Человечный человек

– Но мне некуда идти, – рассудительно, но взбудораженный одной мыслью, что ему сегодня придется спать не в своей «крепости», а где-то в том пугающем мире, человек запротестовал.

– У тебя нет друзей? Позвони кому-нибудь, напросись на посиделки, задержись и напросись на ночевку.

У человека и впрямь не было друзей, отчего идти было некуда. Были приятели, но напрашиваться как-то неудобно. Да и если напроситься, то под каким предлогом? Можно к Родиону, но и то не лучшая идея. Высок риск более разочаровать его своим прислужливым поведением в отношении недолюда.

Молча встав со стула, человек побрёл в свою комнату.

***

Щебечущий шум шариковой ручки сопровождал очертания прописных букв. Неровные и кривые, они стелились по бумаге, составляя слова. Страницы тоненькой зеленой тетрадки, оставшейся со школьных времён, в минуты сильных переживаний клеймились нервозным почерком. Эти письмена описывали события прошедшего дня. Можно сказать, что эта тетрадь, как и другие, что были уже давно исписаны, являлась для Человекова его личной летописью. Для чего эти письмена рождались на клетчатых листках, сказать было трудно. Возможно, перегруженный мозг хотел избавиться от лишнего, или эти руны являлись покаянием перед собой за совершённые грехи.

Грядущая ночевка в отдаленности от дома заставляла его сильно тревожиться. Хотелось остаться, спрятаться под одеяло и переждать. Тщетно. Он уже дал согласие молчанием. Одеяло уже лежало скомканное в сумке, там же находились подушка и сдутый матрац. До выхода оставалось несколько минут. Инга с каждой пройденной парой минут всё чаще дёргала парня, торопя и выпроваживая его из дома.

Отложив шариковую ручку в сторону, человек закинул в сумку тетрадь и принялся застегивать багаж.

***

Воздух с примесью гари, исходивший из труб сахарного завода, расположенного недалеко от парка, вдыхался человеческим носом, проходил по трахее и оседал в лёгких. Жители города Торф, проживающие в районе этого зловонного запаха, часто страдали от астмы или врождённого бронхита. Попытки самых сознательных граждан города Торф закрыть этот завод или перенести в другое место закончились, можно сказать, не начинаясь, так как в наше время сознательных, как правило, меньше, следовательно, их писк даже не дошёл до стен администрации. Те же, кто не успокоились нашли свой покой где-то в другом месте, ведь пропали без вести. Может, покинули город, а может, пали жертвой нового отдела по борьбе с тунеядством, созданного под кураторством мэра города. Борьба, стоит сказать, проходила довольно легко, людей вывозили за черту города, и больше их никто не видел.

На скамейке возле фонарного столба и мусорной урны сидел Человеков. Опёршись шеей на деревянную перекладину скамейки, он неустанно проматывал у себя в голове воспоминания, касающиеся той, которая выгнала его на улицу.

«Перевоспитать. Как её перевоспитать?» Повторяя фразу, как мантру, Человеков бил по асфальту подошвой кеда. Однажды на одном видеохостинге он смотрел, как дрессируют представителей кошачьего семейства. У кошачьего семейства с Ингой, между прочим, множество схожестей: гордость, разгульность, красота. Казалось, бери кнут и хлестай её по спине, пока не образумится. А когда образумится – корми пряником. На этой мысли Человеков заулыбался и даже хмыкнул вслух.

Человеков тяжело вздохнул. Интересно, а почему Инга так боится рассказать матери правду? Что живет с другом на его квартире, живёт вполне себе одета, обута и сыта, ведь периодически подрабатывает продавцом в продуктовом магазине возле дома. Может быть, её мать чересчур переживает за дочку и не потерпит, чтобы дочурка жила с неизвестным парнем? Тем более Человеков знал, какой эта дочурка ведёт образ жизни.

Вдруг вибрация в левом кармане куртки отвлекла Человекова от размышлений. На экране телефона высветилось «Родион».

– Алё? – с дрожью в голосе промямлил Человеков.

– Ты дома?

– Нет, я вышел подышать… воздухом.

– Значит, это твоя домашняя зверушка развлекается.

– Что?

– Из твоей квартиры музыка барабанит по стенкам так, что ещё чуть-чуть и небольшая трещина разъединит здание на две части…

***

Перепрыгивая ямы, камни и лужи, Человеков торопился поймать Ингу за руку. Не замечая, как пару раз случайно своей левой ногой наступал в глубокую лужу, он ругал себя, её и своё бесхребетное поведение.

Парк был позади, а родная крепость – перед глазами. Окно пятого этажа переливалось фиолетовым, красным, синим цветом, а до слуха уже доносился звук музыкальной колонки. Человеков внешне был спокойным, но стоило чаше внутреннего спокойствия переполниться, как внешне миролюбивый индивид превращался в берсерка, громящего всё на своём пути.

Из подъезда выходил мужчина средних лет, когда Человеков силой своего напора прижал зеваку к железной двери. В спину посыпались оскорбления, но парень их не слышал. Он настойчиво взбирался по лестнице наверх, по лестнице в осиный улей. Музыка между тем начинала всё сильнее бить по ушам. О, эта проклятая музыка, звенящая из портативной колонки или автомобиля недолюда. Их мозг не способен понять, что этот шум может разбудить маленького ребёнка или нарушить покой вернувшегося с тяжелой работы человека или даже принести физическую боль человеку со слуховым аппаратом. Нет, они не способны мыслить и анализировать. Самовлюбленность – их порок. Они считают себя обездоленными, бедными и брошенными на кровожадность мира, но не подозревают, что сами и пожирают этот мир. Самооценка этих личностей низка. Хоть они и пытаются доказать обратное.

Лестничная клетка пятого этажа уже виднелась, и слышались топот, смех и брань. Входная дверь была открыта настежь. Коридор был заполонен целующимися парами. На полу успела образоваться лужа рвоты. Человеков уже не просто закипал, он плавился в гневе. Пробираясь к кухне, Человеков помнил, что под столом, который был захламлён различным алкоголем, на том же месте лежит орудие возмездия. Так и случилось. Тупой нож лежал на месте. На полу под табуреткой. «Карать и выметать», – повторял про себя Человеков. Он уже поднял нож. Он идёт по коридору в зал к колонке сквозь толпу недолюдов. Тупое лезвие с легкостью поразило музыкальную колонку. Музыка вместе с надоедливым плясом прекратились. Недолюды уставились на человека с ножом.

– Эй! – гневалось пьяное существо. – Это моя колонка, урод! – на лице окружающих его собратьев образовались улыбки, по всей видимости, существа предвкушали намечающуюся бучу. – Ты вообще кто!? – существо положило свою руку на сломанную колонку.

Заметив это, Человеков со всей силы вонзил тупой нож в ладонь существа, отчего тот издал душераздирающий вопль, а улыбки с лиц его собратьев быстро улетучились.

– Пошли вон! – взбесился Человеков. – Чёртовы выродки! Пока я ваши никчёмные тела не раскромсал на кусочки! Вон! – сказанные слова подействовали незамедлительно. Вся стая недолюдов, прихватив своего раненного собрата, покинула квартиру. Словно дикие хищники, они испугались крика.

Зал опустел, оставив Человекова наедине со своим гневом. Гнев спрашивал: «Где Инга?» Рванув к двери, ведущей в её комнату, Человеков с ноги ворвался во внутрь. В зелёной футболке и чёрных коротких шортах она лежала на своей кровати. Рядом с ней лежал какой-то парень. Инга что-то мямлила, а парень ласкал её оголённые лодыжки и целовал шею.

– Не ломайся… – шептали губы существа.

Человеков подошёл к нему сзади и одним рывком повалил на пол. Существо с оголенным торсом вскочило с места и уже было пошло на человека, но, увидев опасность в виде окровавленного ножа, отступило.

– Три! Два! – угрожающе кричал Человеков.

Существо, видимо, осознав опасность до конца, рвануло к выходу из квартиры. Кинув шальной взгляд на Ингу, Человеков навис над ней и замахнулся ножом. Казалось, долг организации почти был отдан, но девушка опять начала мямлить.

– …Жора… Это ты…

Девушка слабо подняла свою руку и коснулась кисти парня, отчего тот пошатнулся в своих намерениях и опустил нож.

Глава II

– Какая же унылая погода. – рассуждал Родион, сидя на балконе своей квартиры. – Зимой чёрный снег с жёлтыми вкрапленьями, весной, грязевые ванны после растаявшего снега, летом жара с пыльными вихрями, а осенью дождь, туман, холод, и все месяцы сопровождаются абсолютной разрухой. Думаю, Торф никогда и не видывал ничего другого, кроме этого, мучительного уродства. – взглянув на противоположный многоквартирный дом, Родион устало вздохнул. – Человечник. Удивительное сооружение, этот человечник. Куда ни ткни, в любую точку нашего города, всегда обнаружишь увядающей многоквартирный дом с историей в полвека и с балконами, будто бородавки понатыканными по всему фасаду дома. Да-а-а. Такое ощущение, будто архитектор, когда проектировал подобные сооружения, испытывал самые гадостные эмоции, какие только мог испытывать человек. Нет, архитектор явно ненавидел и, скорее всего, презирал свою работу.

Встав с кресла, Родион открыл окно своего балкона и высунулся наружу. Осматривая окрестности района, парень отдельно зафиксировал взор на автобусной остановке, с которой у него были связаны самые различные переживания. Помнится, когда рано утром он вот так же, как и сейчас тот студент, стоял под этой остановкой. Время было раннее, зимнее, кажется, даже снежок порхал. Автобус всё не появлялся, Родион уже опаздывал на первую пару, когда вдруг где-то слева от него послышался разговор группы уже не молодых, но и не совсем старых людей. Они активно обсуждали его очки, причём громко и вслух, называя его очкариком и, скорее всего, даже провоцируя на конфликт. Родион стоял молча, мысленно презирая этих индивидов. Сегодня, впрочем, как и всегда, возле остановки по всему газону, если эту жалкую лужайку можно таковой назвать, валялся мусор. Пакетики от чипсов, пластиковые бутылки из-под газировки, осколки от стекла, пачки от сигарет, бычки и ещё, ещё, ещё много чего. Продолжать можно до бесконечности.

– Не жилая улица, а свалка. Недолюды годами старались на славу. – едко заметил человек, заходя в зал.

Ночные шторы делали комнату тусклой и даже играли свою воображаемую мелодию на органе, музыкальном инструменте, что так нравился Родиону. Бывало, сидя в одиночестве в своей мрачной комнатушке, он включал на своём смартфоне церковный орган католической церкви и, вслушиваясь в каждую ноту этого, без преувеличения, будоражащего сердца инструмента, подолгу обдумывал свой день. Обои молочного цвета очень хорошо сочетались с так любимим его напитком – чашкой кофе с молоком, что стояла на журнальном столике возле внушительного серого дивана. Родион плюхнулся на диван и уставился в стену. Ещё недавно там, куда смотрел человек, висел плазменный телевизор. Этот телевизор включался редко, но, когда включался, сокрушительно покрывался бранью в сторону новостных телеканалов, вещавших о превосходной жизни жителей города Торф. Как-то в один вечерний день парень подошёл к телевизору и ударил по нему несколько раз со всей силы. Экран вдребезги, а накопившиеся дурные мысли – врассыпную. После этого случая телевизор упокоился в кладовке, а Родион вместо ругани с коробкой дьявола стал периодически смотреть в стену, сортируя в своей голове накопившиеся противоречия с самим собой.

Вибрации телефона, лежавшего на диване с левой стороны от человека, переключили его внимание. На экране высветилось «Мэр».

– Алло… Да… Человеков всё ещё колеблется… Нет, я уверен в нём. Из него получится замечательный скальпель, что удалит въевшуюся в тело города опухоль…

Родион вновь вышел на балкон. Устремив свой взгляд в сторону противоположного многоквартирного дома, он беспредельно удивился. Окно пятого этажа, там, где находилась квартира Человекова, переливалось красным, синим, фиолетовым цветом. Открыв окно, до слуха донёсся громкий бас музыкальной колонки.

– Господин мэр, я вам перезвоню. – бросив трубку, парень незамедлительно стал искать в номерном списке контакт Человекова…

***

Открыв глаза, Человеков не сразу осознал, где находится. Комната была знакома. Бледно-синие обои, футуристическая люстра в форме трёх колец, тёмные шторы и этот знакомый запах спиртного. Попытавшись опереться на свои локти, человек неожиданно для себя ощутил, как его движения что-то сковывает. Повернув голову влево, он увидел причину своей физической скованности. На его груди лежала голова Инги. Её белоснежные волосы скрывали лицо. Её бледные тонкие руки обнимали саму себя. Она, как ребёнок, невинно посапывала, поджимая свои колени.

Тело начинало затекать. Но ещё неудобнее было бы её потревожить. Вспоминая вчерашний день, человек несколько раз проклял себя за несдержанность, ведь если тот недолюд с пронзённой насквозь ладонью обратится в полицию, значит, Человекову придётся объясняться, а объясняться он не любил больше всего на свете. Оправдать себя, когда у тебя ноги трясутся от выступления на публике, означало бы сболтнуть чего-нибудь лишнего, а сболтнуть лишнего означало бы подать полицейским ниточку от клубка, а подать полицейским ниточку от клубка означает дать возможность раскрутить его, что ознаменовало бы поражение.

Неожиданно из коридора стали доноситься шаги. Медленные, вальяжно стелющиеся по скрипучему полу квартиры. Кто бы это мог быть? Входная дверь обычно всегда была закрыта на ключ. Вчера же Человеков забыл её закрыть, оставив открытой на целую ночь. Дверь в комнату Инги стала приоткрываться, и во входном проёме появился Родион. Его лицо было каменным, но глаза бегали по комнате до тех пор, пока не увидели Человекова. Поражённый представшей перед ним картиной «человек и недолюд», Родион нахмурил брови, а его ноздри, то ли от гнева, то ли от неожиданности, расширились. В его руке был складной нож, остриём которого он что-то начертил на одной из деревянных частей косяка. Затем, не сводя с Человекова глаз, он стал медленно уходить, закрывая за собой дверь.

Человеков, не менее поражённый, чем сам Родион, застыл в исступлении. Если этот человек в очках и страшной мимикой принял это событие как нарушение одного из пунктов контракта – не возлегать с недолюдом, значит, Человекову осталось жить не больше суток. Страх мурашками пробежал по затёкшей спине.

На груди становилось легче, Инга просыпалась. Человеков успел закрыть глаза раньше, чем девушка успела опознать свою подушку. Человеков не видел выражения её лица, но готов был поклясться, что её удивлению не было предела. Девушка быстро встала с постели и направилась в коридор.