Колдун. Земля, которой нет

Вместе с мастером мы стали бродить по помещению. Он, словно экскурсовод, любящий свое дело, показывал мне те или иные работы. Порой я видел такое великолепие, что не нашел бы слов ни в одном языке, чтобы описать его. А иногда попадалась полная безвкусица, непонятная ни мне, ни, кажется, самому мастеру.

В редкие моменты, когда мой провожатый замолкал, к нему подбегал кто-то из подмастерьев. Обычно они обращались с какими-то трудностями. То резец затупился, то скол получился неровный, то еще какой казус произошел. Мастер, отвешивая очередной подзатыльник, просил прощения и удалялся исправлять ошибку. И если для мальчишек подобные проблемы казались непоправимыми каверзами судьбы, то их учитель решал все вопросы парой взмахов рук и поглаживаний по породе. Как и в первый раз, пыль, ощутимо задрожав, спешила завертеться вокруг длани скульптора. А я, словно контуженный, бездумно смотрел на это, пытаясь понять, в чем же секрет.

– Вижу, вы чем-то обеспокоены, – заметил мастер, когда мы сели за его мощный, крепкий стол, на котором лежали несколько заготовок и самый разнообразный инструмент.

Я кивнул и попытался объяснить свой интерес:

– То, что вы сейчас делали, – это ведь не магия?

Мастер кашлянул и строго зыркнул на вновь притихших подмастерьев.

– Магия, – протянул он, вновь повернувшись ко мне. – Давно я уже не слышал этого слова. Аккурат с тех пор, как вырос из сказок на ночь. А там, внизу, она все еще в ходу?

– Да, – кивнул я.

Мастер покачал головой, откинулся на спинку простецкого стула, который постеснялась бы выставить в допросной Третьей управы. Он прикрыл глаза и чуть мечтательно вздохнул, словно представляя себе что-то.

– А какая она – магия?

Я лишь приподнял уголки губ. Когда-то я спрашивал у всех про Летающие Острова, но стоило мне попасть сюда – и все спрашивают про землю. Если это не ирония, тогда я не знаю, какой смысл можно придать этой ситуации.

– Разная, – уклончиво ответил я. – Бывает, что с ее помощью спасают, бывает, что убивают и пытают. Бывает так, что чудо сотворят руками, а бывает, разрушат все до основания и сожгут дотла. Разная, в общем.

Мы немного помолчали. Мастер думал о чем-то своем, а я слушал, как мерно стучат молотки. Будто налаженные часы, они отмеряли краткие отрезки времени. Порой отзвук железа по камню приходился на удар сердца, и тогда по спине ползли мурашки, а тело невольно вздрагивало.

– Словно людей описал, а не магию, – вынес вердикт скульптор.

– Так ведь магия – она что меч, – хмыкнул я. – Или что ваше зубило. Как ее используешь, такой она и будет.

Мастер усмехнулся и чуть прищурился:

– Значит, там, внизу, люди такие. Пожалуй, правильно Термун сделал, что остров наш поднял.

– Вам виднее. Это лишь моя вторая прогулка по Териалу. А учитывая обстоятельства, можно и вовсе сказать, что первая.

– Думаешь, у нас люди такие же? – с легкой ноткой угрозы в голосе спросил скульптор.

Наверное, в этой ситуации любой здравомыслящий человек ответил бы вовсе не то, что держит в голове. Но, как мы уже знаем, в большинстве случаев мое здравомыслие включается только после инцидента. Если, конечно, включалось.

– Я много где побывал, мастер, и могу с уверенностью сказать, что люди везде одинаковые.

– Уверен? – все так же щурился собеседник.

Я неопределенно пожал плечами, а потом понял, что разговор срочно нужно спасать от всяких философских дебрей.

– Впрочем, – будто невзначай проговорил я, – мне все еще интересно, как вы это сделали.

Скульптор еще некоторое время взирал на меня сквозь прищур, а потом вдруг засмеялся, стуча по столу ладонью. От этих ударов, не буду лукавить, у меня волосы дыбом встали, а цельные куски породы подпрыгивали на несколько сантиметров вверх. Но, как и в прошлый раз, я не стал обижаться, а попросту ждал, пока приступ веселья пройдет.

– Ты мне сейчас напомнил халасита в первый день, – наткнувшись на мой недоуменный взгляд, все же решил пояснить скульптор. – Посмотри на этих ребят. Каждый из них, едва взяв в руки молоток, задал тот же вопрос.

– И какой вы дали ответ?

Мастер, почесав свою скандинавскую бороду, поднял руку, прося меня подождать. Он нагнулся, скрипя натруженными мышцами, больше похожими на отколовшиеся скальные валуны. Через мгновение на столе стоял маленький прямоугольник, рядом с которым лежали молоток и зубило.

– Таков был мой ответ. – Мастер пододвинул ко мне рабочие принадлежности и сделал приглашающий жест: – Попробуй – узнаешь.

В левую руку я взял зубило, в правую – молоток. И… в общем-то, так и остался сидеть, с непониманием глядя на кусок породы. Я даже не знал, с чего начать, не говоря уже о том, что понятия не имел, как идет процесс работы.

– Сложно, да? – с какой-то понимающей улыбкой поинтересовался мастер. – Сложно делать то, чего не понимаешь.

Я молча кивнул.

– Ну так я подскажу. Все, что ты хочешь найти, уже есть. Оно там, внутри, ждет тебя и надеется увидеть солнце. Тебе надо лишь срезать лишнее.

Вновь кивнув, я принялся за работу. Приложил острый конец зубила к породе, занес молоток и сделал первый удар. Но инструмент, вместо того чтобы сделать надрез, скол или хотя бы царапину, просто соскользнул вниз. От неожиданности я не успел разжать пальцы, и те с оттяжкой проехались по породе. Глухая боль и струйки крови, струящиеся к запястью. С костяшек кожу содрало разве что не начисто.

– И как оно? – спросил скульптор.

Не ошибусь, если скажу, что ему вся эта ситуация явно доставляла некое извращенное удовольствие. Извращенное – с моей точки зрения, так как для него все это было даже несколько обыденно. Просто очередной халасит, ничего не знающий ни о жизни, ни о работе.

Я только развел руками и вновь приложил инструмент к материалу. Уж не думали же вы, что меня остановит такая ерунда, как содранная кожа? Пожалуй, за все время пребывания на Ангадоре моя шкура изведала и куда более страшные ранения. Как-нибудь справлюсь.

И я начал справляться. Раз за разом опускался молоток на шляпку зубила. Раз за разом оно соскальзывало, и я вновь кривился от возрастающей боли. Но, как и всегда, не обращая на нее ни малейшего внимания, продолжал делать то, что считал нужным.

Когда уже стало сложно держать сталь, выскальзывающую из влажной от крови ладони, зубило все же погрузилось в породу и на стол упал маленький осколок. Воодушевленный успехом, я вновь и вновь мерно отбивал потусторонний, непонятный мне ритм. Порой с треском откалывались зубчики, резво отпрыгивая от стола и падая на пол. Порой рука соскальзывала, и тогда я либо сдирал кожу, либо бил молотком по пальцам. Но все же я не прекращал работу. Вовсе не потому, что она меня захватила, или потому, что я упертый баран. Просто мне было жизненно важно узнать ответ. Какое-то таинственное, не поддающееся описанию чувство подсказывало мне, что я должен что-то узнать. Словно это был ключ к мистерии, в которую я невольно погрузился с головой.

А взгляд мастера из насмешливо-вызывающего постепенно преображался. В глазах проблескивали огоньки уважения и солидарности. С каждым моим новым ударом, с каждой алой каплей, растекавшейся по дереву и придающей ему багровые тона, скульптор все отчетливее из надменного мастера превращался в воодушевленного творца.

Не знаю, сколько времени я провел за этой несуразной пыткой, но в какой-то момент вдруг обнаружил, что над головой сияют звезды, а на западе за горизонт уходит уставшее солнце. Как я уже говорил, небесное полотно было до того странным, что я уже давно отчаялся определить по нему хоть что-нибудь. Да и к тому же в данный момент меня больше волновало то, что появлялось из глубины породы.

Там, внутри, словно что-то оживало. Что-то, чему я пока еще не мог дать описания, чего никогда прежде не замечал, хоть и догадывался о его существовании. С каждым новым ударом я чувствовал, как приближаюсь к этому неизвестному, но определенно невероятному и волшебному «чему-то».

Я вновь занес молоток и вновь опустил его на зубило. Раздался треск, в воздух взметнулась пыль, а я, онемев, смотрел на то, как кусок породы раскололся на две части, навсегда погребая под облаком пыли то, чему так и не суждено было родиться. Руки мои ослабли, из израненных пальцев выскользнул взмокший от крови стальной инструмент. Это был провал. Еще никогда в жизни я не испытывал такого всепоглощающего отчаяния от осознания собственной неудачи.

– И как оно? – повторил вопрос скульптор, сидевший напротив.

Я словно очнулся от сна. Встрепенувшись, огляделся и понял, что мы остались одни. В мастерской было пусто, и лишь пыль, будто утренний туман, дрожала на оживающем ночном ветру.

– Сложно, – честно ответил я, смотря на свои распухшие пальцы, на которых было сложно отыскать кожу под коркой застывшей крови, смешавшейся с все той же белой пылью.

– Так и должно быть, – кивнул собеседник.

Он потянулся к расколотой породе, взял ее в широкие ладони и прикрыл глаза. Как и в первый раз, облако, висевшее в мастерской, задрожало, а потом лентами взвилось, оплетая могучие, натруженные руки. Но в этот раз мастер не спешил. Он мял породу, словно глину, ласкал ее, будто шею прекрасной любовницы. А потом вдруг подышал на гигантский кулак, составленный из двух рук.

Мгновением позже на столе стояло каменное дерево. Оно было небольшим, не выше пяти-шести сантиметров, но я мог поклясться, что четко различаю каждую веточку, каждый нарост коры, каждый лист, танцующий на ветру. Да-да, конечно, мне лишь чудилось, но я видел, как дрожит каменная крона, как пляшут и шепчут ветки. Бесспорно, это скульптура, но в то же время это нечто живое, дышащее и тем опровергающее все мылимые законы этой безумной вселенной.

– Но как…