Патриоты

Однако, в дальнейшем все стало складываться не так радужно. Страна начала нищать, а по телевизору говорили, что все в порядке, и это лишь небольшой кризис перед новым рывком Государственной экономики. Перед новым прорывом. Из трехкомнатной квартиры они вернулись назад, в двухкомнатную, а затем и вовсе переехали в однокомнатную. Теперь они вчетвером живут на четырех десятках квадратных метров. И это еще в лучшем случае.

И никто из них, разумеется, не понимал, почему все так произошло. Жирные, истекающие потом в свете софитов и обмазанные гелем для волос пропагандисты продолжали говорить о том, что в Государстве все прекрасно, что еще чуть-чуть и оно вырвется из кризиса, благодаря нашему Президенту. Пока ветераны самых различных войн дрались за просрочку возле мусорных баков, пока полицейские пытали студентов, украденных прямо с протестной акции, где-то на задворках Столицы, пока больницы гнили и рушились на глазах у лежавших в них пациентов, Президент на пресс-конференции рассказывал провластным СМИ о том, какие очередные рывки и прорывы Государство совершило во всех областях науки и техники.

Ницше как-то сказал, что лицемерие у нас часто называют правилами приличия. А знаете, что еще называют правилами приличия? Патриотизм. Скажи хоть слово плохо о стране, где ты родился, и тебя обольют грязью с ног до головы, раскритикуют за то, что ты не патриот, прогнулся под врагов, хочешь, чтобы Государство было захвачено злобными американцами и превращено в американскую колонию. А ты всего лишь сказал, что тебе не нравится, когда пенсионеры едят просрочку с мусорок.

Лицемерие всюду. Везде. В каждом человеке, что мнит себя патриотом. Нет, он не патриот, он всего лишь лицемер. Тот, кто убил собственных родителей, а теперь просит о снисхождении, ссылаясь на то, что он сирота.

Директор продолжал говорить громкие слова о Президенте, Государстве и нашей конкретной школе, о том, как много первый делает для второго и третьей. Его рассказам вторили громкие аплодисменты, доносившиеся из зала. Странно, что кто-то всерьез в это верит…

Его прервал резкий дребезжащий звук. Прозвенел звонок. Восемь сорок утра. Наше небольшое учительское собрание перед началом уроков закончилось. Через десять минут должны были начаться уроки.

Я вышла из актового зала через скрипучую фанерную двойную дверь плохого качества, предварительно расписавшись в какой-то бумажке. Таким образом, все здесь подтверждали свою причастность к грядущим выборам. Соглашались в очередной раз помочь Президенту добраться до власти.

Громким топотом по кафелю пронесся стук каблуков нескольких десятков пар ног, все они выходили из зала и отправлялись по своим кабинетам, дабы начать уроки. Уроки у сотен детей, потерявших детство. У детей, что родились и выросли при одном человеке.

5

Гражданка I

Я сидела за столом в аккуратной, ухоженной кухне, которую только что отдраила. Наряду с этой небольшой комнатой мною были вычищены до блеска две спальни, гостиная, коридор, ванная и уборная, прихожая. Все сияло от чистоты. Ни единой пылинки не осталось на столах, стульях, рабочем компьютере отца, прикроватных тумбочках, на подоконниках. На зеркалах и окнах не было ни одного развода.

Однако, важны ли разводы на стеклах, когда вся твоя жизнь – один большой развод?

Шестнадцать лет назад кто-то злобно посмеялся и сделал так, чтобы я родилась в Государстве, в семье тех, кто считает меня рабыней и, будто не видя идеально чистого дома, придирается к количеству еды в холодильнике.

Он спросил, где она, его еда, почему я не приготовила.

– В магазине. – ответила ему я и получила звонкий удар по лицу тыльной стороной ладони.

На днях мои родители узнали, что мне не нравится Президент, что я презираю его всей своей душой, подписана на независимые новостные интернет-издательства. Они пригрозили отключить мне интернет, предварительно вновь избив. В нашем мире все перевернулось с ног на голову. Люди спокойно относятся к насилию, совершаемому как ими самими, так и на их глазах, но каждый, не похожий на них, вызывает у них отвращение.

Они не могут найти слов, и поэтому пользуются силой.

Сила – единственный язык, который они понимают.

Он избил меня повторно сегодня вечером, когда вернулся с работы и узнал, что должен был сам покупать еду в магазине, потому что у меня не было ни денег, ни времени.

Чем он отличается от ублюдков, что бьют мирных протестующих на акциях?..

Формой одежды.

Мать говорила мне, что он любит нас, меня и моего брата. Таким образом выражается его любовь. Он беспокоится и хочет для нас лучшего. Любовь часто связана с насилием, ведь у некоторых женщин болят отбитые почки.

Лучше бы он не делал ничего.

Подчас безразличие намного лучше показывает твою любовь.

После того хлопка, что пришелся тыльной стороной его ладони мне по лицу, я убежала. На глаза навернулись слезы, а я хотела только спрятаться под толстым одеялом от всего и всех. От ненависти, от обиды, от презрения со стороны собственных родителей, от осуждения друзьями, от ненужности абсолютно никому, от отсутствия интереса к моему мнению, моим желаниям.

Завтра у нас два урока у миссис T. Первыми. Хоть какая-то отдушина…

6

Гражданин Z

Мы прибыли в эту не столь далекую, но все же слишком отличную от нашей страну на большом грузовом самолете. Мы, полностью экипированные, готовые к бою солдаты с оружием, патронами и техникой.

Все, наконец, по-настоящему. Не какие-то игрушки. Не какие-то учения. Настоящие боевые задания. Настоящая возможность проявить себя, показать собственные способности. Настоящие жажда славы и страх смерти. Настоящей смерти…

– Агенты A, B и C. – голос в моей рации, мельчайшем микронаушнике, произнес. – Высота: пять тысяч метров. Приготовиться к полету. Ваша точка сброса прямо под нами через три… два… одну…

Голос в рации отсчитывал секунды. Это был наш штурман. Наша и без того небольшая группа должна была поделиться на еще более мелкие и десантироваться в четыре различных точки на карте. Между прыжками считанные секунды. Голос в рации снова повторил:

– Агенты D, E и F. Приготовиться к выброске. – голос в рации на пару секунд замолк, но вскоре снова хрипло зазвенел в ушах какими-то неясными помехами. – Ваша точка сброса через три… две… одну…

Еще трое прыгнули вниз из заднего люка самолета. Когда совершаешь прыжок с высоты пять тысяч метров, тебе нужно досчитать до десяти, прежде чем открывать парашют, иначе сильным воздушным потоком, создаваемым истребителем, тебя снесет. А это чревато жесткой посадкой.

– Агенты K, L, M. Приготовиться к прыжку. – голос в рации повторил. – Точка сброса прямо под нами через три… два… одну…

Помимо агентов в самолете были также определенные службы поддержки. Наши пилот и штурман в шутку называли этих молодых парнишек лакеями, потому что все их функции сводились к простому «подай-принеси». Но сегодня, кажется, их повысили.

Они обрели новую задачу: после сброса десантников отсчитать пять секунд и открепить огромные сколоченные из досок ящики от удерживавших их в самолете тросов. Одинаковые маневры они проводили после сброса каждой из групп, и стабильно три дощатых ящика скатывалось по наклонной поверхности днища самолета с жутким скрежетом и вылетало на свободу. Они начинали падать, а спустя десять секунд, у каждого ящика открывался собственный специальный парашют, и еще через некоторое время они приземлялись. Мягкая посадка.

– Агенты X, Y, Z. Приготовиться к высадке. – голос по рации объявил мое кодовое имя.

Мы втроем поднялись с расставленных вдоль всего грузового отсека по его бокам скамеек и пошли вперед. Из огромного люка потоками ветра тебя легко могло снести. А это чревато жесткой посадкой. Мы держались за поручни, стоя в считанных сантиметрах от разящей бездны. Бездны над облаками.

– Агенты X, Y, Z. Ваша точка сброса через три… две… одну…

Я шагнул вперед, зажмурив глаза. Шагнул навстречу собственной смерти. В бездонную дыру, именуемую атмосферой.

Тяжелый момент начала обратного отсчета. Я произнес беззвучно у себя в голове, зажмурив глаза, летя вниз на огромной скорости: десять, девять, восемь, семь.

Где-то подо мной, справа и слева, летели мои напарники, прыгнувшие раньше. Их счет начался первее моего.

Я считал: шесть, пять, четыре.

Холодный, будто высокогорный, воздух с не самым большим количеством кислорода обволакивал мое лицо, одетое в кислородную маску, летевшее в пустоту.

Я считал: три, два.

Моя рука недвижимо лежала на веревке-рычаге, торчавшей откуда-то из рюкзака с парашютом у меня за спиной.

Я считал: один.

Пальцы обхватили ручку веревки-рычага. Моя рука резко потянулась вниз. Скомканная ткань вырвалась из рюкзака в воздух. Она стала расправляться, постепенно снижая скорость моего свободного падения. Прямо как на учениях.

Я открыл глаза. Подо мной уже виднелась земля. Мельчайшие очертания песчаных пейзажей, огромной пустыни на западе и русла реки с едва различимыми домиками на ее побережье – на востоке.