Похититель перьев или Самая странная музейная кража

По мере того, как в мире сокращалась численность птиц, стоимость перьев удваивалась, утраивалась и наконец выросла в четыре раза. К 1900 году стоимость двухсот граммов первосортных перьев снежной цапли, которые появлялись у нее только на время брачных ритуалов в период спаривания, составляла тридцать два доллара. Унция золота[18 - Унция золота, она же тройская унция, – 31,1034768 г. Именно этот вес используется при торговле металлами.] стоила всего двадцать долларов. Килограмм перьев снежной цапли, в пересчете на современную стоимость, стоил бы больше двенадцати тысяч долларов. Охотники за перьями устремлялись к гнездовьям снежной цапли во Флориду, уничтожая за вечер целые поколения этой птицы.

Учитывая, что спрос на перья птиц типа цапли или страуса серьезно превышал предложение, по всему миру предприниматели начали устраивать перьевые фермы. Чтобы сделать более послушными цапель, совершенно непредназначенных для жизни в клетках, им сшивали верхние и нижние веки и таким образом ослепляли. Спины и хвосты этих птиц приносили сокровища, – и в самом деле, когда в 1912 году утонул Титаник, самым ценным и дороже всего застрахованным грузом в его трюмах оказались сорок ящиков перьев, стоимость которых на товарной бирже уступала только бриллиантам.

Дарвин и Уоллес обшаривали горы и джунгли в поисках подсказок, объясняющих процесс появления и исчезновения видов, но в западных странах многие высмеивали само понятие «вымирания», считая его глупостью. Такое отношение отчасти было обусловлено религиозными догматами, отчасти, – перспективой добычи, которую обещал открывшийся перед западным человеком «новый мир». Судьба исчезнувших видов, дошедших до нас в виде окаменелостей, объяснялась Великим потопом: спасшиеся просто успели попасть на Ноев ковчег. Когда только началась американская колонизация, лосося в реках было столько, что его можно было запросто бить острогой с берегов. Его было так много, что рыбу измельчали и использовали как удобрение. Тучи перелетных птиц затмевали небо, – однажды, в 1813 году, Джеймс Одюбон путешествовал три дня подряд под стаями перелетных голубей, которые закрывали солнце. Равнины дрожали под копытами бизонов, собирающихся в такие стада, что один военный как-то был вынужден скакать на лошади целых шесть дней, чтобы их миновать.

Американцы смотрели на западные земли не просто как на нечто «предначертанное», но и библейские заветы «заполните землю и владейте ею» и «властвуйте над рыбами в море и над птицами в небе, властвуйте над всеми живыми существами, обитающими на земле»[19 - Книга Бытия 1:28.] они тоже выполняли весьма буквально, считая божественным благословением индустриализацию общества. В их парадигме медь, железо и золото, добываемые из земли, не должны были закончиться никогда, рыба и птица водились в неограниченном количестве, а дубы в лесах были бесконечны. И это не считая того, что жадное до ресурсов человечество, численность которого на время написания книги Бытия составляла всего сто миллионов, экспоненциально росло, достигнув к 1900 году 1,6 миллиардов. Все, что требовалось, – это машины для более успешной добычи сырья.

Вооруженные перезаряжающимися револьверами и божьим благословением, люди уничтожали все на своем пути к Тихому океану. Алексис де Токвиль, который путешествовал по Штатам в 1831 году, заключил, что здешние жители «нечувствительны к чудесам неодушевленной природы… их глаза устремлены к другому: американский народ видит только свою дорогу через эти дикие места, осушая болота, меняя курс рек, населяя безлюдные пространства и покоряя природу». К концу века из шестидесяти миллионов американских бизонов осталось только несколько сотен голов, – неудивительно, если по ним стреляли из окон поезда, соревнуясь, кто больше набьет. К 1910 году те самые миллиарды странствующих голубей оказались на грани вымирания. В Эверглейдс пароходы загружали на палубу спортсменов с ружьями, которые палили по цаплям и аллигаторам, – «оргия шума, порохового дыма и смерти». В лесах по всему континенту вырубали деревья, выросшие в дошекспировские времена, чтобы продать их на лесопилки. Тем временем, перьевая лихорадка распространялась.

С наступлением двадцатого века «предначертание» Америки было исполнено. После переписи населения в 1890 году обнаружилось такое количество поселений, что пришлось объявить об исчезновении фронтира. Достигнув Тихого океана, наши предки оглянулись и увидели за собой оголенный пейзаж: разрушенные горы и загрязненные Золотой лихорадкой реки. Животные и птицы вымирали по мере того, как росли города и тянулись вверх их дымовые трубы. Между 1883 и 1898 годами размеры популяции птиц в двадцати шести штатах упали почти вполовину. В 1914 году в зоопарке Цинциннати умер последний на земле странствующий голубь, самка по имени Марта. Через четыре года в той же клетке скончался Инки, последний каролинский попугай.

4

Движение в защиту птиц

В 1875 году Мэри Тэтчер написала для журнала «Harpers» заметку под названием «Убийство невинных». Женщинам с «нежным сердцем» в нем рекомендовалось «воздержаться от причинения ненужной боли любым созданиям, и не дать «любви к стилю» ослепить свое сердце». Мэри критиковала «распространенную веру, что птицы и животные были созданы только лишь для пользы и развлечения человека» как «недостойную христианства».

Пять лет спустя известная суфражистка Элизабет Кейди Стейтон резко осудила заключение женщин в корсетно-кринолиновые клетки в погоне за последним писком моды вместо того, чтобы позволить им развивать разум и тело. «Всем известно, что цель нашей моды, – сделать женщину подобием французской куртизанки, которая всю жизнь учится привлекать и удерживать мужчин, чтобы удовлетворять свои эгоистичные потребности… – произнесла она в своей знаменитой речи – Дорогие девушки! Бог также дал вам разум. Дело вашей жизни, – не привлекать мужчин и доставлять им удовольствие, но достичь великого и славного женства». Стентон сокрушалась о малоподвижной, скудной жизни викторианской женщины и призывала своих слушательниц «помнить, что красота идет изнутри, ее нельзя надеть и снять, как одежду».

По всей Великобритании женщины начали подниматься против торговли перьями. В 1889 году Эмили Вильямсон, тридцатишестилетняя жительница Манчестера, основала группу «Лига плюмажа», призванную положить конец избиению птиц. Два года спустя она объединила усилия с Элизой Филлипс из Кройдена, проводившей встречи под названием «Мех и перья». Совместное начинание вскоре было переименовано в Королевское общество защиты птиц. Члены этого общества, состоявшего из одних женщин, придерживались двух простых правил: не носить перья самим и убеждать окружающих делать то же самое. Королевское общество защиты птиц быстро стало одной из самых крупных организаций в стране.

В 1896 году одна из «Бостонских браминов»[20 - «Бостонские брамины» – специфическая социальная прослойка Бостона, восходящая к первым колонистам Новой Англии, для которой характерен замкнутый, квази-аристократический образ жизни.], Гарриет Лоренс Хеменуэй, возмущенная статьей, в которой описывались жестокости перьевой торговли, заручилась помощью своей подруги Минны Холл. Вместе они провели серию званых чаепитий, где агитировали своих знакомых перестать носить перья. После того, как к этим чаепитиям присоединилось около девятисот женщин, Гарриет и Минна основали Массачусетское отделение Одюбоновского общества. Через очень небольшой срок новое общество стало насчитывать десятки тысяч членов по всей стране.

И в Соединенных Штатах, и в Великобритании женщины начали бороться за просвещение и моральное осуждение моды на перья. В Вест-Энде, фешенебельном районе Лондона, защитницы птиц проводили митинги, раздавали листовки и маршировали с плакатами, на которых была изображена бойня снежных цапель. Шляпы, украшенные перьями, они называли «клеймом жестокости». В Америке Одюбоновское общество проводило публичные лекции, вело «белый лист» шляпников, которые не использовали в работе перья птиц, и требовало, чтобы Конгресс принял меры. Во время одного из подобных «призывов к борьбе», – на Одюбоновской лекции в 1897 году, проводившейся в Американском музее естественной истории в Нью-Йорке, орнитолог Фрэнк Чапмэн вспомнил о райских птицах, которыми были завалены шляпные мастерские. «Эти прекрасные птицы оказались на грани вымирания. Мода обрекает на смерть все, что привлекло ее взгляд. И только сами женщины в силах исправить это великое зло».

В сражение вступила пресса. В 1892 году «Punch», британский еженедельник, известный изобретением слова «карикатура», в одном из выпусков опубликовал изображение женщины, шляпу которой украшали мертвые птицы. Она угрожающе тянула руки в сторону зрителя, на ее спину свисал огромный плюмаж, а вместо ног у нее были когти. Во все стороны от нее в ужасе разлетались снежные цапли. Подпись под рисунком гласила: «хищная птица». В другой карикатуре, названной «вымирание видов», клеймили «беспощадную модницу», – женщину с мертвой цаплей на голове. В 1896 году редакторы американского журнала «Harper’s Bazaar» заявляли, что «судя по всему, действительно пришло время объявить крестовый поход против столь расточительного использования перьев, особенно наиболее редких и ценных видов… которые скоро будут полностью уничтожены, если не остановить текущее безумие». «Ladies’ Home Journal» последовал их примеру, опубликовав фотографии убийства птиц с подписью «В следующий раз, покупая… перья для своей шляпки, вспомните эти картины». В журнале предлагались альтернативы ношению птичьих перьев.

Одной из первых серьезных побед защитников природы в США было принятие закона Лейси в 1900 году, который запрещал торговлю птицами между штатами (хотя никак не регулировал ввоз птиц из-за рубежа). В 1903, когда стало ясно, что снежные цапли с Эверглейдс оказались на волоске от вымирания, президент Теодор Рузвельт подписал исполнительный приказ о создании первого федерального заповедника для птиц на Острове пеликанов во Флориде. Это был первый из пятидесяти пяти заповедников, основанных во время его президентского срока.

Затем в сражение вступила королева Великобритании Александра, написавшая в 1905 году письмо на имя президента Королевского общества защиты птиц, где заявила, что никогда не будет носить перья снежной цапли и других редких видов и «несомненно сделает все, что в ее силах, чтобы предотвратить жестокость, с которой обращаются с этими прекрасными птицами». Письмо королевы было напечатано во множестве журналов, модных и не только.

Сражаясь за свое существование, перьевая индустрия провела замысловатую компанию, стараясь нивелировать высказывания общественных групп вроде Лиги плюмажа или Одюбонского общества, называя их «странными и болезненно сентиментальными». Журнал «Millinery Trade Review», оценив растущее моральное давление, призвал сторонников к оружию: «и у производителей, и у импортеров не осталось другого выбора, кроме как сойтись с противниками в королевской битве». Лоббисты, представляющие интересы групп вроде Ассоциации защиты нью-йоркской шляпной торговли, текстильной секции Лондонской торговой палаты или Ассоциации торговцев перьями, грозили законодателям, что любой закон, ограничивающий торговлю перьями, уничтожает рабочие места в нынешнее время экономической нестабильности. Как отметил один известный натуралист в «New York Times», «работники перьевой индустрии защищают свое нечестивое дело с той же злобой, что так долго питала работорговцев».

В конце концов, защитники природы победили. Во всем мире вокруг перьевой торговли натянули сеть новых законов. В 1913 году в Соединенных Штатах был принят тарифный закон Андервуда, который накладывал вето на ввоз любых перьев, а в 1918 году, благодаря Закону о миграции птиц, в Северной Америке стала запрещена охота на всех перелетных птиц. Великобритания приняла закон о запрете на ввоз оперения в 1921 году. В 1922 году была внесена поправка о запрете импорта райских птиц в США.

Свести на нет перьевую лихорадку помогли и разные другие обстоятельства, не в последнюю очередь начало Первой мировой войны и вызванный ею режим жестокой экономии ресурсов. Модные тренды переключились с вычурности на более практичный дизайн, ведь женщины отправились работать на военные заводы и в другие места, оставленные ушедшими на войну мужчинами. С появлением автомобилей стали неактуальны огромные шляпы, заполняющие перьями весь салон. Вдобавок растущая популярность кино сделала ношение больших шляп не просто немодным, а даже невежливым, потому что они закрывали обзор другим людям. Женщины сумели победить торговлю перьями еще тогда, когда считалось, что они должны сидеть дома, еще не получив права голоса или права на владение частной собственностью.

* * *

Желание обладать чем-то прекрасным, тем не менее, никогда не удавалось полностью искоренить. Несмотря на то, что природозащитное движение набирало обороты, некоторым женщинам старшего поколения было трудно оставить «проверенную временем» привычку носить перья, как бы их не стыдили дочери и внучки. Так что на заре XX века для удовлетворения спроса возникло новое занятие, – браконьерство. На каждый новый закон находилась своя банда злоумышленников, готовая проверить, как хорошо он охранялся. В 1905 году браконьерами впервые было убито два человека, отправленных во Флориду охранять снежных цапель. В тот же год власти острова Лайсан, входящего в состав Гавайев, арестовали группу японских охотников с тремя сотнями тысяч мертвых черноногих альбатросов. В 1921 году у пассажира, сошедшего на берег с круизного лайнера в Нью-Йорке, нашли пять оперений райской птицы и восемь связок оперений снежной цапли, спрятанных в фальшивых стенках чемодана, а также шестьдесят восемь флаконов морфина, кокаина, и кисет с героином, спрятанные в сумке с орехами. В следующем году «New York Times» сообщила, что таможенных инспекторов обучают пристально рассматривать шею и пояса моряков, сходящих на берег. Тех, у кого шея выглядела слишком тонкой по сравнению со слишком широким корпусом, надлежало арестовывать: «Однажды, после обыска одного очень важного на вид капитана, имеющего подозрительно хорошее телосложение, обнаружилось, что на самом деле торс этого человеческого существа скрывался под внушительной оболочкой из перьев».

В попытках избежать внимания властей контрабандисты становились все более изобретательными. У одного итальянского повара с судна «Крунланд» только в брюках нашли перья ста пятидесяти райских птиц, и из каюты изъяли еще восемь сотен тушек. В Лондоне арестовали двух французов, провозивших тушки райских птиц в грузе коробок для яиц. В одном сельском городке штата Пенсильвания обнаружили целую международную сеть контрабандистов, торгующих райскими птицами. Власти городка Ларедо, штат Техас, задержали двух человек, переходивших вброд реку Рио-Гранде с пятьсот двадцати семью тушками птиц из Новой Гвинеи. Рассказывали о скоростной лодке, которая контрабандой провозит в своем корпусе экзотических птиц с побережья Северной Африки на Мальту, и полуночных встречах в баварских лесах, где покупали «сосиски из попугаев», заматывая живым птицам клювы и запихивая их в женские чулки, чтобы пронести мимо таможни.

Однако бесстрашные защитники природы в Лондоне, в 1933 году одержали еще одну большую победу, – уже девять государств приняли Конвенцию о сохранении флоры и фауны в их природном состоянии, которую часто сравнивают с Великой Хартией вольностей. Под защитой Конвенции оказались сорок два вида. Большинство из них относились к крупным млекопитающим вроде гориллы, белого носорога и слона, но также было включено и несколько видов птиц. Конечно, список охраняемых видов был далеко не полон, но конвенция обеспечивала моральные, правовые и оперативные рамки для борьбы с браконьерством и контрабандой диких животных. В 1973 году Лондонская конвенция была заменена Конвенцией о международной торговле видами дикой фауны и флоры, находящимися под угрозой исчезновения, сокращенно CITES[21 - CITES (англ) – аббревиатура Convention on International Trade in Endangered Species of Wild Fauna and Flora. На русский язык переводится как Конвенция о международной торговле видами дикой фауны и флоры, находящимися под угрозой исчезновения, но не имеет общепринятой аббревиатуры.], которую приняли сто восемьдесят одна страна-участник. В настоящее время CITES состоит из трех разделов, каждый из которых определяет степень серьезности угрозы исчезновения вида, и под ее защитой находятся тридцать пять тысяч видов растений и животных. Среди них почти пятнадцать тысяч видов птиц, включая любимую Альфредом Расселом Уоллесом королевскую райскую птицу.

* * *

На пороге двадцать первого столетия сотрудники таможни США больше не проверяют шеи всяких сомнительных моряков. Женщины уже давно перестали носить шляпки, особенно украшенные перьями экзотических птиц, которые теперь больше, чем когда-либо, находятся под защитой закона. Королевское общество защиты птиц насчитывает более миллиона членов и поддерживает более чем две сотни заповедников на территории Великобритании. В свою очередь, Одюбоновское общество тоже насчитывает около полумиллиона человек. Но пока взор закона учился отслеживать рога носорога и слоновые бивни, появление Интернета позволило собраться людям, одержимым редкими перьями, которые невозможно достать законным путем, – любителям викторианского искусства вязания лососевых мушек.

5

Викторианское братство вязателей лососевых мушек

В конце 1915 года разношерстная группа солдат Британского экспедиционного корпуса закрепилась к югу от македонской границы, у древнегреческого города Амфиполь. Взрыв случайного снаряда открыл вход в гробницу, расположенную неподалеку. Эрик Гарднер, армейский медик, спустился внутрь и обнаружил скелет примерно второго века до нашей эры, сжимающий в ладони несколько бронзовых рыболовных крючков. Гарднер раздал их солдатам, – последний корабль снабжения напоролся на торпеду, и британцы голодали. Эти крючки, возрастом в две тысячи лет, были немедленно заброшены в протекавшую рядом реку Струму. После того, как солдаты выловили несколько сотен карпов (самый большой весил около шести килограмм), Гарденер доложил командованию о «положительных изменениях в рационе войск». Крючки он отослал в Имперский военный музей в Гайд-парке, который находится рядом с Музеем естествознания, чтобы сохранить их для потомков.

Факт, что древние крючки до сих пор были способны нести свою службу, свидетельствует о простоте отношений между рыбой и человеком. Достаточно нацепить наживку на изогнутый кусок металла, привязать его к леске и бросить в воду. Придонным рыбам, вроде карпа, хватает простых червяков, а чтобы соблазнить форель, которая охотится на летающих над водой насекомых, можно привязать к крючку несколько перьев.

Самое ранее свидетельство применения перьев в рыбной ловле встречается в третьем веке до нашей эры, в записках римлянина Клавдия Элиана. Клавдий описывает, как ловят форель македонские рыбаки, которые обматывают «вокруг крючка ярко-алую шерсть и прикрепляют к ней пару петушиных перьев из-под бородки». Хотя этот способ, несомненно, использовался и в следующем тысячелетии, в Средние века о ловле на мушку ничего не известно. Вязание мушек не упоминается до 1496 года, пока датский эмигрант Винкин де Ворд, владеющий новомодной типографией на лондонской улице Флит-Стрит, не опубликовал труд под названием «A Treatyse of Fysshynge wyth an Angle»[22 - «О рыбной ловле с использование крючка» – старейший английский рыболовный текст, приписываемый монахине Джулиане Бернес.]. В нем содержались довольно простые правила вязания дюжины лососевых мушек, по одной на каждый месяц, известные каждому знатоку ловли нахлыстом под собирательным названием «Суд присяжных». «Тело» мартовского слепня делалось из черной шерсти, а на «крылья» шли перья «самого черного» селезня. Для «тела» майской желтой мухи была нужна желтая шерсть, а «крылья» делались из утиного оперения, окрашенного в желтый. В «Treatyse» речь шла преимущественно о форели, хотя там упоминался и лосось, – как «самая благородная рыба, которую только можно поймать на удочку в пресной воде».

Если между наживкой на форель и на карпа есть разница, то между наживкой на форель и на лосося лежит пропасть. Живущая в проточной воде форель требует реализма, – наживка должна копировать цвет, размер, стадии развития и даже поведение разнообразных насекомых, обитающих у воды. Рыбаки, ловящие форель, должны понимать, когда следует закидывать «нимфу» (имитацию личинки насекомого, цепляющуюся за камни под водой), а когда следует «выпускать слепня» (взрослое насекомое, выходящее на поверхность воды и стряхивающее оболочку, которая покрывает их крылья). Форель привередлива, придирчива и непостоянна. Рыболовам-любителям, не уделяющим достаточного внимания речной экосистеме, вряд ли посчастливится что-то поймать. Однако, мушки для форели можно сделать из дешевых, невзрачных и самых обычных материалов: лосиной и овечьей шерсти, кроличьего меха и куриных перьев.

Лососевая мушка являет собой полную противоположность. Ее задача – не имитировать что-то натуральное, а, наоборот, провоцировать. Лосося ловят, когда рыба возвращается из океана в родные реки, чтобы отложить икру на галечное дно, в так называемые нерестовые бугры, и вскоре после этого умереть. В разлагающихся тушах лосося содержится больше количество питательных веществ, привлекающих разных личинок и насекомых, которые, в свою очередь, становятся первым обедом для вылупляющегося потомства. Каждый год, когда лосось идет на нерест, рыба перестает питаться и у нее меняется строение челюстей, – они приобретают крючкообразную форму. Укусами этих заостренных крючков лосось защищает нерестовые бугры от чужаков. Он хватает рыболовную мушку не потому, что она изображает насекомое, а потому что это чужеродный объект, появившийся там, где только что зарыли икру.

Ловля форели требует пристального внимания к окружающей среде. Лосося, при должной удаче, можно поймать на привязанную к леске собачью шерсть. Однако настоящие рыбаки-аристократы не могут позволить, чтобы это мешало романтике охоты на «короля рыб», которую должно осуществлять среди сельской идиллии на самую красивую мушку.

«Реки и обитатели водной стихии даны умному человеку для созерцания, а глупцу для того, чтобы он не обращал на них внимания», – писал Исаак Уолтон в своей книге «Искусный рыболов, или Досуг созерцателя»[23 - Цит. по книге Исаака Уолтона «Искусный рыболов, или Досуг созерцателя», пер В. Абарбанель, изд Ridero 2016.] в 1653 году. Обращаясь к следующему поколению «рыбацкого братства», Уолтон описывает мир, омытый волшебными водами. В нем есть река, которая тушит зажженные факелы и зажигает потухшие, и река, превращающая удилища в камень. Одни реки танцуют, когда играет музыка, другие сводят с ума всех, кто выпьет хотя бы глоток. Река в Аравии окрашивает шерсть пьющих из нее овец в цвет киновари, а река в Иудее течет шесть дней в неделю и отдыхает в субботу.

Конечно, легендарные реки можно было найти и поближе к дому, – например, реки Ди, Таун и Спей. Однако, они все равно находились далеко от Лондона, так что были доступны только для местных жителей, – или для тех, кто был способен преодолеть раскатанные колеи, оставшиеся еще с античных времен тракты и узкие тропки. Так продолжалось еще почти два века, пока не началась Викторианская эпоха и, благодаря железным дорогам, легендарные реки не оказались в пределах досягаемости даже для низших классов. Внезапно, в братство рыболовов вступили не только короли и лорды, но и самые простые рабочие, которые на выходных запрыгивали в поезд, чтобы ненадолго оторваться от индустриальной жизни большого города.

Чтобы избавиться от вторжения этих нежелательных захватчиков, британская аристократия обнесла земли заборами и сделала реки частной собственностью, приняв целый свод законов, – процесс, вошедший в историю под названием «Огораживание». Рыбаки из низших классов внезапно оказались отрезаны от рек, где привыкли отдыхать с удочкой всю свою жизнь. Землевладельцы, застолбившие огромные пространства, где текли реки с резвящимися лососями, стали просить приличную цену за право закинуть наживку.

К концу девятнадцатого века, как писал рыболов-историк Эндрю Херд, «в Британии осталось очень мало воды, которую бы не контролировал лорд или какой-нибудь клуб». Согласно законам о частной собственности, заборы отделяли от широкой публики почти три миллиона гектаров. Наконец-то старые порядки были восстановлены: почтенное развлечение, вроде «большой рыбалки» с удочкой на благородного лосося, могли позволить себе только богатые люди. Всем остальным оставалось только ловить какую-нибудь простую донную рыбу, вроде карпа.

Как только большинство рек перешло в частную собственность, ловля лосося «быстро обросла бременем традиций и обычаев». Аристократы и частные рыболовные клубы стали изобретать разные виды мушек, для каждой реки свои. Скоро мушки приобрели броский вид, для которого использовалось дорогое оперение экзотических птиц. На самом деле, у таких мушек не было никакого преимущества. Однако рыбаки, как пишет Херд, «агитируемые местными торговцами снастью, которые изрядно выигрывали, разлучая новоявленных ловцов лосося с деньгами», приняли идею с восторгом, «близким к истерике».

В конце концов, порты Лондона ломились от груза экзотических перьев, призванных насытить аппетиты модной торговли. Пока женщины соперничали за редкие оперения для шляпок, их мужья пускали пыль в глаза, приматывая перья к крючкам. Когда в 1842 году вышла первая книга, посвященная этому искусству, – «Искусство создания мушек» Уильяма Блэкера, – советы по использованию перьев сменились с куриных на перья южноамериканского скального петушка, индийского синеухого зимородка, гималайского монала и амазонского ара.

«Искусство создания мушек» было первой книгой, содержащей детализированные пошаговые инструкции для вязания разных лососевых мушек. Кроме того, в ней говорилось, на какие мушки и в каких реках следует ловить лосося. «Лучше всего на эти мушки будет клевать в ирландских и шотландских реках», – обещал Блэкер своим покупателям. Но только если те будут использовать правильные цвета: огненно-коричневый, коричный, бордо, болотно-оливковый, винный пурпурный, медный купорос или берлинскую лазурь. Блэкер был опытным продавцом, торгующим своими книгами, мушками, перьями, тинселями[24 - В России немного другая классификация и другие названия. Здесь либо не переводят и так и пишут «тинсель», либо продают как монтажную нить (что не отражает блеска) или люрекс (которого не было в XIX веке). Я решила придерживаться кальки «тинсель».], шелком и крючками. Чтобы достичь совершенства, он рекомендовал собрать оперения тридцати семи разных птиц, среди которых был гватемальский квезал, ошейниковая котинга и райские птицы.

Для тех, кто не мог себе позволить экзотические перья, у Блэкера были рецепты по окраске обычных: чтобы получить попугайный желтый, смешайте ложку куркумы с измельченными квасцами и кристаллами винного камня. Настойка грецкого ореха поможет добиться тонких коричневых оттенков. Порошок индиго, растворенный в купоросном масле, даст темно-синий цвет. Однако для большинства рыбаков крашеные перья не шли ни в какое сравнение с «натуральными».

* * *

Викторианская эпоха продолжалась, лососевые мушки становились все более вычурными, а авторы книг про вязание мушек начали строить псевдонаучные теории, оправдывающие использование все более дорогих и экзотических материалов. Самым выдающимся проповедником подобных идей был аристократ и плейбой Джордж Мортимер Келсон. Родился он в 1835 году, и большую часть своей молодости посвятил крикету, плаванью на длинные дистанции и скачкам с препятствиями, однако страстью, затмившей для него все остальное, стала ловля нахлыстом и сложный мир вязания викторианских мушек.

* * *

«Лососевая мушка», – книга, выпущенная им в 1895 году, – была в некотором роде апофеозом этого искусства: нахально-самоуверенная, пронизанная пренебрежением к любителям и страстью к редким перьям. Книга открывалась целой главой, восхваляющей научную строгость этой работы, хотя методику Келсона в лучшем случае можно было назвать сомнительной. Пытаясь проникнуть в разум лосося, он нырял в реку с открытыми глазами, сжимая мушки различных цветов, и пытался понять, как они выглядят под водой. Первой мушкой, которую он исследовал подобным образом, была мушка под названием «Мясная», однако, как он ни старался сравнить перья голубого ара с обычными лебедиными, крашеными в желтый, и то и другое скрывалось из виду во взбаламученном им иле со дна.

«В использовании наших принципов очень важна точность», – писал он о факторах, заставляющих лосося обращать внимание на искусственную мушку. Среди таковых он выделял «предпочтение определенных форм и цветов», различия в чистоте воды и погоду. Искусство Келсона было настолько точным (по крайней мере, в его собственном представлении), что для ловли рыбы, спрятавшейся между вертикальной скалой и лежащим под ней валуном, он рекомендовал использовать одну конкретную мушку под названием «Эльси».

Келсон насмехался над «непосвященными», «новичками», и теми, кто «так низко пал в своем невежестве», что не может отличить мушку Джока Скота от «Даремского следопыта». Конечно, лосось тоже не в состоянии это сделать, но, чтобы оправдать покупку дорогих перьев, нужно верить, что рыба способна опознать двадцать оттенков зеленого, описанных в капитальном труде по вязанию мушек.

Хотя Келсон отмечал в своей книге, что его «классификация» по забрасыванию мушек создана «искусственно», всю полноту вытекающих из этого последствий он принимать не желал. С негодованием он вспоминал каждый раз, когда лосось отказывался выбирать его роскошные мушки, отдавая предпочтение более простым, сделанным каким-нибудь неопытным рыболовом. «Лосось может хватать все подряд, а может не схватить ничего… в своем лихорадочном возбуждении король рыб способен упражнять благородную челюсть на том, что и язык не повернется назвать лососевой мушкой… на каком-нибудь плоском, дрожащем, раздутом пучке нелепых перьев». Однако Келсон быстро возвращался к проповеди принципов симметрии и гармонии «уравновешенных» цветов.

Для Келсона вязание мушек было сродни изобразительному искусству, – по его словам, эта практика прививала его последователям «умственную и моральную дисциплину». «Наше благородное хобби достойно внимания величайших людей, увлекающихся рыбалкой, будь то служители божественного или государственные деятели, доктора или юристы, поэты, художники и философы». Библия Келсона для этих «великих» включала восемь потрясающих иллюстраций ручной работы, где были изображены пятьдесят две мушки с пафосными названиями вроде: «Чемпион», «Безупречный», «Гром и молния», «Бронзовый пират» и «Траэрново чудо».

«Лососевая мушка» включала детальные инструкции по изготовлению примерно трех сотен мушек, с описанием, какие материалы должны быть использованы для каждой части. Для глаз мушки требовалась петля из внутренностей тутового шелкопряда. Головка, рожки, щечки, сегментация, горлышко, подкрылья и надкрылья, – каждый элемент нуждался в особых перьях. На схеме мушки, составленной Келсоном, было подписано девятнадцать частей, – и это еще не считая разных стилей и изгибов крючка!