Антикварщики

– Фиолетовых, гы… Конечно, баксов!

– Две – больше не стоят.

– С половиной, – махнул рукой Пельмень, и я понял, что он без понятия о стоимости этой вещи.

– По рукам. Но это мелочь. Мне нужно больше.

– Гы, – можно расценить как согласие.

– Пельмень, я вижу, что в этих делах ты на подхвате.

– Ты чего, в поряде, за беспонтового лоха меня держишь, гы?

– Не суетись. Лучше устрой встречу с хозяином. Возьму что у него есть. И скажу, где взять больше.

Я напрягся. Насчет хозяина сказал наобум. Пельмень мог работать на кого-то, но вполне мог подобрать бригаду и сам проделать такое дело, если случайно подвернулась наводка…

– Гы, – неуверенность и заинтересованность. – Поглядим.

В точку попал. Он работает на кого-то. Теперь вся надежда, что этот «некто» не имеет приличных каналов сбыта и не доверит тупому Пельменю дальнейшие переговоры.

– За деньгами придешь в «Интурист» и принесешь туда часы. Номер семьсот одиннадцать. И переговори с хозяином.

– Гы, – то ли обещание, то ли неопределенность. – Только эта, за лоха меня не держи. Ежели чего, то того – мочкану, – он сжал кулак.

– Если чего, ты даже плавником махнуть не успеешь, – улыбнулся я. – Зачем угрозы? Мы же друзья, Пельмень.

– Гы, – он неопределенно пожал плечами.

Я допил кофе, Пельмень потребовал и выпил еще стакан портвейна, заглотил еще порцию шоколадного мороженого. Потом мы распрощались и пошли каждый по своим делам. Пельмень не знал, что у него появилась компания – прилипшая к нему бригада наружного наблюдения…

* * *

Пельмень был гоп-стопником по призванию. Заниматься грабежом он любил, пристрастился к этому ремеслу в раннем возрасте. Начинал с грабежа одноклассников и детей из младших классов. Такса у шпаны по тем временам была божеская. На мороженое и на кино. Учителя грозили юному Пельменю пальцем, сотрудница инспекции по делам несовершеннолетних расписывала, как плохо в тюрьме и как тяжело в жизни тем, кто не чтит закон. Слова от головы Пельменя отскакивали, как дробь от танковой брони. Он понял их истинную цену, когда несколько раз его пытались направить в школу для малолетних негодяев и не направляли из-за отсутствия там мест. Ведь негодяев много, а мест мало. Хуже было с родственниками жертв. Время от времени его били братья и родители пострадавших. Он шмыгал разбитым носом, умывался в туалете и опять шел грабить. С каждым годом бить его становилось все труднее, тогда как ему кого-то отделать становилось все легче. Детинушка рос не по дням, а по часам.

Тот памятный день рождения был не только праздником для Пельменя, но и для школы, для милиции. Он сам отпраздновал его ограблением пьяного прохожего, возвращавшегося домой с зарплатой. Вся шутка судьбы состояла в том, что это был четырнадцатый день рождения, грань, пересекая которую ребенок вдруг становится взрослым и получает возможность на законном основании именоваться вором, разбойником и насильником.

Пельмень был схвачен, препровожден в камеру предварительного заключения, а оттуда на четыре года в воспитательно-трудовую колонию. Передачки и письма ему приходили редко. Старший брат Пельменя как раз попал в тюрьму за кражу мотоцикла. Мать все время болела. А отец однажды прислал весточку: «Сынок, я живу хорошо, но на новом месте. Пиши мне по адресу ул. Валежная, 3. Лечебно-трудовой профилакторий номер два». Примерным поведением Пельмень похвастаться не мог, поэтому вышел из зоны точно по окончании срока – в день своего восемнадцатилетия.

Так получилось, что примерно в это же время вышел из тюрьмы брат и покинул ЛТП отец. Семья вновь собралась вместе, но патриархальной идиллии никак не получалось. Папаша и брат – такие же здоровые и отвязные, как Пельмень, все время надирались до зеленых чертей и гоняли друг друга по дому. Время от времени доставалось и Пельменю. Впрочем, доставалось всем без исключения и от него. Мать все время лежала с сердцем в больнице. Дома стоял невыветриваемый запах перегара, запустения.

Наконец Пельменю надоел свой районный центр на десять тысяч жителей, где его знает каждая собака, где постоянно стоит над душой участковый и где не предашься спокойно любимому занятию – уличным грабежам. Однажды он собрал вещички и укатил к корешам в Ленинград.

В великом городе на Неве он смог сполна отдаться своей страсти. Ночной город. Большой ночной город. Огромный ночной город с миллионами людей и тысячами темных закоулков. Мечта гоп-стопника. Заполненный дичью лес для голодного волка.

«Подождите», – слышит возвращающийся из гостей под хорошей мухой гражданин голос сзади. Оборачивается и тут же получает сокрушительный удар в челюсть. Пока он отдыхает на асфальте, его карманы подвергаются тщательному очищению.

Грабить легче всего пьяных. Пьяный – находка для грабителя. Чем пьянее, тем лучше. Сопротивление оказать не может. В милицию если добредет, то сразу все не объяснит. Да и у милиции отношение к нему – пьяный, значит, бесправный. Пельмень усвоил эти истины на «отлично». И продолжал совершенствовать мастерство. Стал не просто провожать жертву до темного переулка, а научился завлекать в западню. У него появились помощницы.

Гражданин все под той же хорошей мухой идет домой. Видит двух симпатичных молоденьких девчонок, призывно улыбающихся и подмигивающих ему. «Не хочешь, папаша?» – следует откровенный вопрос. Папаша хочет. Ныряет за девахами в темный дворик. И получает там совсем не то, на что рассчитывает, – тот же самый коронный удар в челюсть.

Пельмень принялся за обучение молодого поколения. Сперва стал брать на дело своих корешей. А потом и окрестную шпану. Правда, ни у кого не получалось дело так споро, как у него. Коронный выключающий удар – не каждому подобное дано, так что работу Пельменя выполняли три человека. Но с таким же эффектом. Карманы пылесосились чисто. После того как Пельмень признался следователю в девяносто двух уличных грабежах и разбоях, милиция еще три года отлавливала группы его учеников, у которых тоже появились свои ученики.

После второго суда жизнь Пельменя не отличалась разнообразием. Он выходил на свободу. Грабил. Снова отправлялся на зону. Снова выходил. На воле пьянствовал с папашей и братом, дрался с ними, гоняли все вместе мамашу по дому. Жить в последние годы становилось куда легче. Перестал стоять над душой участковый, ныть о трудоустройстве и ответственности за хулиганство. Свободная страна: хочу работаю, а хочу гоп-стопничаю.

Еще когда Пельмень решился на ленинградскую гастроль, он понял простую истину – заниматься преступным промыслом лучше не там, где живешь. Предпочтительнее другой район. А еще лучше – другая область. О других странах тогда никто не мечтал, но со временем добрался Пельмень до Польши. Чем он занимался в последнее время, милиции неизвестно. Доходили слухи, что разбоями по заказам – прибивался к разным группам. Вроде бы даже висит на нем труп. Больших денег Пельмень, похоже, не имел. Те, что имел, прогуливал и пропивал в кабаках. Однажды купил машину, правда, через неделю разбил ее и больше к собственным колесам не стремился. Дома бывал все меньше. Перебрался в город, где у него была любовь – Катька Соловьева. На квартиру к ней на улице Космонавтов он и привел нашу наружку.

Надежда, что потом он встретится со своими подельниками, не оправдалась. Пельмень отправился на междугородний переговорный пункт. Кому он звонил – засечь не удалось. По обрывкам фраз, доносящихся из кабины, стало понятно, что беседа касается наших дел. После этого он пришел ко мне в номер с часами и получил деньги.

Отсчитывал я ему пятидесятидолларовые купюры чуть ли не со слезами на глазах. Я бы с удовольствием вручил ему фальшивые, благо этого добра у нас в отделе завались – накрыли целую фабрику. Но нельзя. Все должно быть честно. Еще несколько лет назад на подобную операцию я бы и ста долларов не получил. Сейчас можно рассчитывать и на гораздо более серьезную, чем две с половиной тысячи «зеленых», сумму. И тысячу бумажек еще напишешь, потому что такие суммы даются из графы на оперрасходы только с визы заместителя министра внутренних дел Российской Федерации. И при условии, что они вернутся обратно с отличным результатом. Победителей не судят. А если провалимся? Такой скандал, такие разборки, что небеса содрогнутся.

Я погладил часы. Хорошая вещь. С золотой цепочкой. Так и просится на мой фрак. Только фрака у меня нет. Не будет и таких часов.

Я спрятал часы в «дипломат», поставил его в шкаф, сел в кресло против Пельменя и спросил:

– Где хозяин твой?

– Гы.

– Что – гы?

– Встретится он с тобой, не мандруй. Только ты того…

– Чего того?

– Про часики и медальон не брякни ему. А то не сведу.

Новое что-то. Интересный поворот. Похоже, босс Пельменя понятия не имеет об этих вещах.

– Договорились.

– Клянешься?

– Падлой буду.

– Гы… Ты смотри, в поряде.

– Сказал же. Слово – железо.

– Позвоню тебе. Как там поют – жди меня, и я возвращусь.

– Вернусь.

– Гы…

* * *

Сроду столько не ходил по кабакам, как сейчас. На протокольном языке это называется так: «праздно проводил время». Еще можно добавить – за государственный счет. Но я не виноват, что кабак – любимое место обитания и времяпрепровождения преступного элемента. Для меня он – рабочее пространство. Как для водолаза – морская пучина. И я согласен стоять на таком нелегком боевом посту, пока у МВД деньги не кончатся.