Начало

– Мне без них тоже…

– Ведаю, Дочка, всё ведаю… всем плохо и тяжко…

– И вам? – удивилась девушка

– И мне, – кивнула хозяйка. – Знаешь сколько слёз, проклятий да мольб на мой горб сваливается ежечасно? Ой много, Дочка, ой много…

Гостья бесшумно ела, слушая хозяйку и осматривая её жильё.

– Переживаю я за них сильно…

– Ну, врать, что за тобой не хотели – не буду. Хотели. Молили. Просили. Требовали.

– И?.. – насторожилась девушка, оглядываясь на полотно.

– Хотеть не вредно. Пока время не пришло – все там будут.

– Обняла бы их всех… Согрела и успокоила.

– Так обними! Ты теперь многое можешь: и обнять, и согреть.

Кот спрыгнул с печи и забрался на лавку, где его ждала крынка сметаны, а разговор хозяйки с гостьей шёл и шёл, казалось, часами…

– Ох, утомилась я, Дочка… пойду прилягу… – встала из-за стола старуха, направляясь к печи. – А ты чувствуй себя как дома, не стесняйся, – улыбнулась хозяйка гостье, которая уже заметно приободрилась.

Кряхтя, хозяйка забралась на печь и, отвернувшись к стене, заснула…

– Я многое могу… могу ведь! Да, кот?

Но серый кот не отозвался, и лишь тихое «мяу» раздалось из-за двери, да тихий скрежет коготков о дерево. Отворив дверь, девушка обнаружила на крыльце маленького рыжего котёнка, который спокойно смотрел на свою хозяйку.

– Да, Кот? – повторила вопрос девушка, усаживая кота на лавку и подставляя ему новую крынку сметаны.

– Мяу! – одобрительно ответил рыжий кот, наблюдая, как его хозяйка осторожно, но уверенно начала сплетать нити в полотно.

Сказки перед сном

– Ладно, народ, давайте шустро до лабы домчим и по домам, – мы подходили бодрым шагом к спуску в подземный переход между корпусами.

– Может, всё-таки лучше по улице? – неуверенно спросил Марк. Он явно волновался, хотя поводов для волнения не было ровным счётом никаких.

– Там холодно. Да и пока по улице крюк сделаешь, кучу времени потеряешь, а тут раз – и на месте, – отозвался Глеб, который шёл чуть впереди Марка.

– Уже поздно, в переход в это время лучше не ходить… – немного замялся Марк, но всё же не отставал от нас.

– Ты про студента-потеряшку? – спросил я Марка, спускаясь по ступенькам вниз – в переход.

– Про него самого.

– Что ещё за Потеряшка такой? Очередная байка? – усмехнулся Глеб, ныряя в проход за мной.

– Ну, байка не байка, а я от брата слышал эту историю. – Проходя мимо небольшого выступа из потолка – видимо балка какая-то – я, больше на автомате, легонько стукнул пальцем по листу пенопласта, которым был оббит выступ для безопасности. Весь лист был усеян следами таких же ударов.

– А, то есть это уже на уровне легенды стало, – усмехнулся Глеб, пригибаясь под выступом, чтобы не зацепить его головой.

– Ты бы вернулся – стукнул, – Марк, повторивший мой манёвр, несколько взволнованно поглядывал на Глеба.

– Да ну, вы бросьте, суеверия, приносящие вред имуществу, – самые вредные суеверия, – отмахнулся Глеб, догоняя меня.

– Зря ты так. Потеряшка не любит этого. Вот увидишь – когда выйдем из перехода, у тебя что-нибудь да пропадёт. Причём важное, – Марк уже поравнялся с нами.

– Например, ключи, – добавил я, обращая внимание на мигающие лампы в переходе. – Они когда-нибудь наладят здесь свет?

– Кто вообще этот ваш Потеряшка? – с лёгкой толикой раздражения в голосе осведомился Глеб, доставая телефон.

– Не пытайся – в переходе связь работает только на лестницах, – заметил его движение Марк. – А Потеряшка – студент, который давным-давно, после летней сессии, решил из главного до Глазного дойти переходом и заблудился…

– Так от главного до Глазного нет перехода, – перебил его Глеб.

– А по-твоему, почему он заблудился? Потому что хотел найти то, чего нет. Но это не суть. Он заблудился, а пока искал выход – все выходы в корпуса закрыли на лето. Так он и сгинул здесь – в переходах.

– Кому-то помогает найти, если что из кармана выпало, кому-то наоборот мешает – важные вещи вытаскивая. Ключи там, телефон или деньги.

– А кто-нить видел этого вашего Потеряшку? – усмехнулся Глеб, проверив рукой кошелёк и ключи в кармане.

– Видели некоторые. Худой, с растрёпанными светлыми волосами, слегка безумным взглядом.

– Портрет студента-медика любого курса перед сессией, – снова перебил Глеб, криво усмехаясь.

– Отличительная черта – очки, типа пенсне, только с полукруглыми стёклами.

– Ой, да хорош заливать про призраков всяких.

Лампы продолжали мигать, периодически погружая переход во тьму на секунду-полторы.

– Тебе смешно, а я когда в старом дежурил – чуть не поседел. Когда посреди ночи из одной из учебных аудиторий, закрытой, между прочим, сначала детский плач, а потом смешки такие, как у хулигана безнаказанного. Я аж замер как вкопанный возле двери, боясь пошевелиться. А когда этот хохотун-плакальщик приближаться к двери стал – я такого дёру прописал, что как пол не загорелся под ногами – не знаю.

– Так это потому, что там абортарий был в своё время, – объяснил Марк. – На анатомке тоже трэш творится. Помню, ребята рассказывали: засиделись там допоздна – кости учили. Уже уходить собрались – слышат, в соседней учебной комнате, где органы лежат, ходит кто-то и гремит. Ну, думают, лаборант задержался. Пошли попрощаться, а комната изнутри закрыта, а через стекло и видно только, что скелет над ёмкостями склонился. Думали, пошутил кто, а он возьми, да и черепушку свою лысую на них поверни. Тоже дёру дали такого, что Усейн Болт позавидует.

– Да, -да. Конечно. Чего только не придумают, – усмехнулся Глеб, проверяя время на телефоне.

– Придумают? А чего тогда на утро ёмкости все открыты да передвинуты, а на скелете пятна, как от формалина высохшего были?

– Ребят, а дверь-то закрыта, – прервал я начинающийся спор.

– Как закрыта? – задал самый умный вопрос Глеб, толкнув дверь, перекрывающую лестницу наверх, в лабораторный корпус.

– На ключ, как! – съязвил я в ответ, совсем не желая возвращаться назад по этим переходам.