Квадролиум – Космическая роза

В ответ ни возгласа, ни стона, только скрежет эпохи и шелест шара в космосе несущего зачаток творчества, куда неведомо, да и не важно, покуда его движение ничего ни у кого не требует, побуждение рождено деянием, но каждое деяние став побуждением нуждается в сюжете.

Где же ты, где, моя слабость и сила в одной величине?

Нуждаюсь в твоих симметричных взвесях и асимметричном стимуле, что дарует роду людскому возможность наизнанку вывернуться, достигнуть собственного смысла, что всегда был, но не был постигнут, вон он, вон он, катится с горы сорвавшимся булыжником. Сторонись! Сейчас будут брызги, а может ещё некое немыслимое и увесистое, что озарит лица вспышками, сосуды умов впечатлениями, поэзию рифмой, музыку изысканным ритмом, а нервы паническим импульсом.

Море ветром изогнуто, нету в нём воли, но бездыханное не вольствует, из него произрастает то, что жизнью именовано, вместе с пеной шуршащей меж иссыханием и затопленностью доносят возгласы распрей обрёвших форму произвольности, коей неведомо покуда песнь её несётся, чьи наливает паруса.

Сопутствует курсу буйство необузданной сущности, кидает и рвётся о края палубы, из трюма раздаётся скрежет бочек с пойлом тростниковым, гребцы все пьяные довольствуются качкой судна, их головы дурман свободы качает в такт, словно совпадают амплитуды в резонансе, так волна о волну сглаживает возмущение и исчезает, друг о друга выравниваясь,

Никто не заподозрит, никто не подскажет где находится гавань, небо затянуто, молнии блещут, компас всегда обращён к северу, а самый ближайший берег на дне.

Ей ей, пираты! Может пристанью метится чей-то торговый корвет? Рома на долго хватит, только ни золота, ни жемчуга, ни шёлка в нём нету,

Гляди! Вон Солнце проглядывается, мочи вёсла и налегай посильнее, штиль не за горами, нас ждёт долгий путь приключений и много приветствий из бездны, что преисполнят страдания тягот, в поисках долгих сокровищ заветных и бедствий.

Так то был сон на палубе?! Гром и треск небесный развеял покой, море, словно голодный зверь атакует судно, а то несметно метит вдаль покуда не настигнет удел участи. У меня есть карта, на ней обозначено знамя печатью неведомой, что было оставлено жестом потусторонних сил ради некоего немыслимого пиршества неведомо где.

Пляшет энергетический градиент, обмен потенциалов меж их разностью,

Сплетения предстающие узорами веера, что машет и разносит траектории судеб,

Из непрерывного «откуда?» в необъятное «зачем?», словно то придумал автор непробудный,

Словно сон его неведом, но есть несметное мгновение, и видно малость в нём, всего-то вечность, всего-то отсутствие пределов, но не всем,

Глядят некоторые упором в стены, в возведённые мнимые меры, что выше порой чем горы и небо, так кажется им,

Но хрен там, перепутали сюжеты писари и сэры, мнящие величие исподней,

Зовут вас на прощание ваши кормчие и закаты алые глаз утомлённых в покрове тикаюших век,

Импульс раздающий моргание конвульсией, мельтешащая глазная бель,

Вы там осторожнее, не шутите с силами запредельными,

Один раз не угадаете и вся жизнь послана в небыль.

Могла ли присниться дьяволица? Откуда нехватка сюжета? Возможно то была жажда сон пронзившая или зуд от соли иссохшего моря на кожной поверхности.

Теряете меня, мои безпросветные будни,

Так теряет разом мерклость тоски горный ручей пронизанный игрой света, растворяет текучестью в свежести скованность льда, словно сокровищница монеты,

Можно подумать, то закалка, но нет, это сдуру вознесённое отчаяние, что побуждает забег,

Холодно, да не настолько долго, чтоб заледенеть, чтоб пророс лёд сквозь тело,

Твёрдый, подобно каменный век, что у всех на слуху, но никто не вспомнит, каково то было, чьими предками и покуда метили свершения,

Он также растаял в жару течения жизни сквозь тысячелетия, напором сметённый, безудержным месивом веса о вес,

Покайся, заблудший в знамёнах времён за роем иллюзий поникший в себе человек,

Никто не подскажет о том, чего ещё нет, а может и не будет, вон Луна затмевается тенью глыбы земной и мы закрываем ей свет в том числе,

Всё здесь, всё давно и исконно находится на месте, осталось взять и воплотить присущие творению меры, дабы было откуда, дабы было несметно.

Вон снова Солнца отражение в полной, благодатью налитой Луне, её щедроты раскрепощённые тянут за собою всё человечество,

Знает каждой нервной клеткой, знает, не может закончиться то, у чего начала не было, и не так положено, так всецело есть.

Злобные, добрячие, безразличные, всем лишь бы поживиться собственной мнимостью,

Вон справедливость корячится попутно и мимо, иначе не возникла бы, ибо то лишь прихоть перед наживой или жажда отмщения.

Пронёсся дымной чередой некий остракизм,

Кто его поджог, что он завесою тучной глаза покрыл?

Но огня того не видно, словно сказочная птица,

Летит мимо, не найти, не увидеть, не вообразить,

Всё выкинул ради тепла её, чтоб исток бытия касанием вкусить,

Пепел коего на сердце прилёг, кошка словно на коврике спит,

Следы ожогов прикрыв.

Чёрно белые клавиши нажимать бы, да некак разграничить пробелы меж тьмою и светом, всё смылось в воронку одну, только брызги ляпают по силуэтам проползающим мимо, но те себя не выдают, словно панически скрывшиеся от сути капризы, возымели себя, но ничего остального,

Всё крики раздаются: "Отдай, отдай! Мы хотим, но не менее, а более чем!",

От того требуются наработки по скупым амплитудам судеб, что отпущена эволюционно,

Как и каждой твари божьей, выжатой с потом бренной струи,

Из покровов несущих пёструю суетность житейских изгибов,

Эй вы, перекатившиеся! Кто б вам помог докатиться до трезвых сторон вашей мизантропии? Чтоб без излишеств роковых, без которых с места не сдвинуть тех, что осели в зоне комфорта прокормившей их без почестей и доблести, лишь чтобы не грешно было выкидывать.

Причал, пристань, что впервые обнажилась перед взором, торговцы щупают кошельки, прикидывают стоимостные значения, норовят утолить взволнованный голод ценностью неведомой, но трюма для них пустые, лишь тростниковое пойло хлюпает, оно контрактом уготовано иным, то горючее, без коего в море не выжить, лишь просторы морские коркой на коже, хруст сапожный и оружие на поясе молвит не роняя ни вести из уст.

Снова бесы стонут под бортом,

Снова черти кривят рыла от собственной скупости,

Хоть не прикидывайся скотом,