал ему свою шубу, чтобы укрыть его от стужи. Прочие сопровождавшие в течение всего пути не только не имели к нему сожаления, но даже не давали ему хлеба. В силу бедности Ферапонтова монастыря Никону были отведены душные, тесные кельи, похожие на темницу; приставники жестоко обращались с ним, они наглухо заколачивали окна его келий и в таком стеснении содержали Никона до кончины царя Алексея Михайловича.

Последний всю остальную свою жизнь раскаивался в низвержении патриарха, посылал ему подарки. А пред смертью посылал к нему просить себе отпустительной грамоты, именуя его своим отцом, Великим Господином, Святейшим иерархом и блаженным Пастырем. Однако вернуть Никона царь не мог, так как бояре и близкие к государю лица владели его волею. Чтобы не допустить этого возвращения, они выдумывали новые обвинения против Никона и даже оклеветали его в сношениях со Стенькой Разиным и в нечистой жизни. Нет ничего больнее для сердца клеветы. Недаром св. Церковь внушает каждому из нас обращаться всегда к Богу с молитвою: «избави мя от клеветы человеческия». Поэтому клеветы были для Никона высшей мерою всех тех нравственных мук, которые судил Господь ему перенести.

Некогда св. Серафима Саровского спросили, как он мог вынести такой великий подвиг, как стояние на камне в течение трех лет? Он ответил, что только благодать Св. Духа могла укрепить его для несения этого молитвенного подвига… Ясно, что благодать Св. Духа помогла патриарху Никону нести крест его аскетических суровых подвигов и его тяжких душевных страданий. Без сей благодати он не мог бы перенести в особенности всех тех нравственных унижений, оскорблений, всех гнусных клевет, которые выпали на его долю после его патриаршего величия. Но эта благодать гордым не дается от Бога; напротив, Господь противится гордым, лишая их Своей благодати.

Так жизнь Никона в ее аскетических подвигах и безропотных нравственных страданиях свидетельствует, что обвинение его в непомерной гордости является несостоятельным.

Это обвинение опровергается и его истинною любовью к ближним. Она, как свидетельствует историческая действительность, была в Никоне поразительной. Народ русский весьма любил его в особенности за его благотворения бедным и защиту всех обиженных и несчастных, чем он отличался, еще будучи архимандритом Новоспасского монастыря, ходатайствуя за беззащитных лично пред государем. Не забыл он бедных и обездоленных и тогда, когда был патриархом, о чем свидетельствуют тот плач и рыдания народа, когда Никон покидал Москву после 10 июля 1658 года. Этим благотворителем он остался и тогда, когда жил в Воскресенском монастыре, и даже в заточении. Таким образом, эта высшая добродетель была в нем постоянной и как таковая она не могла быть опять без той же благодати Св. Духа, ибо св. Макарий Великий учит, что естественною безблагодатною любовью является та, которая непостоянная, и, напротив, видит соприсутствие благодати Св. Духа в той любви, которая не прерывается, исходя из внутренней потребности человеческого сердца всегда любить ближних. Но это соприсутствие благодати Божественного Духа чрез любовь его к ближним опять свидетельствует о том же, – что в нем не было гордыни.

Но лучше всего опровергается обвинение в гордости Никона теми сторонами его жизни, в которых благодать Св. Духа, несовместимая с гордостью, проявлялась в нем не только чрез подвиги и любовь, а непосредственно и прежде всего как особая печать Божественного избранничества. Она отмечалась людьми. Передают, что Никон, еще будучи юношей, предаваясь иноческим подвигам в монастыре св. Макария Желтоводского, был под духовным руководством одного благочестивого иерея Анании (в иночестве Антония). Последний предрек Никону патриаршество. То же самое предрек ему один мордвин, воскликнув: «Ты будешь царь или патриарх». О том же получил он предсказание от Новгородского митрополита Аффония, исполненного святости и благодати, когда был посвящен им в игумена Кожеезерской обители.

Эта благодать Божественного Духа дивно хранила Никона с самых младенческих лет. Он был малым ребенком, когда мачеха, видя, что он уснул в печке, заложила ее дровами, и запалила их, желая сжечь ненавистного Никиту (так звали Никона в миру). Но посторонняя женщина, посланная Богом, услышав крик младенца, вовремя выхватила его из пламени невредимым и тем спасла ему жизнь. Дивный промысел Божий сохранил Никона от потопления на Белом море, близ Соловецкой обители, пред Онежским устьем. Приставши на своей утлой ладье к острову Кию, он водрузил крест на нем в память своего спасения от потопления. Впоследствии, будучи патриархом, он построил на о. Кие Крестный монастырь. Та же промыслительная десница Божия спасла его от смерти в 1650 году во время новгородского бунта, когда Никона, уже бывшего в сане Новгородского митрополита, до такой степени избили камнями и дубьем за укрывательство в архиерейском доме новгородского воеводы князя Хилкова от озверевшей толпы бунтарей, что у него хлынула изо рта, носа и ушей кровь и все считали его уже умершим. Но Господь даровал ему прежнее здравие и силу.

Благодать Св. Духа проявлялась в Никоне и как дар прозорливости. Когда вышеупомянутый архимандрит Сергий дерзко досаждал ему после суда, он сказал ему с горечью в сердце, что и его сошлют в заточение. И действительно, Сергий был сослан по повелению царя в заточение на покаяние в Толгский монастырь. Когда Никона, уже умирающего, везли на струге по Волге и причалили к берегу против Толгского монастыря, то архимандриту Сергию явился Никон в сонном видении и сказал: «Встань, брат Сергий, простимся». Архимандрит тотчас поспешил к Никону, пал ему в ноги и со слезами испросил себе прощение. Давши прощение Сергию Никон уже не мог больше говорить и тут же скончался, приняв Св. Тайны от своего духовника. Благодатный дар прозорливости Никон обнаружил и пред получением указа от царя Феодора Алексеевича, который возвещал ему свободу и возвращение в любимую им св. Воскресенскую обитель. Об этом указе ни Никон, и никто из окружающих его ровно ничего не знали; однако накануне получения указа патриарх повелел своей братии собираться в путь в Воскресенский монастырь. Наконец, Никону был присущ и дар целения недугов. Этот дар проявлялся в нем особенно в период заточения, когда благочестивые люди приходили и приезжали к нему, испрашивая молитв в своих болезнях. Но с особенной силой исцеления стали совершаться после его смерти от его гроба в Новоиерусалимском монастыре.

Ясно, что у Никона не могло быть непомерной гордости, ибо она несовместима с благодатью Св. Духа, которая была присуща ему с самых младенческих лет и проявлялась в нем в очевидной и поразительной мере до самой его кончины. Ему были присущи обычные человеческие немощи, которые коренились не в преступной и страстной воле, а в его природном пылком характере. При этом Никон отличался строгой взыскательностью к подчиненным при нарушении ими своих обязанностей. Эта строгость переходила даже в суровость, когда патриарх сталкивался с прямым нарушением Божественных законов. Все эти черты его личности, проявляясь в отношении к людям недуховным и строптивым, были для них невыносимы. Но если деятельность, сопровождаемая такими чертами, исходит из ревности по Боге, то она высоко ценится в очах Божиих. Такою ревностью и отличался Никон, ибо все его действия показывают, что центром его жизни была не личная слава, а слава Божия, благо русской Церкви и государства, о чем свидетельствует и его учение.

Таким образом, как деятельность, так и жизнь Никона свидетельствуют о том, что нам следует не обвинять его в непомерной гордости, а благоговейно преклоняться перед ним, чтить его вместе с простым верующим русским народом как праведного и благодатного светильника русской Церкви, и всемерно содействовать тому, чтобы в возрожденной России он был причислен к лику святых Российской Церкви.

В данный же момент и на будущее время в целях возрождения России мы должны следовать святым заветам патриарха Никона, как своего учителя, и стремиться к восстановлению у нас истинной самодержавной царской власти, которая будет таковою, если в основу своего отношения к Церкви она положит начала симфонии властей. Иначе сказать, мы должны стремиться воссоздать ту царскую самодержавную власть, которая будет находиться в самом близком единении с православною русскою Церковью, свидетельствуя это единение своею защитою православной веры от всех ее врагов – безбожников, еретиков, раскольников и сектантов, оказывая ей как господствующей религии в Русском государстве свое почитание, о котором говорится в теории симфонии властей…»

Православные геополитические, миссионерские, церковно-государственные идеи Патриарха Никона актуальны сегодня как никогда. Как на пространстве всего русского мира, так и на пространстве нынешней Российской Федерации. Как видно из статьи митрополита Антония (Храповицкого), Святейшего Патриарх Никона видел Россию именно мировой державой, субъектом, а не объектом геополитики, освобождающей православный русский Запад и весь Православный восток

Слово и дело Патриарха Никона – это опровержение «уменьшителям Росси» и русского мира всех мастей. «Маленькая уютная республика» на месте окончательно расчлененнной России не будет иметь никакого отношения к тысячелетней России, к ее великой православной истории, она вообще не будет суверенным государством, она будет поглощена постхристианским ЕСом или радикальным исламом или другими сильными игроками. Призывы к построению такой «маленькой уютной республики» – это не только отказ от русской культурной и государственной парадигмы, но и, исходя из вышесказанного, призыв к дехристианизации как на пространствах Исторической России, так и на территории «маленькой уютной республики», которую просто поглотят нехристианские и антихристианские геополитические гиганты. Прямой или косвенный отказ от миссии на канонической территории Московского Патриархата, которая значительно превосходит территорию мифической «маленькой уютной республики» – это иудин грех.

К счастью, идея «маленькой уютной республики» на остатках России является абсолютно маргинальной, политический мейнстрим – это путинский Евразийский Союз. В этом большом государстве с сильной миссионерской Церковью будет действительно уютно жить. Потому что безопасно.

Современный манифест сторонников «имперского дискурса» – это доклад «Третий Рим. Суверенная модернизация»

http://www.regnum.ru/news/poLit/1339303.htmL (http://www.regnum.ru/news/poLit/1339303.htmL)

Краткий очерк истории галицко-русской письменности

В 1654 г. состоялась знаменитая Переяславская рада, после которой объединенное московско-запорожское войско освобождает Западную Русь. Царь Алексей Михайлович принимает титул «Великого князя Литовского». Казалось бы, латино-польской оккупации пришел конец, однако именно смута, затеянная Лигаридом, буквально дестабилизировала Россию, расколов Русскую Православную Церковь. Митрополит Макарий (Булгаков) в своей «Истории Русской Церкви» прямо утверждает, что если бы Никон остался Патриархом, то раскола бы не произошло. Как указывают сторонники идей и восстановления доборого имени Патриарха Никона (а ими были такие выдающиеся иерархи, как св. Патриарх Тихон, митрополит Антоний (Храповицкий) и архиепископ Серафим (Соболев) и другие), Никон, в итоге, стал сторонником сосуществования «старого и «нового» обрядов, и предпринимал попытки диалога с будущими вождями старообрядцев Нероновым, в первую очередь, и др. Показательно, что проведенный под «режиссурой» Паисия Лигарида и ему подобных Собор 1666 г. и низверг Патриарха Никона, и наложил клятву на старые обряды. Задачей Лигарида была максимально рассорить стороны и прорыть максимально широкий ров между Патриархом и Царем. Показательно, что сторонник «непогрешимого» папы, т. е. «папо-цезарист» Лигарид (есть точка зрения о его «двоеверии», точнее, работе на католическую сторону)) пропагандировал Алексию Михайловичу «цезарорапистские» теории о превосходстве царства над священством (Н. Воейков, Церковь. Русь и Рим. Джорданвилль, 1983), в то время как Патриарх Никон был сторонником православного учения о симфонии Церкви и государства. Следующей задачей Речи Посполитой и ее агентуры во главе с Лигаридом было сорвать воссоединение Запада и Востока Руси. Показательно, что сразу после свержения Никона (1666 г.) в 1667 г. заключается Андрусовский мир с Польшей, фактически спасший это государство и на целые сто лет отодвинувший воссоединение Белоруссии, Холмщины, центральной Украины. На землях, отошедших Речи

Посполитой, началось системное преследование Православия, и оставшиеся за Речью Посполитой земли Западной Руси стали колонизироваться поляками. В течение 30–40 лет происходит почти полная ликвидация Православия. Сначала Православные братства лишаются прав и привилегий. Затем в 1700 году в унию переходит православный Львовский митрополит Иосиф Шумлянский (по некоторым сведениям, он тайно перешелв унию в 1681 г.). Православная иерархия сохранилась в Белоруссии, некоторое время держалиь Львовское братство и Манявский скит, но скоро были сломлены и они. Темная ночь опустилась над Галицкой Русью, однако православное русское самосознание не угасло. Как писал «патриарх» галицко-русского национального возрождения Адольф Добрянский, на рубеже XVIII–XIX вв. русский язык в тайне преподавался из поколения в поколение в нескольких аристократических семьях Галичины и Подкарпатской Руси (в том числе и в семье Добрянских) все остальное ополячено и онемечено, для народа осталась одна ниточка церковнославянский язык. Во многом благодаря его сохранению стало возможно галицко и карпато-русское национальное возрождение и воскрешение Православной веры на этих землях Святой Руси. Российская императрица Екатерина II потом каялась и признавала свою ошибку сдачу Галицкой Руси Австро-Венгрии. В результате разделов Польши Червонная (Галицкая) Русь досталась Австро-Венгерской империи. В продолжение своего 146-летнего владычества она не обеспечила за русинами их автономии, ни высшей школы, ни гражданских прав. В 1848 г. занялась заря возрождения Галицкой Руси. Движение русских войск, пришедших на помощь Австрии против венгерского восстания 1848 г., через Карпаты всколыхнуло народные массы, увидевшие, что «москали» это один и тот же с ними народ. Этот прорыв «железного занавеса» с Россией был мощнейшим толчком галицко-русского национального возрождения, породившим целую плеяду великих историков и просветителей, начавших Православное возрождение этой земли. Отметим наиболее выдающихся из них Денис Иванович Зубрицкий (1777–1862), потомок галицко-русского дворянства. Показательно, что именно убежденный москвофил был первым профессиональным, идейным этнографом и историком Галицкой Руси. Его исторические труды имеют непреходящую ценность, ибо содержащиеся в них акты и документы раскрывают русскую и православную историю Галиции, служат убедительным аргументом против униатско-«мазепинской» мифологии:

«Повесть временных лет Червонной Руси», 1850;