Антитела

Вика наливает в стеклянный хайбол чёрный «Джонни Уокер», ставит на поднос, несёт. Пакс выпивает залпом, протягивает пустой хайбол Вике.

Вика наклоняет голову, ловит его взгляд, как учили.

Пакс смотрит с вызовом:

– Что?

У него крупные губы, они блестят от виски.

– А, министерство? Тренинг? Eye contact? Вы адресом ошиблись. Другого кого-нибудь проверьте.

Он кивает головой, показывает вокруг себя, как пьяный. Но говорит при этом связно, язык не заплетается.

– Ещё принесите.

Вика берёт хайбол рукой в белой нитяной перчатке, разворачивается и идёт ко входу. В открытую дверь видит двух техников, они стоят в трубе, смотрят в смартфоны.

– Позвони на регистрацию. Что там у них, – говорит Вика Мише. Миша снимает трубку интеркома, нажимает кнопку на панели.

– Это девятьсот пятнадцатый, на Распределённую. Мы ждём. У вас всё в порядке? Может, рейс перенесли? – Он улыбается, потом перестаёт, губами всасывает улыбку внутрь. – Понял. Хорошо.

Кивает головой, смотрит искоса на Вику, вешает трубку.

– Это всё.

– В смысле «всё»?

– Больше нет никого. Никто не зарегистрировался на рейс, кроме этого, – Миша дёргает подбородком в сторону салона. – Они там сами ничего не понимают. Говорят, кто-то заболел.

– Они там сами заболели.

– Да, так мне и сказали.

– Что тебе сказали?

– Что заболели, поэтому не зарегистрировались. Что, наверное, никто больше не придёт. Что город закрывают. Спросишь у пилота?

Миша смотрит на Вику как щенок, снизу вверх. Вике нравится, когда он платит за неё в ресторане, и в постели с ним Вике тоже нравится. Она даже губы для него сделала, только-только опухоль сошла (а зарплату так и не повысили). Вика коротко выдыхает, тянется к интеркому – вызвать капитана.

За секунду до того, как она дотрагивается до кнопки, интерком мигает красным и хрипит:

– Заканчивайте посадку, сейчас полетим.

Вика замирает с вытянутой рукой. Смотрит на Мишу, потом в салон, где сидит красивый хорошо одетый мужчина.

– Двери в положение armed, – тихо говорит Вика. – И виски налей ещё.

3. Чума

Серёжа пил второй день – спасался от стресса. Толком ещё ничего не началось, ни границы не закрыли, ни авиасообщение не отменили, а стюардессы, по ходу, вообще не в курсе. Но самолёт пустой – огромный и пустой – и это похоже на фильм про нашествие инопланетян, когда герой субботним утром едет к морю в кабриолете с открытым верхом, играет радио, и вдруг диджей куда-то пропадает, а вместо него включается густой немодный баритон: «Внимание! Передаём важное правительственное сообщение». И сразу, ещё до сообщения, понятно, что всё, что не будет уже ни моря, ни субботы, ни воскресенья, и хорошо, если успеешь до дипмиссии добраться.

В Индии у него такое было десять лет назад. Индусы тогда закрыли границы за одно утро, и в стране остались полтора миллиона туристов, в том числе и Серёжины три группы. Тогда он попал по глупости – не сбежал сразу – и заплатил за это двумя месяцами карантина в тараканнике на берегу океана. Хрен ли толку с этого океана, если он даже из дома выйти не мог? Его там заперли с этой девкой, Наташей из Сургута, приехала на ретрит или что-то в этом роде: йога, прана, медитация. Дочка у неё ещё была. Через месяц, понятное дело, спали с ней, а когда сняли карантин, сбежал из гестхауза, заплатил за такси её серьгами и обручальным кольцом – ехать надо было, а деньги у него кончились, банки не работали, не мобилу же отдавать. А ей уже, по совести если, обручальное кольцо и не нужно было, зачем ей обручальное кольцо? Два месяца с чужим мужиком – ребята из Сургута такого не поймут, хоть там карантин, хоть что.

В Азию с тех пор Серёжа ни ногой, ни сам не ездил, ни возил никого, ну её к черту, йоги эти, болезни, грязь. Переключился на Европу: совсем другие люди, совсем другие деньги, всё чётко, а главное – он так думал – безопасно. Безопасно! Никаких карантинов, ничего этого. И вот, привет родителям. Смерть в Венеции. Чёрт бы их взял с их каналами и старьём. Наверняка же из-за воды, сколько там всего, в этих каналах.

Когда выпивал, помогало. Успокаивался на время, адаптировался к реальности. Потом трезвел, и всё сначала. Пустой самолёт. Люди в костюмах химзащиты. Пустая лагуна, только подпрыгивают на волнах жёлто-белые санитарные лодки.

Шестую порцию чёрного «Джонни Уокера» Серёжа расплескал на кардиган Gucci из какой-то там шерсти девственной альпаки, он не помнил, да и что там помнить, коза и коза. Ему повезло, что вообще на рейс попал. Мог и не попасть – это ведь из его отеля забирали человека в тройном пакете, проштампованном знаками Biohazard. Приехали, высадились на набережную перед отелем, в оранжевых комбинезонах, в шлемах-пирамидах. Потом выкатили носилки на задний двор, погрузили в медицинскую лодку и отчалили.

Серёжа ещё помнил времена, когда в этот отель без галстука не пускали.

Если бы не бутылка красного и не три рюмки граппы поверх, сбежал бы сразу, уже вчера, первым рейсом, после того, как тот мужик на улице перед ним упал и начал хрипеть. Но от граппы развезло, уснул и опомнился только утром, когда посмотрел из окна, а там эти, в оранжевых костюмах. Всё понятно, он не тупой, Серёжа, ему три раза объяснять не нужно.

Выбраться из города по воде он даже не пробовал. Шоссе почему-то не перекрыли, то ли забыли, а может, решили, что раз остался единственный путь, то его проще контролировать.

Он бросил в отеле чемодан с одеждой – всё новое, только что купил в Милане, недели не прошло, пятнадцать тысяч евро на круг вышло. Ушёл, не заплатив, себе оставил только рюкзачок Gucci. Девка эта на ресепшене нехорошо посмотрела, когда он выходил с рюкзачком, то ли поняла, что к чему, то ли просто не любит туристов. Сейчас, наверное, разбирает его вещи, думает, повезло.

Он дошёл до вокзальной площади, где заканчивались каналы, взял первое попавшееся такси, сел: в аэропорт. Водитель что-то говорил про чуму, про карнавал – Серёжа не слушал, сидел, прижимаясь к двери, смотрел в окно, ждал, что сзади замигают полицейские маячки, перегородят дорогу карабинеры, выйдут из машин уже в костюмах химзащиты, и поверх будут ремни с кобурами.

В самолёте Серёжа открыл ноут, подключился к дорогому аэрофлотовскому вай-фаю. Вставил в уши эйрподы, нашёл контакт Марины, ткнул в иконку с трубкой. Марина подключилась сразу – ждала, сидела в чёрном кружевном у себя дома, на кровати с кованой спинкой. Кровать он ей и подарил, когда у них только начиналось – любил, когда приковывала его к спинке и хлестала трусами по лицу, а потом садилась сверху.

– Так, слушай меня. Продавай всё со скидкой. Ставь на все билеты до восьмидесяти. Все туры, все брони, всё, что можно продать, сливай к чёрту. Начинай с тридцати, потом увеличивай.

Марина наклонилась к камере ноута, наморщила лоб между свежесделанными бровями.

– Что-то случилось? Ты в самолёте?

– Случилось, случилось. Скоро узнаешь. Пока не узнала – продавай всё. Блогеров своих подключай, раздавай им там что-нибудь, не жалей, времени мало. И этого доходягу Лишнева уволь, сама сделай, пока я в офис не пришёл. Дай ему одну зарплату в зубы, пусть идёт к чертям. Аренду выводи, офис нам больше не понадобится.

– Серёжа? У тебя всё в порядке?

– У меня ничего не в порядке, и у тебя ничего не в порядке, посмотри, я в пустом самолёте сижу, видишь? Здесь нет никого, они все болеют чем-то и дохнут на улицах, какая-то чума здесь, понимаешь? Чума, погугли, Марина!

Серёжа поднимает ноут, чтобы Марине было видно пустой самолёт.

На экране ноутбука Марина видит позади Серёжи шестерых бортпроводников. Мальчик-девочка, мальчик-девочка, мальчик-девочка. Они стоят и смотрят на него. Двое держатся за руки.

4. Труп-тур

Ночью бизнес-аналитику туристического агентства «Антидот» Лишневу снится сон.

Во сне он оказывается в просторном помещении, в котором узнаёт квартиру своего отца на Большой Спасской, где не был уже больше года. В квартире много людей, это его коллеги, с которыми он проводит свои дни в опенспейсе, но выглядят они очень странно. Каждый человек в его сне лишился лица: вместо лиц у них мутно-белые пластины треугольной формы, похожие на заготовки для масок из матового пластика, на этих заготовках нет ни отверстий для глаз, ни выступающего носа, это просто полукруглые сужающиеся книзу щитки. Люди с матовыми щитками вместо лиц ходят по комнатам, превратившимся в залы вроде выставочных, белые и просторные, с красивой белой мебелью: Лишнев запомнил диваны, дорогие, обтянутые приятной на ощупь породистой мягкой кожей.

В одном из залов, вдоль которых Лишнев скользит как на воздушных коньках, люди без лиц собрались вокруг Серёжи. Он единственный здесь, кого с уверенностью можно узнать, он темнее остальных, словно бы в нём течёт более густая и тёмная кровь, да и лицо у Серёжи на месте. Лишнев подлетает к нему и слышит слова, которые Серёжа говорит:

– Выезд задерживается. Границы мира живых закрыты. Поэтому мы решили перепрофилировать агентство и будем отправлять людей в смерть.

– Убивать! – кричит Лишнев, и его коллеги с масками вместо лиц отшатываются от него одуванчиками на ветру. – Абсурд!