Духовные учителя сокровенной Руси

В 1664 г. он, наконец, добрался до столицы и был ласково («яко ангел») принят боярами, противниками Никона. Достаточно милостиво отнесся к нему и царь Алексей Михайлович. «Велел меня поставить на монастырском подворье в Кремли, и, в походы мимо двора моево ходя, кланялся часто со мною низенько-таки, а сам говорит: „благослови-де меня и помолися о мне!“ И шапку в ыную пору, мурманку, снимаючи с головы, уронил, едучи верхом! А из кореты высунется, бывало, ко мне. Таже и все бояря после ево челом да челом: „протопоп, благослови и молися о нас!“ Как-су мне царя тово и бояр тех не жалеть?»[36 - Житие протопопа Аввакума. С. 88—89.]

Однако пути Аввакума и его покровителей резко разошлись. Если бояре боролись лично против Никона, то Аввакум шел против никонианства: против церковных новшеств, подлинным автором которых был сам царь и его ближайшее окружение. Бояре убеждали опального протопопа примириться с новой верой, обещая высокое общественное положение и какое угодно место, вплоть до места царского духовника. Но компромисс в делах веры был для Аввакума невозможен.

В столь тяжелую минуту Аввакум находит поддержку в своей жене, Анастасии Марковне, мужественно разделявшей с ним все его лишения. «Жена, что сотворю? – в сомнении спрашивает он. – Зима еретическая на дворе: говорить мне или молчать? Связали вы меня». На это его верная спутница отвечала: «Что ты, Петрович, говоришь? Аз тя и с детьми благословляю: дерзай проповедати слово Божие по-прежнему, а о нас не тужи. Дондеже Бог изволит, живем вместе; а егда разлучат, тогда нас в своих молитвах не забывай. Поди, поди в церковь, Петрович, обличай ересь». Ободренный женою, он ревностно продолжает обличать «еретическую блудню».

До возвращения Аввакума из сибирской ссылки вождем московских староверов был отец Иоанн Неронов. Однако он был уже достаточно стар, и силы покидали его. Через год после ссылки в Спасо-Каменный монастырь он был отправлен еще далее на север – в Кандалакшский монастырь Рождества Богородицы (ныне Мурманская область), откуда в августе 1655 г. ему удалось бежать в Москву к Стефану Внифантьеву. Некоторое время он жил тайно в келии отца Стефана, а затем был пострижен в иноки с именем Григорий. Дальнейшая его судьба трагична. Отправленный под «строгий начал» в Иосифов Волоколамский монастырь, он вынужден был на соборе 1666—67 гг. принести покаяние и отречься от дела, за которое боролся и страдал всю жизнь. В дальнейшем его поставили архимандритом Данилова монастыря в Переяславле-Залесском. Там он в самом начале 1670 г. и скончался. Протопоп Аввакум весьма болезненно переживал малодушие отца Иоанна Неронова, но при этом не смел его осуждать: «не могут мои уши слышать о нем хульных глагол ни от ангела»…

Время пребывания протопопа Аввакума в Москве можно считать самой горячей порой его проповеднической деятельности. Пользуясь в это время большой свободой, он действовал и устным словом, и писаниями. Аввакум не мог молчать. Он снова пишет проповеди и послания, обличая «мерзость никоновских исправлений», призывая твердо стоять за древлее благочестие. Самому царю он подает особую челобитную, в которой высказывает свой взгляд на положение церковных дел того времени. «Эта челобитная показала государю, что Аввакум крепкий, убежденный сторонник русской церковной старины, и что он добивается собственно полной отмены произведенной церковной реформы и всецелого возвращения к старым церковным порядкам, при которых „никоновы затейки“ не имели бы места»[37 - Каптерев Н. Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Том I. С. 344.]. Попытка царя Алексея Михайловича примирить Аввакума хотя бы с частью никоновских реформ потерпела поражение.

Царь и бояре были сильно смущены огнепальной ревностью Аввакума. «Не любо им стало, – замечает он, – как опять я стал говорить. Любо им, как молчу, да мне так не сошлось». Успех проповеди Аввакума в московском обществе привел духовные власти в самую настоящую ярость. Они решили принять меры против него и попросили государя о его высылке, так как он «церкви запустошил». 29 августа 1664 г. Аввакум был отправлен в ссылку в далекий Пустозерск, но благодаря заступничеству московских друзей так до этого острога и не доехал, а более года прожил с семьей на Мезени.

В 1666 г. Аввакума привозят в Москву для большого соборного суда и помещают в Боровском Пафнутьевом монастыре. «И привезше к Москве, козновав и стязався со мною у крутицкого митрополита Павла, отвезли в Пафнутьев монастырь и посадили на цепь». Здесь многострадальный протопоп пробыл девять с половиной недель. Чтобы склонить его к новой вере, в Боровск прислали ярославского дьякона Косму с подьячим патриаршего престола. Однако вместо того, чтобы «вразумлять» Аввакума, Косма всячески поддерживал его, ободряя следующими словами: «Не отступай ты старого того благочестия! Велик ты будешь у Христа человек, как до конца потерпишь!»

Из Боровска Аввакум был возвращен в Москву для соборного суда. На этот раз для придания собору большей помпы к участию в нем были привлечены восточные «вселенские патриархи» Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский. Как выяснилось позже, это были сверженные со своих престолов авантюристы, только впоследствии занявшие патриаршие престолы благодаря вмешательству русского правительства и с помощью турецких властей. На соборе Аввакум не покорился, обратясь к восточным «патриархам» с такой речью: «Вселенские учители, Рим давно пал. Ляхи с ним же погибли. И у вас православие пестро стало от насилия турскаго Махмета. На Руси же до Никона было православие чисто и непорочно и церковь не мятежна».

13 мая 1666 г. в Успенском соборе Кремля Аввакум был расстрижен и проклят вместе со своим сподвижником диаконом Феодором. Его друзьям священнику Лазарю и иноку Епифанию были отрезаны языки. После суда Аввакума привезли в Никольский Угрешский монастырь и поместили под церковью в отдельную «палатку студеную над ледником». Здесь в праздник Вознесения Господня ему было видение: в полночь, во время чтения наизусть утреннего Евангелия, явились ему Богородица и Христос с «силами многими». И Христос сказал, укрепляя страдальца: «Не бойся, Аз есмь с тобою!».

5 сентября 1666 г. Аввакум снова был доставлен в Боровский Пафнутьев монастырь, а в следующем году его уже отправили в Пустозерск, у Полярного круга, где вскоре по прибытии заключили в «земляную тюрьму» – сруб, закопанный в земле. Жена Аввакума и двое его сыновей также были посажены на Мезени в яму.

В «земляной тюрьме» Аввакум провел пятнадцать лет, терпеливо снося жестокие страдания. Но несмотря на тяжелейшие условия заточения в Пустозерске, «в месте тундряном и безлесном», огнепальный протопоп продолжал бороться за старую веру. Из этого глухого уголка раздавалась его горячая проповедь: послания, трактаты, целые книги рассылались на Мезень, в Москву, в заволжские скиты и другие края России. За годы пустозерского заключения Аввакум написал свыше 40 сочинений, в которых то обращался к властям с увещанием вернуться к старой вере, то писал к своим единомышленникам и духовным чадам, ободряя их, возбуждая их ревность, увещевая их к страданиям за истинную веру, наставляя их, как устроить свою жизнь, разрешая различные их недоумения. Обращался протопоп с посланием и к новому царю Феодору Алексеевичу, призывая его вернуться к заветам родной старины. Однако молодого царя, женатого на польке и активно внедрявшего в государстве западные порядки, речи Аввакума о «родной старине» лишь приводили в раздражение.

В 1681 г. во время Крещенского водосвятия, когда на кремлевском холме и по берегам Москвы-реки собрались сотни тысяч людей, в присутствии царя Феодора Алексеевича на «иордани», один старообрядец с колокольни Ивана Великого «метал» в толпу свитки с политическими карикатурами и «хульными надписями», порочащими царя, светские и духовные власти. Как выяснилось, оригиналы на берестяных хартиях изготовил сам протопоп Аввакум. Такого публичного позора власти простить не могли, и вскоре последовало решение о казни Аввакума и его сподвижников.

14 апреля 1682 г., в Страстную пятницу, формально – за «великия на царский дом хулы», а фактически – за свои религиозные убеждения, по настоянию патриарха Иоакима Аввакум был сожжен в срубе вместе со своими единомышленниками и соузниками – священником Лазарем, дьяконом Феодором и иноком Епифанием. В пламени костра Аввакум высоко поднял руку с двуперстным крестным знамением и закричал народу: «Будете этим крестом молиться – во веки не погибнете!».

Перед своею смертью Аввакум предсказал скорую кончину царя Феодора Алексеевича. Пророчество это в точности сбылось: 27 апреля 1682 г. молодой царь неожиданно скончался. Народ увидел в этом событии воздаяние за казнь пустозерских страдальцев.

Протопоп Аввакум глубоко почитается всеми старообрядцами. Еще в конце XVII в. появились первые иконописные изображения Аввакума, предстоящего Спасителю (в собрании Государственного исторического музея в Москве), а в начале XVIII в. была составлена служба святым исповедникам и новым российским страдальцам – протопопу Аввакуму, епископу Павлу Коломенскому и другим.

В XVIII в. Пустозерский острог пришел в запустение и постепенно исчез с лица земли. Последние жители покинули это место в 1960-е гг. Сегодня на месте Пустозерска голый песок, мох да низкий кустарник. Лишь кое-где можно обнаружить останки деревянных восьмиконечных крестов. В 1989 г. краевед М. Фещук вместе с товарищами собственноручно изготовили и установили памятный знак в честь мучеников за древлее благочестие; в 1991 г. группа староверов-поморцев из Рижской Гребенщиковской общины установила восьмиконечный крест в память мучеников за веру, а недавно у нарьян-марских староверов появилась идея создания часовни-памятника на месте казни пустозерских страдальцев. И в наши дни к этому поистине святому месту не иссякает поток паломников со всех концов России.

Житие боярыни Морозовой

И верит она: не погибнет

Идея свободной мольбы,

Настанет пора, и воздвигнут

Ей памятник вместо дыбы!

Старообрядческий духовный стих о боярыне Морозовой

Кому не знакома с детских лет картина В. И. Сурикова «Боярыня Морозова»?! Однако, наверное, далеко не всякий сможет правильно ответить на вопрос, кем же была эта женщина, изображенная на знаменитой картине, и почему именно ее художник сделал главной героиней своего шедевра?.. А ведь когда-то боярыня Феодосия Прокопьевна Морозова была второй женщиной в России после самой царицы!

Родилась она в Москве 21 мая 1632 г. в семье окольничего Прокопия Федоровича Соковнина, родственника первой жены царя Алексея Михайловича царицы Марии Ильиничны (урожденной Милославской). Родители ее были людьми благочестивыми и богобоязненными. В 1649 г. юную Феодосию Соковнину выдали замуж за боярина Глеба Ивановича Морозова, который приходился родным братом Борису Ивановичу Морозову, дядьке и свояку царя (вторым браком Борис Иванович был женат на Анне Ильиничне Милославской, родной сестре царицы Марии Ильиничны). Когда в 1662 г. бездетный Борис Иванович умер, то все его огромное состояние наследовал его и без того состоятельный брат Глеб Иванович. Но и он вскоре отошел к Богу, и его молодая вдова стала обладательницей одного из самых крупных состояний того времени.

Палаты боярыни Морозовой были первыми в Москве. Ее любили и уважали при царском дворе, и сам царь Алексей Михайлович отличал ее перед другими боярынями. Она именовалась «кравчей царской державы». Богатство ее было сказочно. Окруженная роскошью, она выезжала в расписной карете, запряженной 12 арабскими конями с серебряными цепями. В доме было не менее трехсот слуг, а крестьян насчитывалось до восьми тысяч. К ней сваталось множество самых знатных в России женихов. Казалось бы, о чем еще можно мечтать молодой красивой женщине?

Но, оставшись вдовой, Морозова целиком посвятила себя делам благочестия и воспитанию своего малолетнего сына Ивана. Ожидая Жениха Небесного, она отказывала женихам земным. Она сама управляла людьми и работала по хозяйству. Целыми часами разбирала она нужды крестьян, «любовию и милостию на дело Господне побуждая». Сама пряла и ткала, шила простое платье и белье, а ночью тайком с близкими подругами-богомолками раздавала его по тюрьмам и больницам. Двери морозовского дома всегда были открыты для всех нищих, убогих и странников. При этом она сама кормила нищих, ухаживала за больными и калеками, обмывала им раны, выполняя тем самым завет Христов. Щедро подавала боярыня и на монастыри и церкви.

В доме боярыни Морозовой строго соблюдался церковный устав. День начинался и заканчивался молитвой. Вместе с хозяйкой молились и все домочадцы. Молитва эта всегда была глубокой и сердечной, так что часто можно было увидеть, как из глаз боярыни лились слезы – «яко бисерие драгое схождаху». Часто молилась она и по ночам, ведь известно, что молитва особенно благодатна в ту пору, когда, по словам св. Иоанна Златоуста, «никто не смущает, когда ум спокоен, когда великая тишина и нет никакого волнения в доме, потому что никто не препятствует нам заняться молитвою и не отвлекает от нее, когда возбужденная душа может обстоятельно высказать все Врачу душ». Ночью сама вставала на молитву, не давая будить себя слугам. По совету отца духовного, клала 300 поклонов да творила 700 молитв Исусовых…

Несмотря на свою близость к царскому двору, никоновских нововведений боярыня Морозова не приняла, продолжая придерживаться древлеправославия. Она была начитана в богословской литературе и находилась в самой гуще ожесточенных споров старообрядцев с никонианами. «Прилежаше бо Феодосья и книжному чтению, – пишет о ней протопоп Аввакум, – и черплюще глубину разума от источника словес евангельских и апостольских». Когда она была еще совсем молодой, с нею «на мног час» беседовал «духовныя словеса» ее деверь, покойный боярин Борис Иванович Морозов.

Познакомившись с протопопом Аввакумом, Морозова под влиянием его страстных речей и длительных бесед становится духовной дочерью и горячей поклонницей огнепального протопопа. Когда именно состоялось первое знакомство Морозовой с Аввакумом, точно не известно, однако уже с весны 1664 г., то есть со времени возвращения Аввакума из сибирской ссылки в Москву, их отношения были очень близкими. Когда гонения на староверов усилились, Морозова стала оказывать материальную помощь ссыльным и принимать у себя гонимых. Ее дом становится центром, вокруг которого собираются ревнители древлего благочестия. Со всеми противниками никоновских реформ, в том числе с протопопом Аввакумом, она вела активную переписку, а по возвращении Аввакума из ссылки предложила ему пристанище в своем доме. Он называл ее любовно сестрой, ставя необычайно высоко: «моей дряхлости жезл и подпора, и крепость, и утверждение».

Укрепляясь в старой вере, боярыня все чаще уклоняется от богослужений в придворных храмах, где она должна была присутствовать в соответствии с придворным этикетом. Старалась она и реже бывать при царском дворе. Это не могло не бросаться в глаза, и о симпатиях боярыни к старой вере скоро становится известно царю. Осенью 1664 г. он присылает к ней для уговоров архимандрита Чудова монастыря Иоакима (будущего патриарха) и ключаря Петра. Но их уговоры оказались напрасны, и тогда власти решили действовать иначе: у Морозовой отобрали половину ее вотчин. Однако физически расправиться с такой близкой к царской семье и родовитой боярыней пока опасались. Благодаря заступничеству царицы Марии Ильиничны, весьма благоволившей к своей родственнице, отнятые вотчины были Морозовой возвращены по указу от 1 октября 1666 г.

Получив возвращенное имение, боярыня с еще большим рвением принимается за дела благотворительности и благочестия. В это время она знакомится с некоей «инокиней благоговейной» Меланией и «смирившися Христа ради, отдадеся ей под начал и до конца отсече свою волю». Старица Мелания (в иночестве Александра) была одной из ярчайших личностей в первом поколении русских старообрядцев. О ней высоко отзывается протопоп Аввакум, величая ее блаженной и треблаженной матерью. Наставляемая старицей Меланией, Морозова начала вести фактически монашеский образ жизни, пешком ходила по темницам, щедро раздавая милостыню заключенным, совершала паломничества по святым местам, к чудотворным иконам и мощам святых угодников.

В своем доме, по сути ставшем монастырем в миру, боярыня держала пять изгнанных инокинь и сердечно радовалась, стоя на ночном правиле и сидя за трапезой рядом с ними. Вместе с боярыней находились ее сестра княгиня Евдокия Урусова и жена стрелецкого полковника Мария Данилова. В числе юродивых, невозбранно приходивших в дом Морозовой, были два знаменитых ревнителя древлего благочестия: Феодор и Киприан. Феодор ходил в одной рубашке, мерз на морозе босой, днем юродствовал, а ночью со слезами стоял на молитве. О нем так рассказывал его духовный отец, протопоп Аввакум: «Много добрых людей знаю, а не видал подвижника такова! Пожил у меня с полгода на Москве, – а мне еще не моглося, – в задней комнате двое нас с ним, и, много, час-другой полежит да и встанет; тысячу поклонов отбросает, да сядет на полу и иное, стоя, часа с три плачет, а я таки лежу – иное сплю, а иное неможется; егда уж наплачется гораздо, тогда ко мне приступит: „долго ли тебе, протопоп, лежать тово, образумься, – веть ты поп! как сорома нет?“ И мне неможется, так меня подымает, говоря: „Встань, миленькой батюшко, – ну-таки встащися как-нибудь!“ Да и роскачает меня. Сидя мне велит молитвы говорить, а он за меня поклоны кладет. То-то друг мой сердечной был!» Другой юродивый, Киприан, был известен даже самому царю, бывая во дворце среди «верховых богомольцев». Не раз молил он царя о восстановлении старой веры, ходил по улицам и торжищам, свободным языком обличая Никоновы новины. Впоследствии оба юродивых были сосланы на север: один – на Мезень, а другой – в Пустозерск, и там казнены.

Под влиянием монашеских настроений Морозова начинает еще больше удаляться от светской жизни, от всего земного. Молодая боярыня ведет крайне аскетический образ жизни: отказывается от всяких удовольствий, соблюдая строгий пост, под одеждой носит власяницу. Вместе с тем, она не устает обличать своих родных и близких, принявших новую веру.

Но вот в 1669 г. умирает царица Мария Ильинична, и Морозова лишается своей главной защитницы и покровительницы. Царь Алексей Михайлович призывает боярыню к себе и пытается склонить ее к новой вере. Но она непреклонна: «Вашему царскому величеству всегда покорны бехом, и есмы, и будем: от прародителей бо сему наказахомся, и от апостола учимся Бога боятися и царя почитати. К новинам же Никона патриарха пристати никогда же дерзнем, ибо от благочестивых родителей рождени во благочестии воспитахомся, измлада священных навыкохом писмен, от пелен Божиим научихомся законом; не отвержемся оных, ими же добре обучихомся».

Родственники Морозовой, близкие ко двору, также пытаются всеми способами воздействовать на нее, не гнушаясь откровенным шантажом. «Ох, сестрица-голубушка, – говорила ей троюродная сестра Анна Михайловна Ртищева, страстная поклонница патриарха Никона, – смутили тебя старицы и о сыне не радишь. Одно у тебя чадо и кто не подивится красоте его. Ох, сестрица, многия скорби примешь, и сына твоего нищим сделаешь». «Ивана я люблю, – возражала на это Морозова, – и молю о нем Бога безпрестанно. Но Христа люблю более сына… Знайте, если вы умышляете сыном меня отвлекать от Христова пути, прямо вам скажу: выводите сына моего на лобное место, отдайте его на растерзание псам, – не помыслю отступить от благочестия, хотя бы и видела красоту, псами растерзанную».

Феодосия все чаще и чаще начинает задумываться об иноческом постриге. Припадая к матери Мелании, она со слезами умоляет ее благословить на этот подвиг. Но мудрая Мелания не спешила. Она прекрасно понимала, что при высоком положении боярыни такое событие не удастся утаить в доме, и что рано или поздно весть об этом дойдет до царя. При этом пострадают и те, кто совершил постриг, и те, кто вообще был близок к боярыне. С другой стороны, в брачную пору входил сын Морозовой Иван, и необходимо было сначала его женить и передать управление имением в его руки. Заниматься же устройством свадьбы – дело отнюдь не иноческое.

Но боярыня неотступно умоляла об иноческом постриге, и тогда мать Мелания, видя ее горячую веру и великое усердие в делах благочестия, уступила. В 1670 г. в Москву прибыл один из влиятельнейших вождей староверия игумен Досифей. Некоторое время он был игуменом Никольского Беседного монастыря близ Тихвина, затем жил в Куржецкой пустыни в Поморье, а после печально знаменитого собора 1666—1667 гг., окончательно осудившего старообрядцев, был вынужден скрываться от преследований на Дону. Он-то и совершил тайный постриг Морозовой в конце 1670 г. При постриге Феодосия Прокопьевна получила имя инокини Феодоры. Теперь она начала предаваться еще большим подвигам благочестия: устрожился пост, увеличилась продолжительность келейной молитвы, все чаще она стала прибегать к исихастской практике священнобезмолвия.

На 22 января 1671 г. был назначен день свадьбы царя с молодой красавицей Натальей Кирилловной Нарышкиной (будущей матерью Петра I). Морозова как старшая боярыня обязана была присутствовать на свадьбе, но, будучи инокиней, она по церковным канонам уже не могла участвовать в придворных церемониях. Тем более, по своей должности она должна была, произнося титул царя, называть его «благоверным», целовать его руку и подходить под благословение никонианских архиереев. На такую сделку со своей совестью инокиня Феодора пойти не могла. Сославшись на болезнь ног, она отказалась присутствовать на царской свадьбе. Этим она нанесла глубокое оскорбление царской фамилии. «Вем, яко загордилася!» – кричал разгневанный царь Алексей Михайлович. С этого момента Морозова стала для него личным врагом.

Предчувствуя неминуемую опалу, Морозова приказала старице Мелании и другим инокиням скрыться из Москвы. В ночь на 16 ноября 1671 г. боярыню вместе с сестрой, княгиней Евдокией Урусовой, взяли под стражу. Чудовский архимандрит Иоаким с «великою гордостию» вошел в покои боярыни и приказал ей встать. «Как, – спрашивал он, – крестишься и как молитву творишь?» В ответ Морозова сложила персты по древнему апостольскому преданию и произнесла: «Господи Исусе Христе, Сыне Божии, помилуй нас!» То же самое повторила княгиня Урусова. Гневу недалекого архимандрита не было границ: «Понеже не умела еси жити в покорении, но в прекословии своем утвердилася еси, сего ради царское повеление постиже на тя, еже отгнати тя от дому твоего. Полно тебе жити на высоте (т.е. в покоях боярских – К. К.), сниди долу; востав, иди отсюду!» На сестер надели цепи и насильно выволокли из комнат. Со слезами на глазах провожал мать юный сын Иван Глебович. Он видел ее в последний раз.

18 ноября сестер Феодосию и Евдокию уже допрашивали в Чудовом монастыре «духовные власти». Никонианские архиереи ловко сыграли на личной ненависти царя к Морозовой и в споре о вере прямо поставили вопрос: «В краткости вопрошаем тя, – по тем служебникам, по коим государь царь причащается и благоверная царица и царевичи и царевны, ты причастиши ли ся?» Морозова столь же прямо отвечала: «Не причащуся». Обе сестры отказались причаститься даров, освященных по никоновским служебникам, назвав властей предержащих еретиками.

Все попытки повлиять на сестер были тщетны, и тогда их заковали в ошейники с цепями и повезли по улицам Москвы. Власти хотели публично опозорить высокородных сестер. Но и это их не сломило. Их позор обернулся настоящим триумфом. За санями с боярыней-инокиней следовало множество народа (именно эту сцену запечатлел в своей гениальной картине Суриков). «Она же седши и стул близ себе положи (т.е. тяжелую колоду, к которой были прикованы цепи – К. К.). И везена бысть мимо Чюдова под царския переходы, руку же простерши десную свою великая Феодора и ясно изъобразивши сложение перст, высоце вознося, крестом ся часто ограждаше, чепию же такожде часто звяцаше. Мняше бо святая, яко на переходех царь смотряет победы ея, сего ради являше себе не точию стыдетися, ругания ради их, но и зело услаждатися любовию Христовою и радоватися о юзах»[38 - Житие боярыни Морозовой // Жития протопопа Аввакума, инока Епифания, боярыни Морозовой. Статьи, тексты, комментарии. СПб., 1993. С. 122.]. «Смотрите, смотрите, православные! – кричала она. – Вот моя драгоценная колесница, а вот цепи драгие… Молитесь же так, православные, вот сицевым знамением. Не бойтесь пострадать за Христа».

После этого сестер заключили по разным монастырям: Феодору поместили на подворье Псково-Печерского монастыря, находившееся в Белом городе, на Арбате, а Евдокию – в Алексеевский Зачатьевский девичий монастырь на Пречистенке. Там они подвергались всяческим лишениям.

Вскоре на долю Морозовой выпало новое испытание: ее сын Иван Глебович, еще совсем молодой юноша, «от многия печали впаде в недуг… и так его улечиша, яко в малех днех и гробу предаша». Зарыдала боярыня и «падши на землю пред образом Божиим, умильным гласом с плачем и рыданием вещаше: увы мне, чадо мое, погубиша тя отступницы!» Да, в XVII веке в Аптекарском приказе лекари были отменные, и уж что-что, а «залечить» умели!

Теперь царь мог легче расправиться с неугодной боярыней. После смерти Ивана все огромное морозовское имущество было распродано, вотчины розданы другим боярам, а братья Морозовой Феодор и Алексей Соковнины высланы подальше из Москвы.

Для увещания боярыни к ней явился сам патриарх Питирим. «Дивлюся аз, – говорил он ей, – яко тако возлюбила еси чепь сию и не хощеши с нею и разлучитися». «Воистину возлюбих, – отвечала Морозова, – и не точию просто люблю, но ниже еще насладихся вожделеннаго зрения юз сих! Како бо и не имам возлюбити сия, понеже аз таковая грешница, благодати же ради Божия сподобихся видети на себе, купно же и поносити, Павловы юзы, да еще за любовь единороднаго Сына Божия!» Тогда патриарх сказал: «Доколе имаши в безумии быти? Доколе не помилуеши себе, доколе царскую душу возмущаеши своим противлением? Остави вся сия нелепая начинания и послушай моего совещания, еже, милуя тя и жалея, предлагаю тебе: приобщися соборней церкви и росийскому собору, исповедався и причастився». «Некому исповедатися, – отвечала Морозова, – ниже от кого причаститися… Много попов, но истиннаго несть». Разгневался патриарх и, «ревый, яко медведь», закричал своим слугам: «Поверзите ю долу, влеките нещадно! И яко пса за выю влачаще, извлецыте ю отсуду! Вражия она дщерь, страдница (каторжница – К. К.), несть ей прочее жити! Утре страдницу в струб!» Боярыню начали избивать и по полу потащили за цепь. «И сице ей влекоме с лестницы, все степени главою своею сочла»[39 - Там же. С. 130—132.].

Зимой 1673 г. инокиню Феодору, Евдокию Урусову и их единомышленницу Марию Данилову подвергли жестоким пыткам. Их, полуобнаженных, поднимали на дыбу, встряхивали, выворачивали руки. Боярыню «держали на тряске долго, и ремнем руки до жил протерли». Когда начали бить пятью плетьми Марию Данилову, Морозова не выдержала и стала говорить мучителям: «Это ли христианство, чтобы людей так мучили?» После пытки раздетых страдалиц бросили прямо на снег. Так они пролежали часа три, а в это время на Болотной площади – напротив Кремля за Москвой-рекой, куда выходил государев сад, где казнили еретиков и преступников и устраивали кулачные потехи, – стали готовить срубы, наполненные соломой… «Патриарх же вельми просил Феодоры на сожжение, да боляре не потянули». Бояре боялись всенародной казни родовитой узницы, поскольку это могло создать нежелательный для них прецедент.

Убедившись в непреклонности Морозовой, царь через три дня после пытки прислал к ней стрелецкого голову со следующими ласковыми словами: «Мати праведная Феодосия Прокопиевна! Вторая ты Екатерина мученица! Молю тя аз сам, послушай совета моего. Хощу тя аз в первую твою честь вознести. Дай мне таковое приличие людей ради, что аки недаром тебя взял: не крестися треме персты, но точию, руку показав, наднесе на три те перста! Мати праведная Феодосия Прокопиевна! Вторая ты Екатерина мученица! Послушай, аз пришлю по тебя каптану (карету – К. К.) свою царскую и со аргамаками своими, и придут многие боляре, и понесут тя на головах своих. Послушай, мати праведная, аз сам, царь, кланяюся главою моею, сотвори сие!»[40 - Там же. С. 135—136.] Но боярыня не вняла этим льстивым словам, решившись страдать до конца.

Вскоре суд Божий постиг патриарха Питирима – 19 апреля 1673 г. он скончался; как свидетельствует дьякон Феодор, «у живаго у него прогнило горло и вскоре умре от тоя лютыя болезни»[41 - Пустозерская проза: Сборник. М., 1989. С. 245.]. Боярыню перевели в Новодевичий монастырь, где ее содержали под строгим началом и насильно заставляли присутствовать при никонианских богослужениях. Но это возымело противоположный эффект: к Новодевичьему монастырю стало стекаться множество представителей знати и простого народа, которые приезжали не для службы, а чтобы лично увидеть знаменитую страдалицу и поклониться ей. Тогда царь повелел перевести ее в Хамовную слободу, во двор старосты. Сестра царя, царевна Ирина Михайловна, просила его не мучить Морозову. «Он же зарыча гневом великим и рече: „Добро, сестрица, добро! Коли ты дятчишь об ней, тотчас готово у мене ей место!“»[42 - Житие боярыни Морозовой. С. 137.]

Этим местом стал тюремный острог в Боровске, куда все три узницы были отправлены в заточение. Начало заточения Морозовой в Боровске относится к концу 1673 – началу 1674 г. Здесь уже находилась заточенная «тоя же ради веры» инокиня Иустина. Несколько позже в Боровск доставили княгиню Урусову и Марию Данилову. В сырой и темной земляной тюрьме Боровска они провели около двух лет.

Но все же первое время узницы жили в остроге относительно спокойно. Охранявшие их сотники были еще в Москве задобрены Иоакинфом Даниловым – супругом Марии Даниловой, «чтобы не свирепы были». Их посещал племянник Данилова Иродион, их наставница мать Мелания и другие, сочувствовавшие им. Однако когда об этих посещениях стало известно в Москве, то 23—24 марта 1675 г. был составлен указ о расследовании того, что делается в тюрьме. В Боровск внезапно прибыл подьячий Павел, который «с пристрастием» расспрашивал сотников.