Вечные мы

– (шум, неразборчиво) …мальчик!

Общий смех.

– …застенчивый как мальчик…

Хохот.

Возня.

– …Тихо, дети! А ну-ка… Я, конечно, проспал всё самое интересное, но… кажется, одна диагональ ещё не закрыта у нас. Или я ошибаюсь? …Элли, Маша?…

Фырк.

– Н-ну-у…

Смех.

– …Ах, Андрей Николаевич…

Далёкий крик петуха.

2. Правила жизни

ВООБЩЕ. Мы тут не кино снимаем, мы тут живём. У каждого свои фетиши и антифетиши, поэтому вот минимальные гайдлайны для выживания в нашем муравейнике. Любое правило можно игнорировать, с причиной или без, но сначала правила надо знать.

Если не любишь кого-то телесно, вряд ли с ним уживёшься. Увы, но так. И ура, что так.

ТРОГАТЕЛЬНО: общим голосованием это наш главный эротический идеал и turn-on. Чудесным образом одно слово определяет и духовное, и физическое то, что мы хотим друг для друга быть и делать.

ТАБУ. Too many to list, да и зачем. А собственно, всё анти-трогательное: агрессия и самоутверждение; кожа (кроме мелких фенек), латекс, пластик; толстая косметика, душные духи; манерность и претензия; затянутость и звериная серьёзность, каблуки и плётки (а-а-а!), квадратные рты и презрительные глаза. Любое уродство, пошлость, degeneracy, агрессивная перезрелость. Хуже всего: вкоренелая глупость (не путать с возрастной).

Мы не рабы.

ЕБАТЬСЯ. Мы ебёмся. Мы любим ебаться. Это правильное слово. Хорошее. (Только возвратная форма!) Не уродство, не насилие. Но оно сильнодействующее. Чувствуй, когда можно. Бесстыдство сладко, но должно оставаться бесстыдством, не привычкой, не ленью. Не разбавляй сильнодействия: говори, но думай когда и для чего.

Чистому всё чисто.

НАГОТА. То же самое. Нужно равновесие, но если ошибаться, то в сторону скромности. Бесцельная бытовая обнажённость десенсивизирует. Скинуть всегда успеем (помогут). Нагота – козырь: хочешь выиграть – не выкладывай сразу.

Я – твоё зеркало.

ТРУСИКИ, самое трогательное в одежде. Any color so long as it’s white. (Можно чуть голубого. Но красное, розовое, чёрное – табу. Розовое вообще табу.) Узкие сбоку (не шире двух пальцев), бретельки или завязки. Полный треугольник сзади (не стринги). Шёлк, хлопок без синтетики. Можно в сборочку. Не надевать больше нескольких раз, безжалостно в утиль, на этом не экономим.

Свежесть! Прижаться и вдохнуть.

НОСОЧКИ. Почти обязательны. (Есть разные теории зачем, здесь не место.) Белые либо яркие, непрозрачные, можно полосы/узоры; нельзя серые, мрачные, кровяные тона. Чисто чёрные – да, если прочая одежда требует. Длина любая – до коленок, короткие пушистые, thighhighs. Оборки, бантики, кружева можно. (Пояс/подвязки табу, разумеется.)

Тоже шёлк или хлопок, тоже не занашивать. Не ходить (долго) босиком в том, в чём запрыгиваешь в постель.

ПРОЧАЯ ОДЕЖДА. Не бывает повседневной одежды. Каждая – образ, праздник, подарок, вызов. На одевание друг друга тратим не меньше, чем на себя. Шмоток в доме море, меняй каждый день, но можно и шить, и заказывать. Не спеши, присмотрись, пойми чего не хватает.

Главное: расслабься.

Но: без трудных застёжек (лучше всего завязки на бантик) и топологических ловушек. Юбки/платья – через верх. Приспичить может где угодно, это же дар богов: надеваем, чтобы снять. Всё должно быть готово.

ВОЛОСЫ. Убраны. Хоть простой хвостик, но распустёхой не ходим. Косы, узлы, диадемы, чепчики, хайратники – пробуем всё. Мыть чаще.

КОСМЕТИКА. Абсолютный минимум, что на практике обычно означает ноль (или невидимая). Можно чуть теней на веки, но чтоб не мазалось. Рот чист: помада для нелюбимых. Ногти короткие (d’oh).

Улыбайся!

БИЖУ. Можно, но чтоб в постели не цеплялось и не резало, то есть практически нельзя, только если снимание перед не напрягает (а оно напрягает). Особенно нельзя тонкие цепочки на шею. Металлы: серебро, медь, прочее хуже, золото хуже всего.

ЗАПАХИ. Слабость и свежесть. Лучше всех – чистого тела, воды и мыла. Но можно экспериментировать, при условии что запах слаб до исчезающего. (Пример: капля любых духов на коже – это убиться сразу. Максимум – побыть минуту в комнате, где на что-то было капнуто.) Не купаться в бассейнах, не гулять долго по городу летом.

Запахи еды/кухни – в постели табу. Переодеваться, волосы при готовке закрывать, чтобы не впитывалось. Чистить зубы всегда. Жареное, включая кофе, только к вечеру: утро есть свежесть.

ДЛЯ МАЛЬЧИКОВ: он знает. Да и всё то же самое, в общем-то. Бриться чаще, стричься реже. Не убегать, когда моют, одевают и причёсывают. Быть.

3. Сбоку, но главное (Элли)

<…> как после переезда три года назад писала (смешно теперь читать, но и страшно немного, как же я изменилась). И вот опять у меня «новое место», привыкаю, но это-то место не просто новое, оно… смешно даже сравнивать. Писание и это со временем угаснет, наверняка, и ладно, но пока хочется попробовать в себе разобраться. Главное – хоть что-то тут понять.

Почему я к ним пришла, или правильнее даже – почему осталась? Осталась ли? Но мне здесь нравится – вот это я уже поняла, это был первый вопрос у меня к себе, главный, и писать начала, только когда совсем ясно стало: да, нравится, и уходить не хочу. Хочу не в гости, а хочу тут жить. Не знаю, семья ли это, бывают ли такие семьи, но мне, кажется, вот именно такая и нужна. Хотя очень трудно объяснить, почему.

Попробую по-детски: хочу, потому что тут хорошо. А вот что именно хорошо, это уже совсем как-то не по-детски. Хочется сказать «не в сексе же дело», но будет вранье: вот именно что в сексе, ну или и в сексе тоже. Это совсем, совсем особенное здесь. Как-то сразу чувствуется, что такого даже нигде и не бывает, не может быть, только у нас. (Нас!) Нет, не одержимость, но и не бездумная потребность, не как есть и спать. И не религия, не спорт… Тьфу, а вот как же описать это, не понимаю: перечисляю все, что «не», и к каждому сразу хочется добавить: а ведь и это тоже! Наверно, религиозное что-нибудь будет самое правильное: любовь, как всемирный принцип, но и физическая и духовная одновременно, без конфликтов, вообще без различения. На ней все тут держится, без нее все лишается смысла. И мне кажется (пишу и сама удивляюсь, вот занесло-то, но что-то в этом есть), что они как-то этот всемирный принцип любви поймали, оседлали, запрягли, и держатся за него, и он их везет. И держат они его именно что сексом, ну или чем-то таким, чего секс есть прямое проявление и поддержание. Как дыхание – проявление и поддержание жизни. Вот как-то так.

Нет, правда, в этом что-то есть (перечитав). Они все как будто не дергаются по жизни, вообще, вот поймали эту свою всемирную любовь и плывут на ней по течению. Почти все у них как будто бы случайно происходит, но при этом уместно, удачно, без усилий и нервов. (Мне к этому пофигизму труднее всего привыкнуть, конечно.) Как будто такой волшебный фон везде, который все случайности и вероятности сдвигает в правильную сторону.

А как я здесь оказалась: это ведь тоже такая неизвестно кем подкрученная случайность. Не было каких-то долгих историй или там ухаживаний, просто все сошлось и стало «все ясно» чуть не с первого дня. Помню, когда Катя меня тогда вытащила и все рассказала, я тогда же и почувствовала – судьба, рыпаться бесполезно. Ну и не рыпалась. Нет, были, конечно, как полагается, встречи, гуляния, всматривание, как бы знакомство постепенное (как жаль, что не записывала тогда ничего), были письма (перечитать!), но все это промелькнуло, даже вспоминается сейчас с трудом. Будто бы и не со мной.

А новая жизнь, здесь… самая первая ночь была даже и не «моя», а Маши – то есть «приняли» меня через нее, она как будто меня, новенькую, сыграла для меня же, а я смотрела. И правильно, потому что с моими-то заморочками – вот именно так мне и надо было, я потом поняла. Если б все тогда на меня накинулись на радостях, на мозги бы сели, нужно было бы соответствовать, я бы закрылась моментально… может, и сбежала бы просто. А подсмотреть, вот так сбоку, но сразу главное – было как-то нестрашно, и… хорошо. (Хотя до сих пор и не знаю, чья это идея была, скорее всего Катина, это ж надо меня знать, чтоб так придумать, но она не признается. Или опять случайная удача?) Вообще очень помнится та первая ночь, хотя потом бывало всякое, и лучше бывало.

Сначала, ох, жутко волновали все эти вопросы: кто с кем, чья очередь, сколько раз… Сейчас уже смешно, и немножко стыдно, хоть я и не помню никаких объяснятельных разговоров. Как-то все из воздуха впиталось. А мне же всегда все надо привязать к понятному: вот увидела, что тут, ага, трахаются, и надо же срочно выяснить все правила.

А правил-то тут как раз полно всевозможных, но это скорее литературное творчество, кодексы, манифесты, чеклисты, просто речения всякие. Но когда надо действительно быстро объяснить что-то, как вот мне в первые дни, то это все, как выясняется, «не то», надо новое сочинять, новая жизнь – новые правила. И вот мы два дня писали все вместе эти «правила жизни», а потом еще решили, что как новенькая я могу три своих новых закона добавить, без обсуждения (пока не придумала). Впрочем, даже и эти не слишком соблюдаются, как я погляжу, и наказаний никаких нет, вообще все как-то по согласию решается молчаливому. (Чуть не написала «по соитию».) Или если не молчаливому, то кто-нибудь выдаст какой-нибудь афоризм, и «всем все понятно». То есть никакой конституции, одни «ощущения». А одновременно с этим и мелочность, какая-то даже детская местами, но не раздражает, а как будто успокаивает: ну да, вот нету в мире важнее, чем какой ширины трусики сбоку. Попробуйте, сами поймете.

Все остальные проблемы мы типа решили уже.

<…> что любовь и секс – настоящие, надолго – это продукт ума прежде всего, что у нас тут отбор не столько на прочность чувств или там социабельность, сколько на «понимание в жизни». Потому что дураки не бывают по-настоящему счастливы никогда. Видеть, замечать, понимать, учиться, пробовать, удивляться… (что-то еще забыла) – это все коррелирует с интеллектом прежде всего. (О как, получается, я целый экзамен выдержала, чтоб сюда попасть – знают, чем польстить!) Умный не может не любить, потому что понимает центральность этого в мире, знает, что это единственный, но зато самый сильный вечный двигатель (а у глупого вместо любви или жадность, или насилие, или ему это вообще как поесть или в туалет сходить). И возбуждает по-настоящему не просто секс, а когда отдает и берет тот, кто все понимает, и тебя понимает, и себя, и видит насквозь уловки природы, но умом (а чем еще?) переводит их на совсем другой уровень.

Только вот… о любви-то я и думаю все время. Люблю ли я его? А Машу? Да и Катьку-то мою? «И как он их любит»? Уж про Катю-то давно бы можно было как-то для себя решить… И кстати, это же она еще в школе мне про него объясняла, и давала читать. Я это очень помню. Конечно, до какой-то там любви было еще далеко, даже пусть школьной, портретов по стенам никто не развешивал, и вообще все это совершенно не про нас… нам с Катей и друг друга хватало (мне уж точно). Но лицо его я увидела уже тогда, и запомнила. (Отчасти, наверно, было и желание выделиться, внутренняя такая гордость, для себя: вот у меня что есть, никто из этих и не осилит даже, а мне нравится… но мало ли мне книжек нравилось? Другие так не запомнились. И пора бы это все перечитать, кстати же, новыми глазами.)

«И вот я здесь», и… все совсем не так, совершенно. Не то чтобы мечта сбылась или наоборот, мечтать-то вообще было некогда, так все быстро повернулось… а просто здесь ВСЕ другое. Другой план существования. И если это у нас любовь, то такая любовь очень редко бывает, а может и никогда, и все что я про любовь читала, не могло быть про такое просто из-за редкости. (Потом пояснить.)

<…> прям чувствую, как изо всех сил стараюсь их «не пропускать», ни в коем случае не делать их вторым номером после него, даже, наверно, переусердствую иногда. Хотя вообще-то заставлять себя не приходится, они очень добры ко мне, обе, удивительно, стараются наперегонки опекать. Катя как будто хочет мне додать, что когда-то не додала… Но все-таки и я, тоже, «заставляю себя», постоянно себя на этом ловлю: отчасти, конечно, как бы в благодарность («поделились» же!), но больше всего потому, что очень-очень боюсь – боюсь даже тени раздора, хоть и сколь угодно воображаемого и немыслимого здесь. Это же мой всегдашний инстинкт: бежать от малейшего намека на скандал, на чье-то недовольство, это мой «конформизм», а на самом деле такая гипертрофированная стеснительность, или даже брезгливость. Сколько фильмов не досмотрела из-за этого, и хороших, – но «не могу когда орут», проматываю, выключаю, даже в книгах пропускаю куски иногда. «Анти-Достоевский» – Л. меня называла. И вот теперь здесь, где никто вообще не скандалит (а почему я так уверена? без году неделя? но вот уверена же), все равно это самое вылезло – через страх. Поначалу вообще ходила как по лезвию, все время придумывала за них на себя – вот, мол, какая, «влезла», «захапала себе» и прочая чушь, но вытравить очень трудно… Притом же мне и правда больше доставалось, и достается, как бы honeymoon мой все еще, хотя я так и не знаю, запланированный он или «просто».

А спросить – ну я же знаю, что он ответит: что не «или», а всегда и то и другое, и план и вдохновение. Что нужно и «просто» любить и строить это, делать, уравновешивать. Так вот я же и уравновешиваю, к девочкам липну – и, кажется, искренне, очень с ними хорошо, они уже, наверно, самые близкие люди в моей жизни… но, конечно, не сравнить. Не сравнить.