Осенью осенённая

Ещё два слова, которые стоит знать, чтобы в общих чертах понимать, чего от вас хотят (сами вы можете ими никогда и не воспользоваться, но услышите наверняка), это «дозо» и «кудасай». Они оба означают наше «пожалуйста», только дозо используется при выражении приглашения типа «проходите, пожалуйста» самостоятельно, а кудасай обычно сопровождает какой-нибудь императив вроде табетэ кудасай (выпейте, пожалуйста).

Конечно, неплохо также знать слова «да» (хай) и «нет» (ие). Ие в японском используется гораздо реже, чем «нет» – в русском. Чтобы вы сразу поняли, что я имею в виду, возьмём для примера такой наш типичный диалог:

– Ну, ты как, пойдёшь?

– Неа.

Если бы то же самое говорили японцы, он выглядел бы следующим образом:

– Ты пойдёшь?

– Я не пойду.

То есть несогласие было бы выражено не коротким «нет», а постановкой всей глагольной конструкции в отрицательную форму.

– Икимас ка?

– Икимасэн.

Вывод легко сделать самостоятельно.

Что касается хай в значении «да», то обычно им слушатели сопровождают речь говорящего (с непременным кивком). Помню, мой отец умилялся этой японской черте.

– Ты ему что-то говоришь, а он тебе «да, да, да». Но если ты потом спросишь: «Ну так как, вы согласны», он на полном серьёзе может ответить «Нет, конечно».

На самом деле, когда вы говорите хай собеседнику, это означает нечто вроде «Я вас слышу», не более. Если же вы действительно хотите сказать «да», то лучше это сделать при помощи фразы Хай со дэс или просто Со дэс.

Найти общий язык можно везде и всегда

Выучите приведенные выше словосочетания, и я вас уверяю, что вам они очень пригодятся. По поводу всего остального богатства японского языка можете не переживать. Если вам захочется поразить японца, спросив дорогу или сделав заказ в ресторане, что ж, можете воспользоваться многочисленными разговорниками. Только по своему опыту скажу: если вы владеете английским и знаете вышеупомянутые слова, большего от «белых» здесь никто не ждёт. Мне, чтобы уточнить, как куда-нибудь проехать, вполне хватало сумимасэн и максимально правильного произнесения названия нужного места.

Раз уж мы тут затронули тему японского языка как такового, а путь с девятого этажа до первого постоянно прерываем остановками, вежливыми охаё и поклонами с улыбками, давайте бросим взгляд на рекламные и информационные проспекты, украшающие кабину лифта. Здесь мы неминуемо столкнёмся с японскими иероглифами. Которые, если присмотреться, отличаются и от корейских, и даже от китайских. Хотя изначально последних в японский язык было позаимствовано порядка 60 000. Они составили корневую основу японского письма, которая получила название «кандзи». Однако если китайцам достаточно знать иероглифы, японская речь изобилует всяческими приставками и окончаниями, которые китайскими средствами не передашь. Поэтому на письме китайские иероглифы со всех сторон окружают упрощённые закорючки, называемые «хирагана». Ими и записываются фонетические формы исконно японских предлогов, приставок и т. п.

После реставрации Мэйдзи в 1868 году количество иероглифов в «кандзи» было радикально сокращено, а с 2010 года рядовой японец обязан знать всего 2 136 из них. Зато в сегодняшнем японском присутствует порядка 25 000 заимствованных слов, главным образом английских. И для их написания существует третья, специальная система письма, называемая «катакана».

Казалось бы, наличие такого обилия европейской лексики должно способствовать дружбе между народами и пониманию наших японских собеседников, однако этого не происходит по весьма прозаичной причине: иностранные слова записываются в соответствии с японским произношением, а оно весьма своеобразно. В японском языке, как я уже, кажется, упоминал, нет таких звуков, как «ш» (а потому нет суши, но есть суси), или «ж» (а потому нет плёнки «Фуджи», названной в честь горы Фудзи), или «л» (вместо которого они произносят «р»). Более того, поскольку японская речь сугубо слоговая (то есть практически все слова можно разбить на парочки согласный-гласный), то и заимствованные слова сперва раскладываются на слоги и лишь потом складываются вместе. Что из этого получается? Гостиница (hotel) по-японски звучит как хо-тэ-ру. Молоко (milk) теряется в слове ми-ру-ку. Голубой (blue) становится бу-ру. И так далее.

Чтобы хоть как-то помочь иностранцам разобраться в сложных перипетиях японского письменного языка и его звучания с момента «открытия» Японии для внешнего мира разные страны предпринимали разные попытки, в которых отсутствовало главное – универсализм. Голландцы записывали японские слова на свой лад, португальцы – на свой, и так бы всё и осталось, если бы в 1859 году с медицинской миссией в Японию ни прибыл доктор Джеймс Хепбёрн, которому в конце концов удалось «романизировать» японский язык. Получившуюся в результате запись японских слов понятной всем нам латиницей назвали «ромадзи». Доктор Хепбёрн помог японцам основать университет Мэйдзи Гакуин и стал первым его президентом, а в 1867 году его усилиями был составлен и издан первый японско-английский словарь. Сегодня «ромадзи» используется главным образом в европейских и американских книгах о Японии, а также на указателях улиц, за что японцам отдельное спасибо.

Если вас интересует вопрос, как японцы при всём этом многообразии набирают тексты на весьма ограниченной клавиатуре компьютера, ответ прост: либо латинскими буквами (через «ромадзи»), которые благодаря специальному программному обеспечению превращаются в иероглифы, либо значками «хираганы».

Особенно пестрят сочетаниями всех вышеперечисленных систем тексты газет и заголовки новостей.

Вот вам типичный пример, где упоминается имя английской бегуньи и европейская мера длины. Первые пять значков (до запятой) написаны катаканой и означают фамилию Рэдклифф (Радокурифу). Дальше четыре значка читаются как «марасон» и обозначают заимствованное слово «марафон». Затем, как вы сами видите, идут полноценные китайские иероглифы (системы кандзи), заканчивающиеся упрощенными закорючками хираганы, используемой для связи слов через окончания. Также вы не можете не заметить понятную нам арабскую цифру «1» и латинскую букву «m». Всё это безобразие по-японски читается как Радокурифу Марасон горин дайхьё ни, ити-ман мэтору суцудзё ни мо фукуми, а означает всего-навсего «Рэдклифф намекает, что может принять участие в Олимпиаде как на дистанции 10 000 метров, так и в марафоне».

Если вы или ваши дети любят японские комиксы, вы наверняка обращали внимание на то, что дотошные издатели печатают их задом наперёд, то есть нумерация страниц идёт с конца книжки. Это всё потому, что традиционно в Японии писали не только китайскими иероглифами, но и в прямом смысле слова по-китайски, то есть справа налево да ещё колонками, сверху вниз. Эта система называется «татэгаки». Современные японские тексты придерживаются более понятного для нас формата письма – в строчку, слева направо – и называются «йокогаки».

Чтобы окончательно запутать читающего, японцы не используют пробелов между словами, переносов, запятых, восклицательных и вопросительных знаков. Правда, если им придётся записать ваши имя и фамилию, они разделят эти два незнакомых для них слова точкой, поставив её на уровне середины высоты буквы. Просто чтобы странные слоги не слились в одно – Ибануибанобу (Иван Иванов, как вы правильно догадались). Точка же в конце предложения будет написана как маленький кружок. Восклицания и вопросы выражаются знаками»?» и»!» только в очень неформальной записи.

Между тем лифт, наконец, остановился, и мы с моими попутчиками почти с порога оказались стоящими в очереди. Похоже, сегодня все постояльцы «Хартона» решили спуститься на завтрак прямо к открытию. Преобладали японцы, которые любят путешествовать по собственной стране ничуть не меньше, чем за границей. Кое-где виднелись светлые головы европейцев. Наших с вами соотечественников не было (и не будет уже до самого Пекина).

В холле сиротливо стоял на столике премудрый аппарат с кучей кнопок и короткой широкой трубой – для измерения давления. Он был включён, однако я так ни разу и не видел, чтобы им кто-нибудь когда-нибудь воспользовался.

Очередь тянулась не спеша, вежливо. Стоявшая сбочку японка в форме проверяла наши карточки, с поклоном их отбирала и вручала другие – с номером. Делала она это лишь тогда, когда очередной столик освобождался, и главный из официантов, проверив его чистоту, подавал ей знак.

Получив свою долгожданную «десятку» и пожелав девушке «охаё», я был препровождён за столик у окна. Столики предназначались для двоих, однако оставленная мною карточка сигналила о том, что оба места заняты. Сам же я получал возможность вооружиться подносом и собрать утренний урожай с довольно разнообразного шведского стола.

Выбор оказался вполне достойный и совершенно европейский: холодные закуски, горячее, фрукты, булочки, соки, чаи, кофеи и т. п. Отсутствие сугубо японских блюд меня более чем устраивало. В качестве приборов предлагались и вилки с ножами, и японские палочки – хаси. Иногда их ещё называют о-тэ-мото, где «тэ» означает «рука», «мото» – «то, что поблизости», а «о» – вежливую форму. Одним словом, «замечательное подручное средство». От китайских японские палочки отличаются укороченным размером и острыми кончиками. Если хотите, вот вам несколько советов, что можно и чего нельзя ими делать.

Моя типичная закуска перед обедом

Нельзя передавать еду со своих палочек на чужие. Если хотите поделиться с кем-то едой, можете передать всю тарелку. В противном случае это будет напоминать японцу передачу костей умершего во время похоронной церемонии (о чём мы ещё поговорим в более уместное время). В том же Китае передача еды палочками вполне естественна и не возбраняется, так что не ошибитесь.

Если вы закончили есть палочками, не кладите их просто на стол. Часто для этого вместе с палочками подаётся специальная подставка – хасиоки (буквально – «хасидержалка»). В ресторанах, где палочки обычно одноразовые, вы её можете не найти. Тогда возьмите бумагу, в которую ваши палочки были завёрнуты, сложите её и положите палочки сверху.

Если за столом сидят несколько человек, и вам нужно взять еду с общего блюда, позволительно воспользоваться собственными палочками, но при этом нужно перевернуть их тупыми концами вперёд.

Палочки не должны лежать на столе скрещенными. Это опять-таки напоминает японцам о смерти.

Тем более не стоит втыкать палочки в еду, например, в чашку с рисом. Когда мы с вами окажемся на японском кладбище, вы сами поймёте почему.

Лучше всего класть палочки вдоль стола (не диагонально и не вертикально), чтобы их кончики смотрели влево от вас.

По окончанию трапезы, самым правильным будет убрать их обратно в бумажный конвертик, откуда вы их достали.

Говорят, что японцы любят свои «подручные средства» за то, что они с детства развивают правильную моторику и умственные способности. А в некоторых фирмах как будто даже тестируют кандидатов, предлагая им палочками собирать мелкие бусинки.

Зачем я всё это вам рассказываю, не знаю, поскольку сам я хаси откровенно игнорирую за их неудобство по сравнению с той же вилкой. При этом в наших отечественных китайских ресторанах я могу на спор съесть палочками весь ужин, так что с моторикой у меня всё вроде бы в порядке и дело тут сугубо в ощущениях и привычке.

Яичница, картошка, ветчина, корнфлекс, фруктовый салат, грейпфрутовый сок, чай с булочками и вареньем постепенно насытили мой истосковавшийся по еде желудок, и я с чувством исполненного долга покинул ресторан, на всякий случай унося с собой несколько булочек в салфетке – в пути всякое может пригодиться. Сколько людей, столько и пищевых склонностей, однако сам я предпочитаю завтрак есть сам, обед делить с другом, а ужин отдавать врагу, как в стародавние времена заповедовали не то немцы, не то англичане. Хотя, быть может, и французы, правда, их с позволения сказать «кухню» я предпочитаю за едой не вспоминать…

И вот, повесив на шею фотоаппарат, зажав в правой руке видеокамеру со специальной рукояткой для пущего удобства, отчего она у меня походила на футуристический пистолет и, сунув в карман прекрасную карту Киото, я покинул гостеприимный отель, чтобы возвратиться в него лишь под вечер довольным и обессиленным.

Путь мой лежал по всё той же мощёной кафелем Оикэ, только в другую сторону, направо, на запад, туда, где располагалась первая точка на моём богатом достопримечательностями маршруте – замок Нидзё.

Начать именно с него я решил потому, что, во-первых, он находился в приятной пешеходной близости, а во-вторых, потому что в прошлый раз мы именно в него не успели заглянуть с Алиной, поскольку не предполагали, что он закрывается уже в 16:00 (на вход, а так он работает до 17:00).

Оикэ-дори в столь ранний час напомнила мне московские улицы моего советского детства – широкие, чистые и малолюдные. Ещё не было девяти, зато было воскресенье, свежий воздух приятно овевал и призывал дышать полной грудью, обгонявшие меня велосипеды стеснительно позванивали на стыках плиток, а я шёл широким шагом и предвосхищал насыщенный впечатлениями день.

Между домами вправо то и дело уходили узкие и прямые проулки, которые я заметил ещё накануне. На углах некоторых из них я имел приятную возможность видеть трогательно сохранённые старые деревянные домики вроде того, в котором вчера под вечер заснял одевавшуюся гейшу. Коричневые, заросшие вьюнками, с чуть ли не глинобитными заборами, они совершенно не стеснялись соседства с современными зданиями из стекла и бетона, словно знали, что им тут всегда рады. Особенно мне запомнился один, с разноуровневыми покатыми крышами, фасад которого был небрежно залеплен плакатиками с прищуренными физиономиями местных жириков всяких мастей.

Не доходя до площади на пересечении Оикэ-дори и Хорикава-дори, я заметил справа по курсу бежевое трехэтажное строение с разбитой перед ним зелёной лужайкой. Раньше здесь была обычная начальная школа, а с 2006 года сюда въехал популярный среди любителей японской массовой культуры (если это не два взаимоисключающих слова) международный музей манги.

Если вы вдруг не слышали этого слова, спешу пояснить, что в переводе с тех иероглифов, которые Япония унаследовала у Китая, «манга» означает «эксцентричные рисунки» или «эскизы экспромтом». Начало ей было положено ещё в конце XIX века, если не раньше, а к первым подобным изданиям принято относить «Мангу Хокусая», названную так в честь автора, знаменитого японского художника, творившего вообще-то в жанре укиё-э, т.е. писавшего цветные гравюры, ставшие популярными в период Эдо. «Отцом» термина «манга» в современном понимании был первый в Японии художник-мультипликатор Ясудзи Китадзава по прозвищу Ракутэн.

В Японии мангу «читают» все кому больше нечего делать, от мала до велика. Среди излюбленных тематик: приключения, детективы, любовные романы, исторические драмы, комедии, истории о спорте и бизнесе, научная фантастика и фэнтези, ужастики и море секса и эротики, которым дали зелёный свет в 90-е годы прошлого века.

Крайне интересное и познавательное чтиво