Моя душа темнеет

– Ты мог погибнуть!

– Он умрет!

– Он – никто! Твоя жизнь стоит сотни таких, как его, понимаешь? Никогда больше не рискуй ею ради других.

Она все продолжала и продолжала его трясти. Его голова болталась, и он не видел реки, не видел, выбрался Костин или нет. Он слышал, как кричали другие дети, но их голоса доносились как будто издалека, а его сердце колотилось так бешено, что он не мог разобрать их слов. Наконец, Раду взглянул на Ладу, ожидая увидеть на ее лице гнев, но вместо этого увидел… нечто удивительное. В ее глазах сверкали слезы, за которые она его непременно высмеяла бы.

– Никогда больше так не делай. – Она встала и помогла ему подняться. Богдан взял его за другую руку, и они повели его прочь. Раду попробовал оглянуться, но Лада обхватила рукой его шею и заставила смотреть вперед. Он ожидал, что она пойдет впереди или что наорет на него. Но вместо этого весь этот долгий путь домой по морозу она шла рядом и молчала.

– Он в порядке, – наконец сказала она в ответ на всхлипывания Раду. – Он выбрался.

– Правда? – Раду перестал хлюпать носом и задрожал от радости.

Лада указала на щит.

– Сядь.

Она заставила Богдана усадить Раду. Она назвала Богдана ослом, тупицей и еще столькими забавными прозвищами, что Раду забыл лицо Костина и расхохотался. В тот вечер, когда они ужинали напротив огня, она сидела рядом с ним, донимала и подкалывала его, сотрясаясь в беззвучном смехе.

Когда она решила, что он уснул, она забралась в его комнату. Раду всегда спал плохо, часто просыпался и все время о чем-то тревожился. Но теперь он лежал так тихо, как только мог, и следил за своим ровным дыханием. Ему было интересно, что она сделает.

Она долго сидела у кровати. Потом положила руку на его плечо и прошептала:

– Ты – мой.

Раду вспомнил, каким был голос Лады, когда она сказала, что Костин выбрался из воды. В ее тоне не было убежденности. Он был уверен, что она солгала. Он уснул, окутанный теплой безопасной близостью Лады и раздираемый чувством вины за то, сколько счастья принес ему этот день.

Которым он был полон и сейчас.

7

Весной после того, как она едва не потеряла Раду на замерзшей реке, Лада лежала на спине и смотрела на зелень листвы над головой. Ветки были переплетены так плотно, что свет едва просачивался сквозь шелестящие листья. Их наставник что-то монотонно бормотал – сегодня была латынь – и Раду послушно за ним повторял. Ему уже было почти двенадцать, а ей – скоро тринадцать. Течение времени и прибавление лет к ее имени наполняло ее ужасом. Она была недостаточно взрослой. Все еще нет. И ей предстоял еще долгий путь.

Но после семи лет обучения, семи лет, проведенных в этом городе, в этом замке, она умела читать, писать и говорить на латыни не хуже других. Это был язык договоров, писем и Бога, формальный и жесткий в ее устах. Валашский считался языком простолюдинов – устным, а не письменным.

Но как же сладко было на нем говорить!

– Ладислава, – окликнул ее наставник. Это был молодой человек, гладко выбритый: он не владел землей, и поэтому ему не позволялось отращивать бороду и усы. Лада его на дух не переносила, но ее отец настоял на том, чтобы она обучалась вместе с Раду. Влад сказал буквально следующее: Обучать червя-нытика – пустая трата времени. Но, по крайней мере, мы можем подключить к процессу Ладу, мозг которой стоит того, чтобы его обтесать. Жаль только, что она девчонка.

Умнее, сильнее, выше. Лада не забыла, какие критерии ее отец перечислил тогда, много лет назад, когда она не смогла его побороть. С тех пор ею владело страстное желание завоевать его любовь и показать, что она способна быть и умнее, и сильнее, и выше. Это была ее цель. Она не сомневалась, что, если ей удастся этого добиться, отец станет смотреть на нее с еще большей любовью и гордостью, чем он смотрел на ее старшего брата, Мирчу. Ему уже исполнилось двадцать, он был взрослым мужчиной и наследником отца. Мирча сопровождал Влада, когда приходилось воевать, смягчал напряжение между боярскими семьями, принимал пищу с отцом, разрабатывал планы с отцом, скакал верхом рядом с отцом. Он был правой рукой Валахии. И именно эта его рука так любила потянуть за волосы, ущипнуть и найти самые разные способы сделать больно тому, кого больше никто не замечал.

Однажды он станет князем.

Если сумеет прожить так долго.

Но прежде, пока не стало слишком поздно, Лада займет место Мирчи в сердце отца. В тот день, когда он вернул ей нож и объявил дочерью Валахии, он впервые по-настоящему увидел ее, и воспоминание об этом доставляло ей и радость, и боль.

Она повторила последнюю фразу, которую учитель произнес на латыни, а затем для верности произнесла ее на венгерском и турецком.

– Очень хорошо. – Наставник поерзал, устраиваясь на деревянном стуле, который принес с собой. – Хотя нам было бы гораздо удобнее заниматься в помещении.

Ее последний учитель отшлепал ее за то, что она попросилась на улицу. В ответ она разбила ему нос. Новый наставник ограничивался деликатными предложениями, которые чаще всего игнорировались.

– Это моя страна, – Лада встала и вскинула руки над головой, несмотря на тугие рукава, стеснявшие ее движения. Она не любила заниматься в замке. Каждый день она заставляла их выезжать верхом за пределы обнесенного стеной внутреннего города. Они следовали мимо скромных домиков и лачуг, затем через грязные и убогие пригороды столицы, пока не оказывались в освежающе зеленых предместьях. Лошадей выпускали гулять в поля, расцвеченные вспыхивающими то тут, то там пурпурными цветами, а она и Раду постигали науку под сенью березовой рощи.

– Страна не твоя, – шурша палочкой, Раду выводил на земле латинские слова.

– Разве это не Валахия?

Раду кивнул. Его нос перепачкался в грязи, из-за чего ее брат выглядел маленьким и смешным. Это разозлило Ладу. Он всегда был с ней, приложением к ее жизни, и она никогда не могла понять, как к нему относиться. Порой, когда на его лице появлялась улыбка, яркая, как отражающееся от ручья солнце, или когда она видела, как он расслабляется во сне, ее переполняло неподвластное ей чувство боли. Оно ее пугало.

– Сядь прямо. – Она взяла его за подбородок и потерла его нос своей рубахой так яростно, что он вскрикнул и попытался вырваться. Она крепче схватила его подбородок. – Это Валахия, а я – дочь Валахии. Наш отец – правитель Валахии. Это моя страна.

Раду наконец перестал сопротивляться и уставился на нее. Его огромные глаза наполнились слезами. Ее брат был таким очаровательным, что женщины на дороге останавливались, чтобы с ним поворковать. Когда на его щеках появлялись ямочки от улыбки, повар давал ему добавку любого блюда, какого бы он ни пожелал. А когда Лада видела, что его обижают, ей хотелось его защитить, и это ее злило. Он был слабым, и защищать его – тоже казалось слабостью. Мирча такой слабостью точно не страдал.

Она отпустила подбородок Раду и почесала затылок. В прошлом месяце Мирча так сильно дернул ее за волосы, что на голове осталось лысое место, которое только теперь начало зарастать. Пусть девчонки знают свое место, прошипел он.

Лада подняла лицо навстречу лучу солнца, пробивавшемуся сквозь листву. Вот оно. Мое место. Ей дал его отец, и Валахия всегда будет принадлежать им. Раду ударил ногой по каракулям в грязи.

– Не все хотят, чтобы страна нашей.

– Не могли бы мы вернуться к… – начал наставник, но Лада подняла руку, заставив его замолчать.

Опустившись на корточки, она подняла с земли круглый камень, как раз по размеру своей ладони. Увесиситый. Тяжелый. Размахнувшись, она запустила камень в воздух. Послышался глухой удар, за ним резкий гневный вскрик, затем – смех. Богдан встал с того места, где полз по земле, подкрадываясь к ним.

– Будь незаметнее, Богдан, – усмешка Лады превратилась в улыбку. – Подойди, сядь. Раду как раз издевается над латынью.

– У Раду отлично получается, – возразил наставник и нахмурился, глядя на Богдана. – А меня наняли не для того, чтобы я обучал сына няньки.

Лада наградила его своим самым холодным и высокомерным взглядом:

– Вас наняли для того, чтобы вы делали, что вам велят.

Наставник, который очень любил свой прямой и безупречный нос, тяжело вздохнул и продолжил урок.

***

– А теперь на венгерском, – приказала Лада Богдану, быстро и уверенно шагая по коридору. Тырговиште был устроен как великий византийский город: в центре – замок, вокруг него – имения бояр, за ними – дома ремесленников и прислуги, сумевшей заработать себе покровительство, а далее, за массивными каменными стенами – все остальные. В городе дома были выкрашены в яркие оттенки красного и синего, желтого и зеленого. Роскошные цветники и журчащие фонтаны услаждали взгляд. Но всюду проникал запах человеческих испражнений, а кварталы нищих и немощных подползали, казалось, все ближе к цитадели. Лада даже видела, как они строят свои хибары вплотную к стене.

Ладе и Раду не дозволялось находиться за пределами Тырговиште. Каждый раз, когда нужно было уехать из города, их сажали вместе и поспешно провозили по улицам, и им удавалось заметить лишь очертания развалюх, осунувшиеся лица и подозрительные взгляды.

Они жили в замке, который, несмотря на все усилия, не мог тягаться с роскошью Константинополя. В нем было темно и тесно. Стены были толстыми, окна – узкими, коридоры – запутанными. Конструкция замка доказывала, что бассейны, сады и люди в ярких нарядах – ложь. Тырговиште не был блестящей Византией. Да и Византия больше не была Византией. Как и все остальные государства, расположенные так близко к Османской империи, Валахия стала маршевым полигоном для более сильных армий, тропой, которую снова и снова попирали ноги солдат.

Лада приложила руку к стене и ощутила холод, никогда не покидавший эти камни. Замок был одновременно и мишенью, и ловушкой. Здесь она никогда не чувствовала себя в безопасности. По раздраженному тону и напряженному поведению отца она понимала, что он тоже ощущал угрозу. Она страстно хотела жить в другом месте, на лоне природы, под защитой гор, где подбирающихся к ним врагов было бы видно за несколько миль. Где-то, где ее отец смог бы расслабиться и нашел бы время с ней поговорить.

Мимо прошли двое янычар. Это были элитные османские воины, которых мальчишками взяли из других стран в качестве оброка и обучили служить султану и его богу. Янычары о чем-то непринужденно беседовали и смеялись, отчего дрожали их парадные шапки, красно-коричневые с белыми отворотами. Ее отец стремился к тому, чтобы замок был символом власти и силы, но отказывался видеть истинный символизм Тырговиште. Он не давал им власти – а давал власть другим над ними. Они были здесь в заточении, они были заключенными, зависевшими от требований влиятельных боярских семей. Хуже того, несмотря на помазание ее отца в крестоносцы папой римским, они все еще оставались вассальным государством Османской империи. Ради того, чтобы занять свой престол, ее отец пожертвовал богатства, жизни и свою собственную честь османскому султану, Мураду.

На языке их венгерских соседей с запада Богдан рассказывал Ладе, как прошел его день. Время от времени поправляя его произношение, она распахнула дверь и вошла в главный зал. Она мельком взглянула на двух янычар, которые стояли здесь, прислонившись к стене. Они были как камешек в туфле – постоянно мешали.