Радио «Вавилон»

Я вернулся в переговорную через семь минут. Совещание закончилось поздно, мы разошлись, когда большинство сотрудников уже отправились по домам. Проходя мимо дверей туалета, я почувствовал легкое покалывание в кончиках пальцев.

«Хороший день», – сказал я себе.

Первым, что я увидел в офисе на следующее утро, был траурный портрет на ресепшне. Завскладом, молодой еще человек, никто толком не знал, что произошло. Пока мы сидели вчера на совещании, ему стало плохо, в этот момент он находился в туалете и не смог сразу позвать на помощь. Сердечный приступ, острая недостаточность. Он смог выбраться из кабинки, но потерял сознание и упал в дверях. К приезду скорой он был уже мертв.

Конечно, это, скорее всего, просто совпадение. Никаких доказательств обратного. Разве что наслаждение, которое я получаю, убивая в игре, – оно слишком сильное, чтобы платить за него только зарядкой телефона. Оно давно проросло во мне, проникло под кожу и в кровь.

Несколько недель я пытался не играть. У меня даже получалось. Я продержался двадцать три дня.

То есть, как «продержался».

В начале четвертой недели я убил голубя. Растоптал ногами.

Я шел на работу. Утро не задалось: я проспал, пролил кофе, порезался, когда брился, от рубашки оторвалась пуговица, я торопился, босс ждал на встречу через полчаса, лифт не ехал вечность, и когда я наконец открыл дверь в тамбур подъезда, то услышал странный звук, похожий на тихое рычание. Краем глаза я уловил движение внизу и рефлекторно нанес удар ногой в направлении звука. Только потом я открыл внешнюю дверь подъезда и в свете раннего городского утра увидел его. Голубь сидел в углу, умирая от орнитоза, а я уже сломал ему крыло, так что сбежать от меня он не мог. Грязный, со слипшимися перьями, он издавал последние в своей жизни звуки, и я чувствовал рядом его смерть.

Я прекратил топтать то, что от него оставалось, только когда на шум пришла консьержка. Мои туфли и брюки были в крови, перья летали по темному подъезду, как мертвый снег ночью в середине зимы, со стен текло. На встречу в тот день я опоздал.

В офисе первым делом я пошел в туалет и заперся в кабинке.

На меня шел голем 150 уровня. Я ждал с мечом наготове. Големы редко пользовались магией, и, когда я заподозрил неладное, было уже поздно. Парализующее заклинание. Боевой топор сверкал, разрушая мою защиту.

– Щекотно? – прилетело в чат, а я не мог даже ответить, потому что вместе со своим аватаром будто плыл в тяжелом масле.

Когда магия закончилась, от моей защиты осталось 10 %. Безнадежно.

Очень скоро я потерял контроль и начал хаотично размахивать мечом, уже понимая, что это жест отчаяния, но все еще надеясь хотя бы на везение.

Он нанес решающий удар, мой аватар рухнул, как если бы из него вынули скелет, я опустился на край унитаза и смотрел на строчку чата.

«ТЫ УВОЛЕН!»

Вот так, капслоком.

Затем голем поднял топор и раскрошил уже бесполезную фигурку в труху.

Я вышел из кабинки туалета через полчаса. Половина нервов в моем теле была как будто оборвана – кожа немела то там, то тут, и я не был уверен, что могу идти ровно. Я добрался до своего рабочего места, включил компьютер. В почтовом ящике десятка два новых писем, последнее от босса – из одной строчки.

«ТЫ УВОЛЕН».

Вот так, капслоком.

Я подумал тогда: где достать меч?

Два удара ножом в шею – лучший аргумент в разговоре со стражем врат. Никогда не мог понять смысл ограничений на продажу холодного оружия – в десятках магазинов по всему городу любой психопат может купить идеальный японский клинок под видом кулинарного ножа. Убивать просто.

Поднимаюсь на лифте. Обычно я хожу пешком – на самом деле человеку не нужно много тренироваться, чтобы быть в форме, двадцать минут ходьбы в день, лестницы вместо лифтов, немного отжиманий – все, что нужно. Выхожу из лифта и уворачиваюсь от удара. Делаю выпад на правую ногу и нанизываю селезенку следующего стража на сабатье японской стали. Сабатье в другой руке как будто сам перерезает ему горло. Я слышу крики и стоны тварей. Я ищу босса.

Кричат повсюду. Мне осталось пройти по длинному коридору, и там, в конце, за стеклянной стеной я найду того, кто мне нужен.

Навстречу выбегает человек, перекошенное от страха и отвращения лицо кажется мне знакомым – это новичок, который боялся выйти отлить. Он бросается на меня, расставив в стороны руки, – и останавливается с мокрым звуком, и сползает вниз, я слышу, как металл задевает о кость.

Ковролин чавкает кровью.

Я слышу топот и крики за моей спиной – они удаляются.

У меня есть еще время.

В конце коридора за стеклянной стеной сидит секретарша босса. Она кричит что-то в телефонную трубку, потом замечает меня.

Стеклянная стена и дверь не пропускают звук – я наблюдаю пантомиму ужаса по ту сторону.

Бью ногой в замок стеклянной двери несколько раз. Алюминиевая рама гнется и громко ударяет в стену.

Теперь я слышу крик.

Девушка лезет под стол, потом вылезает оттуда, швыряет в меня какую-то канцелярскую мелочь, ползет на коленях по ковролину и тянет ко мне руки.

Ничего личного. Один раз мы даже выпили с ней в баре неподалеку. У нее была яркая помада и багровые окурки в пепельнице.

Ковролин, кровь.

Осталась одна дверь – я знаю, кто меня ждет за ней, я поворачиваю ручку и вхожу.

Голем поднимает топор. Я уворачиваюсь. За моей спиной в щепки разлетается стеклянный стеллаж.

В коридоре слышен топот ног и приглушенные голоса по милицейской рации.

Shitstorm

Артемов работал аудитором – ездил с проверками по предприятиям нефтегазовой отрасли. Иногда уезжал на неделю, иногда на две, иногда на день. Из-за частых командировок он эту работу и выбрал, и чем дальше посылали, тем было лучше, потому что больше всего в жизни Артемов любил летать.

В самолетах Артемову нравилось все – как пахло в салоне, как тяжелело тело во время взлета, как стихал, пугая чутких пассажиров, рев двигателей на высоте. Там, над облаками, он ощущал легкость и радость: отступали все болезни, похмелье, обиды и тревоги. Это было лучшее время в его жизни.

Иногда поездка занимала один день, и в течение суток Артемову удавалось подняться в воздух два раза. Такие дни он особенно любил.

Из Москвы в Тюмень лететь недолго – меньше трех часов. По пути туда Артемов успел сделать презентацию для регионального офиса, прочесть пятьдесят страниц новой книги и написать несколько писем.

Вечерний самолет в Москву был тот же, что и утром, – не первой молодости 737, и даже некоторые попутчики оказались теми же. Симпатичная блондинка в бизнес-классе, в черном платье и массивных браслетах на тонких запястьях, – Артемов уже видел ее утром – и мужчина старше средних лет, плотный, ростом под два метра, плечистый и, судя по осанке, как будто военный, который сидел рядом с Артемовым. Мужчина явно боялся: когда попали в турбулентность, вцепился в подлокотники и не отпускал их до посадки.

В узкую щель шторки, отделявшей бизнес-класс от эконома, Артемову было видно кресло, в котором сидела блондинка. Она раскрыла ноут и что-то писала. Артемов тоже писал – составлял отчет о поездке – и закончил ровно к тому моменту, когда перед посадкой загорелось табло «Пристегнуть ремни».

Уже на земле почувствовал усталость и захотелось спать. Мужчина на соседнем кресле, наоборот, оживился – принялся звонить кому-то, поднялся из кресла, когда двери еще были закрыты, и нависал над Артемовым, пока не начали выпускать.

Залы прилета Артемов не любил. Грязь, запах пота и плохой еды, крики и плач детей, а особенно неприятен ему был тусклый свет. Каждый раз Артемов старался поскорее выйти наружу, прорвавшись через толпу таксистов. В этот раз все сделал так же – выбежал из здания терминала, спрыгнул с пандуса и вскочил в первую же машину. Назвал адрес, сумму – водитель кивнул, и они поехали.

Если по дороге в аэропорт Артемов всякий раз испытывал радостное предвкушение, то на обратном пути как будто увеличивалась сила притяжения. Окружающая действительность становилась грубее и посконнее, исчезало волшебство, и вместо рекламных щитов с пожеланиями счастливого пути вдоль придорожного леса мелькала реклама дератизаторов, ассенизаторов и копателей колодцев. Чем дальше ехали, тем мрачнее делался Артемов, и что едут они уже не по шоссе, а по какой-то другой дороге, он заметил не сразу.

Он подумал, что это какой-то хитрый объезд пробки перед МКАДом, известный только таксистам, когда машина резко остановилась, а из темноты в салон втиснулся кто-то тяжелый и быстрый: Артемов не успел даже руки вытянуть в его сторону. Удар в челюсть, вспышка, ничего.