Барин и слуга

– Легко сказать: ехать домой! – начинал волноваться профессор. – Иной последние гроши истратил… Может, мать-вдова ему какие-нибудь заветные рубли из старого чулка вынула, которые всю жизнь на черный день копила… Легко сказать: уезжай домой!.. А на что он поедет? Так и останется здесь гибнуть…

Наступало продолжительное молчание Андрей Иванович вставал и начинал ходить по комнате из угла в угол. На конец он решительно останавливался перед стариком:

– Знаешь что, Захарыч, я хочу предложить земляку пока пожить у нас

– У нас?! – ужасался Михей Захарыч.

– Да, да! Что ж такое?! Точно у нас места не хватит…

– В столовой у нас ночуют студент и гимназист; в спальне – племянник ваш… Куда же мы еще этого дерном?

– Правда, Захарыч, у нас тесновата. Да ведь он ненадолго… Я думаю похлопотать за земляка… Может, и устрою его… А не то и на родину снаряжу…

– Куда ж, куда мы его положим? Ведь у нас пошевельнуться негде! – возмущался Михей Захарыч.

– Я думаю, Михеюшка, можно в мою спальню еще кровать поставить… Кажется, у нас есть старая на чердаке.

– И кровати никакой нет… И в вашу спальню ничего больше не влезет, сердито отвечал старик.

– Можно на время в лаборатории его устроить, – заикнулся было профессор.

Но старик вышел из себя:

– Уж нет! Этого не будет! – взвизгнул он на всю квартиру. – После этого мне хоть сейчас уходить…Никакого покою… Бегаешь, бегаешь день-деньской, устанешь, как собака… Ни отдыху, ни радости…

Между барином и слугою происходила размолвка. Михей Захарыч ходил рассерженный и не переставал ворчать.

– И так у нас квартира, что гостиница… Приезжают да уезжают.. Где же мы возьмем постель, одеяло да подушку? – обращался он к барину.

– Постель как-нибудь… Одеяло возьми мое, – я старым пальто покроюсь; подушку тоже возьми мою, я посплю на кожаной – диванной. Сам знаешь, я люблю жесткие подушки…

– Ну, уж нет! Как бы не так! От этой возни у меня голова задом наперед встанет… Ищите другого лакея…

И Михей Захарыч долго не переставал ворчать;

– Прости Господи, всего себя оборвал для других… Сапог крепких нет, а еще профессор называется. Живет в своей квартире, как нищий в углу… И всякий нам рад на шею сесть.

Иногда эта воркотня сильно надоедала барину.

– Пожалуйста, успокойся, Михей Захарыч. Не ворчи. Никого я больше к себе не приглашу. Конечно, иного пожалеешь… Скитается бедняга впроголодь по углам… Только и тебя я понимаю.. Вижу, что ты становишься стар, и тебе трудно. Успокойся: не позову земляка. А теперь не мешай мне заниматься.

Андрей Иванович садился к столу, брал книгу или отправлялся в лабораторию. Его добрые, выразительные глаза становились печальными.

Перед таким грозным орудием, как работа барина или лаборатория, Михей Захарыч неизменно умолкал. Лицо у него сразу изменялось, – принимало тревожное выражение, и он искоса взглядывал на профессора. Иногда он не мог дождаться конца его работы, подходил к нему и тихо говорил:

– Что уж…Все равно. Зовите земляка-то… Я ему в своей комнате приготовил…А сам пока на кухню перебрался…

– А как же, Михеюшка, подушку да одеяло? – спрашивал Андрей Иванович, поспешно отрываясь от работы

– Достал.

Профессор вставал растроганный, смотрел на своего верного слугу благодарными глазами и обнимал его.

– Эх, старина, мы с тобой понимаем друг друга…

На другой день «земляк» перебирался в комнату Михея Захарыча; тот сразу брал его под свое покровительство, так же ворчал на него и так же заботился, как о барине. Открывая иногда вечером дверь новому жильцу, он думал: «Верно, голоден… Ишь, как у него живот-то подвело».

– Идите в кухню.. У меня там вам чай оставлен, да и кусок мяса в печке. – еще теплые. Идите, поешьте.

Иногда квартира Новоселова становилась действительно очень тесна: чуть ли не в каждом углу кто-нибудь временно жил или ночевал. Только в лабораторию никогда никого не пускал Михей Захарыч,

Случалось, что барин, зайдя на кухню, узнавал, что старик слуга спит на сундуке, кое-как, без подушки и одеяла, уступив их временному жильцу.

– Михеюшка, голубчик, так нельзя! Это мне очень неприятно.. Сегодня же отправляйся и купи себе одеяло и подушку..

– Ладно, ладно… Не надо… Я ведь не сахарный… Завтра господин Петров переезжает на урок. Вот и освободится моя постель.

– Эх, старина, мы с тобой понимаем друг друга, – ласково говорил Андрей Иванович.

V

Среди многочисленных друзей Андрея Ивановича был один человек, с которым никак не мог примириться Михей Захарыч и который его взаимно терпеть не мог. Это был родной племянник Новоселова – сын его покойной сестры

Борис Николаевич был человек еще не старый, но с выцветшими глазами, с бледным, скучающим лицом, вечно всем недовольный и озлобленный. Он нигде не мог устроиться и поминутно менял места. Иногда он годами не бывал у дяди, иногда же приходил к нему ежедневно и имел с ним какие-то секретные совещания. Этих совещаний очень боялся Михей Захрыч.

«Значит, Борис Николаевич без места, тянет с барина последнее, – думал он, – а тот, по доброте, конечно, отказать не может».

– Вы бы, Андрей Иванович, приструнили племянничка, – советовал Михей Захарыч. – Слышно, он плохо живет: кутежи, да товарищи, да театры… Этак никаких капиталов не хватит. И к нам-то придет, – ни книжки не почитает, ни займется: сидит да ногти грызет… А уж у нас ли нет хороших занятий?!

– Сестра-покойница избаловала его, – сокрушено отвечал Андрей Иванович. – Она была женщина слабая, не умела его воспитывать. Вот и вышел пустой человек.

– Вы бы его приструнили… Не давали бы ему денег… Засадили бы за ботанику, либо в «лаботории» дали занятие… Право, лучше бы было.

– Поздно, Захарыч. Он теперь меня слушать не станет. Вон он жениться задумал. Просто горе с ним!

Михей Захарыч пробовал сам урезонивать Бориса Николаевича, но тот поднял его на смех.

– Вы бы, Борис Николаевич, занялись чем-нибудь. Книжки бы почитали, либо в «нашей лаботории» посмотрели бы в микроскоп.

– Отлично. А ты мне лекции в это время читай, – насмешливо возразил молодой человек.

– Я не профессор, чтобы вам лекции читать, – обиделся Михей Захарыч.

– Не профессор, так все равно, его ассистент. Ты у дяди правая рука. Я думаю, теперь не меньше его знаешь…

– Очень нехорошо, Борис Николаевич, что вы дяденьку-ученого к простому человеку приравниваете. Очень даже это нехорошо. Бог вам за это счастья не даст!

Михей Захарыч безнадежно махал рукой и думал: «Непутевый. Ничем его не возьмешь. Так и пропадет. Боится труда, как огня, таким плохая дорога». Борис Николаевич тоже был не особенно хорошего мнения о лакее дяди и всем говорил: