Срок за любовь

Клим перевел взгляд на последнюю резную доску, сделанную собственными руками. Она единственная говорила не о прошлом, а о будущем. На ней Байков покидал ворота зоны, а за ними его встречала жена, опираясь на капот все той же старенькой белой «Нивы».

«Странно, – подумал Байков. – Маришка ничего не сказала, словно и не заметила этих досок. А ведь я, по большому счету, делал их для нее. Ну да ничего. Скоро все встанет на свои места. Она же любит меня, а я ее».

Клим почувствовал, как уходят остатки сна, сильно захотелось курить. Он осторожно выскользнул из-под одеяла, наклонился, коснулся губами волос жены, глубоко вдохнул ее запах. Маришка заворочалась, пробормотала что-то нечленораздельное, но несомненно ласковое – но так и не проснулась. Байков оделся и вышел в коридор, плотно прикрыв за собой дверь. Приближалось утро. Уже смолкли разговоры, стихли стоны соскучившихся по мужьям-сидельцам жен. В коридоре царила тишина. Клим прошел на общую кухню. Возле окна, облокотившись на тумбочку, стоял Валик Комаровский, на зоне больше известный по погонялу Комар.

К самому Байкову ни одна кликуха так и не прилипла. Его короткое имя вполне вписывалось в зоновские обычаи. Особой близости у Комара с Климом не намечалось – в одну «семейку», как принято называть у зэков тех, кто ведет совместное хозяйство, не входили. Комар был из блатных. Несмотря на молодость, пользовался авторитетом, а Клим принадлежал к сословию «мужиков».

Комар выпустил дым в форточку и весело взглянул на прикуривающего Клима.

– Трахаться надо так, чтобы не тебе, а твоим соседям захотелось выйти на балкон и закурить, – сказал он. – Это не твоя так стонала, что стекла дрожали?

Климу не хотелось обсуждать эту тему. Все, что касалось Маришки, было его и только его. Байков испытывал такое чувство, будто слова могут опозорить его жену, замарать ее или навредить.

– Не спится, – сказал Клим, разглядывая перемытую и аккуратно расставленную на сушилке посуду.

– До утра можно еще пару «палок» бросить, – ухмыльнулся Валик Комар. – Вот докурю и займусь. Только сил уже почти не осталось. Я сейчас как старый «Москвич»: без подсоса не заведусь.

– Так к тебе ж вроде сеструха приехала? – изумился таким планам Валика Клим.

– Сеструха, – подтвердил Комар. – Мне эту сеструху братва в порядке братского подгона прислала. Сунули кому надо, вот телку сеструхой мне и оформили.

– Смотри, Комар, доиграешься. Можешь и под амнистию не попасть, если на тебя кто стуканет.

– Кто стуканет, тот и три дня не проживет. А с тобой я откровенный, потому что уверен – ты мужик авторитетный, по понятиям живешь. В «придурки» не записался. Хоть к нам, блатным, и не примкнул.

– Это мой выбор, – глубоко затянулся Клим.

– И я его уважаю, – подтвердил Валик, почесав татуированную грудь. – Можно достойно и мужиком срок мотать. Ну допустим – меня вот с «сеструхой» застукали за этим самым. Что мне пришьют? Закона такого нет, что нельзя со своей родной сестрой забавляться по-взрослому, – Комар подмигнул Климу. – Ну, я пошел на следующий круг, когда еще такая возможность представится? И ты не теряйся. Покурить и в одиночестве успеешь.

– Спит она. Устала, – тихо проговорил Байков.

Комар загасил сигарету под струей из крана, завернул размокший бычок в салфетку и бросил в мусорное ведро. Клим занял освободившееся место у окна. Выкурил одну сигарету, без передышки принялся за другую. Дым будто ударялся в стекло, растекался по нему и уходил в форточку почти под потолком. До слуха Байкова донеслись откровенные звуки из соседней комнаты, которую занимали Комар с «сеструхой». Ему сделалось неудобно, словно он намеренно стоял и подслушивал. Загасив сигарету, Байков вышел в коридор.

Марина спала, положив руку на соседнюю подушку. Клим осторожно взял жену за пальцы, чтобы освободить себе место. Женщина открыла глаза, улыбнулась.

– От тебя табаком пахнет, – проговорила она, обнимая мужа.

– Ты же устала, – Клим прилег рядом.

– Если б ты знал, как тяжело мне было эти годы засыпать одной. Я теперь всегда буду рядом с тобой. Нам недолго ждать осталось.

Это прозвучало предельно искренне, вслед за словами последовал поцелуй.

– Не надо говорить про амнистию. Сглазишь еще, – Клим коснулся плеча женщины.

– Хорошо. Не буду. Я молчу, – Маришка прижалась к мужу.

И Клим почувствовал, что все произнесенные слова уже станут лишними. Общаться можно и взглядами, прикосновениями…

Близость была непродолжительной, но очень чувственной. Маришка быстро завелась и также быстро остыла. Она тихо вздохнула и откинулась на подушку.

– Мне так хорошо с тобой и спокойно, – сказала она.

– Мне тоже.

– Я, наверное, очень глупая и зря тебе сейчас это скажу, – прошептала женщина. – Не смотри на меня так. Не надо. Я стесняюсь… И вообще, нет, нет, я не буду говорить. – Марина прикрыла лицо простыней так, что над краем остались только глаза – большие и глубокие.

– Что ты хотела сказать? – Клим взял жену за плечи.

– Мне стыдно.

– Но ты же хотела.

– Не скажу.

– Если не скажешь, то я все оставшееся время буду гадать, думать за тебя.

– Хорошо. Только не смотри на меня, отвернись. – Марина щекотно коснулась уха Клима губами и жарко зашептала: – Когда мы с тобой вместе в постели, то мне ужасно хочется кричать, а я сдерживаюсь.

– Почему? – рассмеялся Клим.

– Не знаю. Мне стыдно, что кто-то услышит.

– Не надо сдерживаться. Хочешь – кричи. Можешь вообще орать во все горло – пусть завидуют, – подмигнул ей заговорщицки муж.

– Мне кажется, тогда ты станешь меня презирать. Посчитаешь развратной.

– Ты и в самом деле глупая. Я люблю тебя всякую, в любом виде.

– В самом деле?

– А ты как думала? – Клим потянул за край простыни.

Маришка осталась обнаженной, одной рукой прикрывая низ живота, а другой – цепляясь за простыню, которая ничего не скрывала.

– Вот и сейчас мне стыдно, что ты меня разглядываешь.

– Какая ты у меня красивая. Дай посмотреть, – Байков отвел руки жены, окинул ее и в самом деле прекрасное тело взглядом. – Я хочу запомнить тебя такой и вспоминать, когда мне будет плохо.

– Ты поспи хоть немного. – Маришка взяла Клима за голову и прижала его к своей груди.

Байков почувствовал ее тепло, и ему стало спокойно, он закрыл глаза, постарался ни о чем не думать и задремал…

…Прощание прошло быстро. Такие моменты Клим ненавидел. Он не мог смотреть на то, как Маришка плачет, боялся запомнить ее такой – подурневшей, раскрасневшейся от слез. Байков и сам с трудом сдерживал слезы.

Родственники, приехавшие на свиданку, покинули здание. В коридоре установилась тоскливая тишина. Зэки выходили на крыльцо с сумками, наполненными едой, куревом, книжками. Сигаретами заботливые родственники наделяли всех, даже тех, кто не курил. Ведь курево на зоне – что-то вроде универсальной валюты. Комар, по зэковской привычке, тут же присел на корточки, рядом с ним опустился и Клим. Сидельцы выглядели помолодевшими, счастливыми.

– В Европе зэкам даже в отпуск домой можно ездить, – мечтательно проговорил Валик. – Не то что у нас.