– Конечно, помню. А уж я-то как скучал. Теперь занят. У нас работы много. Разные есть мастерства. Тебя вспоминаю все-таки часто.
– Я не скажу, что вас видела… Не то они рассердятся.
– Не говори… Ах, да вот тебе пастилочка, вот леденчик. – Николай Васильевич полез в карман. – Спрячь, Наташечка. Да иди, – пожалуй, тебя ждут.
– Я пойду… Тетя рассердится.
– Иди, иди. Скоро опять увидимся. Бог даст, нам лучше будет. Я, Наташечка, не пью водки. Хочу человеком стать. Совестно ведь. Я учусь образа рисовать. Ризы у нас тоже делают. Заработать можно.
– Вы придете, дядя Коля? Скоро придете? Вы поскорее, – умоляла девочка.
– Приду, приду… Увидимся… Иди, милая. Прощай! Наташа шла улыбаясь, обертывалась и смотрела на
Удалявшегося Николая Васильевича. Тот тоже обертывался и улыбался.
Весело стало на душе у маленькой Наташи: блеснул луч света и надежды. А надежда ведь радует всякого.
На новую жизнь
События неожиданно изменились. Как-то вечером Марья Ивановна гадала на картах, Липа сидела рядом с ней и со скучающим видом смотрела на ее гадание, Наташа копошилась за диваном, Петр Васильевич работал в своей комнате.
В прихожей раздался громкий звонок. Марья Ивановна открыла дверь.
– Здесь живет коллежский регистратор Петров? – спросил вошедший.
– Да. Здесь. Он дома, – испуганно отвечала хозяйка!
– Вот им бумага! Пусть распишутся. Да на чаек бы, потому поздравляю их!
Марья Ивановна не помня себя от удивления бросилась в комнату мужа.
– Петр Васильевич, тебе бумага важная. Какой-то человек казенный принес. Поздравляет. На чай просит. Да ты распишись сначала. Господи, даже страшно! Что такое? Руки и ноги трясутся!
Получив гривенник, посыльный ушел.
Петр Васильевич вышел в гостиную и торжественно стал распечатывать конверт. Женщины смотрели на него, затаив дыхание. Очевидно, такие события бывали здесь редко.
– Читай скорее! – воскликнула Марья Ивановна.
– Папа, дайте посмотреть! – попросила Липа. Петр Васильевич стал читать молча, и лицо его просветлело.
– Да говори же! Что такое? Не мучь ты меня! – волновалась жена.
– Поздравляю! Наташа принята на казенный счет в Патриотический приют, – радостно произнес Петр Васильевич.
– Наконец-то! Слава тебе, Господи! – Марья Ивановна перекрестилась.
– Наташа, виновница сего торжества, иди-ка сюда! – весело позвал дядя.
Раскрасневшись, девочка вышла из-за дивана и смущенно приблизилась к своим родственникам.
– Понимаешь ты, цыпленок, тебя в приют, в ученье возьмут. Хорошее это дело! – Он погладил девочку по стриженой голове.
Наташа молчала.
– Ты рада?
– Рада! – тихо отвечала Наташа, не уразумев, чего от нее хотят.
– Вот тебе и благодарность от твоих милых родственничков, – кольнула мужа Марья Ивановна.
– Там уж, душа моя, шалить нельзя. Ау! Там строго. Не то, что дома…
Петр Васильевич пришел в отличное настроение духа и весело расхаживал по комнате.
– Еще не раз вспомнит и тетку и дядю. Только там нас оценит, – вставила укоризненно Липа.
– Нет, милочка, не жди. В наш век благодеяний не ценят, – отвечала ей, покачав головой, мать.
– А что, Петр Васильевич, ведь больше для Натальи не придется нам тратиться? Отправка ничего не будет стоить? – тревожно спросила Марья Ивановна.
– Конечно, нет. Там ей все казна даст. Прекрасные учреждения эти приюты: вырастят детей, выучат, людьми сделают.
– Слышь, Наталья? Ну, век-вечный должна ты за дядю Бога молить, должна ему ручки и ножки всю жизнь целовать.
Наташа стояла молчаливая, недоумевающая, опустив худенькие руки и склонив набок голову, грустно смотрела то на дядю, то на тетку.
– Сегодня понедельник, а в среду мы ее и отправим, – заметила Марья Ивановна.
Наташа отошла в сторону и села на стул. Ей хотелось бы, чтобы на кухне был дядя Коля: она бросилась бы туда и все ему рассказала бы, поделилась бы новостью. Он понял бы ее, сказал бы: «Наташечка» и еще что-нибудь ласковое. А теперь и не узнает-то он ничего в своем монастыре, и не увидятся они больше.
Наташа опечалилась.
– Наталья, иди пить чай. Садись тут у стола, – смилостивилась тетка.
– Попей дома напоследок чайку хорошенько. В приюте уж, ау, так баловать не станут, – весело говорил Петр Васильевич и хлопал Наташу по спине. Она видела, что ее родные очень были довольны происшедшим событием.
Накануне отъезда Наташи в приют Петр Васильевич, вернувшись со службы, с улыбкой отдал девочке небольшой сверток.
– Это тебе посылка, – сказал он.
– Что за посылка такая? – ревниво спросила Марья Ивановна, взяв из рук Наташи сверток.
– Это ей Коля прислал. Он что-то там набрал.
Марья Ивановна презрительно усмехнулась и отдала племяннице сверток, не развертывая.
– Какие нежности! Откуда он все это взял? Еще стащил, пожалуй.