На пороге бури

– Близко, – прошептала Лилит, прижимая руку к виску. Ее бледность стала еще заметнее, почти фосфоресцирующей. – Его боль… она везде. Она в самом воздухе, в камнях. Он пропитал собой весь этот мир.

Внезапно из-за груды обломков, которая когда-то была школой, донесся хриплый, надсадный кашель. Все вздрогнули, приняв боевые стойки. Из-за угла, волоча ногу, выполз молодой парень в обгоревшей, потрепанной форме цвета хаки. На его плече была нашивка – стилизованная молния, пронзающая планету. Он был ранен, из пореза на боку сочилась темная кровь.

– Воды… – просипел он, с трудом поднимая голову. Его глаза были мутными от боли и шока. – Ради всего святого… хоть глоток…

Иван сделал шаг вперед, но его опередила Ольга-императрица. Она невозмутимо подошла к раненому, не выражая ни капли сострадания или брезгливости, и бросила ему свою походную серебряную флягу.

– Солдат. Докладывайте обстановку. Где ваш командир? Где Иван Кузнецов?

Парень жадно приник к фляге, осушил ее и с трудом выдохнул, вытирая рот рукавом.

– Генерал? Он… он на передовой. У «Медного всадника». Держит проход… чтобы эвакуировали последних из подземного бункера под Смольным. – Он снова закашлялся, и на губах выступила пена. – Но там уже… их слишком много. «Эхо» повсюду. Они лезут и лезут. Он не выдержит… его воля на исходе…

– «Эхо»? – переспросил Иван, опускаясь на корточки перед солдатом.

– Те, кого «Стиратель» стер, – с трудом выговорил солдат. – Но они не исчезают до конца. Остаются… тени. Отголоски. Злые, голодные, пустые. Бьют по памяти. Узнают своих… и убивают первыми. Моего напарника… он узнал свою жену. И опустил оружие. Его не стало.

В этот момент воздух сзади них сгустился и задрожал, словно от сильной жары. Из пустоты, словно проявляясь на фотобумаге, вышла полупрозрачная фигура в обгоревшем лабораторном халате. Ее лицо было искажено ужасом и ненавистью, рот открыт в беззвучном крике. Призрак уставился на Степана-ученого, протянув в его сторону дрожащую, полупрозрачную руку.

– Предатель… – просипел призрак, и его голос был похож на скрип стираемой магнитофонной пленки, на помехи. – Ты сбежал… оставил нас… умирать в лаборатории… Почему ты не забрал нас?..

Степан-ученый отшатнулся, впервые на его всегда бесстрастном лице появилось что-то, кроме холодного любопытства – растерянность, почти паника. Он потянулся к устройству на поясе. Призрак ринулся на него.

Но Степа был быстрее. Он не стал применять сложные заклинания. Он просто метнул сгусток чистой, белой энергии – не в призрака, а в точку перед ним. Энергия вспыхнула ослепительной, но короткой вспышкой, и призрак, вереща, отпрянул, его форма задрожала и на мгновение рассеялась, как дым.

– Они чувствуют боль и страх, – крикнул Степан, его голос дрожал от напряжения. – Свет, покой, чистая энергия – их отпугивают! Но ненадолго!

– Бесполезно! – крикнул раненый солдат, пытаясь подняться. – Их не убьешь! Только генерал… его воля, его ярость… она их на время отталкивает, заставляет забывать… но и его силы не бесконечны! Он уже три дня не смыкает глаз!

– Ведите нас к нему, – приказала Ольга-императрица, и в ее голосе вновь зазвучали стальные ноты верховного главнокомандующего, не терпящего возражений.

Путь к центру города пролегал сквозь декорации ада, нарисованного безумным богом. Руины кишели «эхом» – полупрозрачными, мерцающими фигурами людей, застывших в последних мгновениях своей жизни: солдат, сжимающих оружие; матерей, прикрывающих детей; ученых у своих исковерканных приборов. Они набрасывались на все живое, ведомые слепой, всепоглощающей ненавистью ко всему, что еще не стерто, что еще может чувствовать.

Пришлось отбиваться, идти напролом. Майя-воин билась своей тьмой, создавая воронки и ловушки, но ее магия была малоэффективна против существ, которые и были самой тенью. Щиты Ольги-императрицы, сияющие и жесткие, держали их на расстоянии, но трескались и рассыпались под их постоянным, безумным напором. Степан-ученый пытался анализировать их природу, сканировать частоты, но его прибор зашкаливал, не в силах проанализировать хаос. Степан и Иван создавали барьеры из света и чистой воли, которые заставляли «эхо» отступать, но ненадолго – они тут же накатывали снова.

Они двигались как единый организм, научившийся на лету понимать друг друга без слов. Романов со своим сложным прибором, похожим на астролябию, указывал путь, сканируя следы мощных, яростных магических всплесков, которые были подобны маякам в этом море безумия.

По пути солдат, которого звали Кирилл, хрипло, обрывочно рассказывал их историю. Этот мир не знал мира. Здесь магия не была тайной или редкостью. Она стала наукой, промышленностью, оружием. Техномагия – симбиоз кода и заклинания, кристаллов и транзисторов. Сначала был золотой век, пока у власти стояли Архитекторы – просвещенные маги-ученые. Но потом к власти пришли Оптимизаторы. Они увидели в людях не личность, а ресурс. Источник чистой магической энергии. Началась Великая утилизация. Города окружались экранами, выкачивающими жизненную силу из населения для питания все более безумных проектов и армий автоматонов.

Иван этого мира был простым инженером. Его жену, обладавшую сильным даром, забрали в Цитадель для «повышения эффективности». Он пошел за ней. Но нашел ее опустошенную оболочку, прикованную к генератору. И тогда в нем проснулось нечто. Не просто магия. Ярость. Способность не творить, а разрывать, разрушать, отрицать магию других. Он стал гением партизанской войны. Взрывал генераторы, освобождал «батарейки», уводил людей в подполье. Он не был великим магом – он был антимагом, живым щитом, защищавшим обычных людей от чар Оптимизаторов. Его прозвали Генералом – лидером последнего очага сопротивления.

– Он нас берег, – хрипел Кирилл, спотыкаясь. – Никогда не бросал. Говорил, что единственная цена, которая имеет значение – это жизнь. Свою он уже давно положил на весы.

Наконец, они вышли на огромную, заваленную обломками площадь. В центре ее на постаменте все еще стоял «Медный всадник», но теперь он был покрыт синим, мерцающим инеем и причудливыми игольчатыми наростами, будто реальность здесь замерзала и кристаллизовалась. А вокруг, на расстоянии ста метров от памятника, бушевало море «эхо». Их были сотни, тысячи. Они бились о невидимую, кроваво-багровую стену, которая окружала постамент, и с каждым ударом она слабела, мерцая, как умирающая лампочка.

Рядом с постаментом, спиной к ним, стоял он.

Иван-генерал.

Он был облачен в собранные на скорую руку, обгоревшие, покрытые пылью, сажей и кровью доспехи, сшитые из керамических пластин, стальных листов и кусков металлической брони. На плечах висел разорванный плащ цвета хаки. В руках он сжимал не меч, а огромный, дымящийся тесак, больше похожий на кусок заточенной балки, по лезвию которого бежали багровые молнии. Он стоял, широко расставив ноги, и из всего его тела исходила видимая, плотная аура – багровая, яростная, неукротимая. Она и была той стеной, что сдерживала орду. Но аура мерцала, прыгала, как перегруженная сеть. Он был на пределе. Его лицо было покрыто ранами, некоторые свежие, некоторые старые, затянутые грубыми шрамами.

– Эвакуация… завершена… – донесся до них его хриплый, сдавленный, сорванный голос, обращенный к кому-то у его ног. – Уходите… последним коридором… пока я держусь. Это приказ.

У его ног, укрываясь за постаментом, сидела небольшая группа из последних выживших – несколько изможденных солдат с пустыми глазами и женщины, прижимавшие к груди испуганных, молча плачущих детей. Их глаза были полны не надежды, а животного, загнанного ужаса и безоговорочной веры в того, кто их прикрывал.

Иван сделал шаг вперед, его сердце сжималось от боли и странной гордости.

– Иван! – крикнул он, перекрывая вой толпы.

Генерал обернулся. Его лицо было изможденным маской из сажи, пота и запекшейся крови. Но глаза… глаза горели холодным, нечеловеческим огнем выжженной души. В них не было ничего, кроме чистой, безраздельной ярости и решимости умереть, забрав с собой как можно больше этих тварей. Ни страха, ни сомнений, лишь безупречная, отточенная воля к разрушению во имя защиты.

– Очередная галлюцинация? – Он хрипло, беззвучно рассмеялся, и его смех был похож на лай раненого цепного пса. – «Стиратель» уже показывал мне вас… моих «спасителей» из идиллических миров. Призраки из мест, где не пахнет горелой плотью. Убирайтесь к черту. Мне не нужна помощь. Особенно от таких, как вы.

– Мы пришли помочь, – сказал Иван, стараясь говорить спокойно и твердо, но его голос заглушал оглушительный гул безумия.

– Помочь? – Генерал плюнул на землю, и слюна была черной от копоти. – Помощь опоздала на три года. Помочь можно было тогда, когда Оптимизаторы начали окружать города своими экранами! Когда они превращали людей в «батарейки» для своих машин! Где вы были?! Где была ваша «помощь», когда умирала моя жена?! Где вы были, когда мой мир горел?! – Его голос сорвался на немой крик, и стена из воли дрогнула, несколько «эхо» прорвались внутрь периметра, но он, не глядя, взмахом тесака рассеял их в клочья энергии, даже не прервав речи.

– Мы не из твоего прошлого, – крикнула Майя-воин, ее голос пробился сквозь шум. – Мы из других миров. Та же угроза. Тот же враг. Он пожирает всех подряд!

– Значит, вы принесли его с собой! – зарычал Генерал, и его аура вспыхнула ярче, отбрасывая кровавые тени. – Или вы его предвестники! Довольно пустых слов! Довольно!

Он повернулся к ним спиной, снова сосредоточив всю свою недюжинную волю на удержании рушащегося барьера. Это было оскорблением и приговором.

– Мы должны оттянуть их от него! – скомандовала Ольга-императрица, ее голос звенел, как клинок. – Рассеять их внимание! Воин! Атакуйте фланги! Нужна диверсия!

Майя-воин и Степан ринулись вправо, обрушивая на нападающих концентрированные потоки тьмы и ослепительного света. Ольга-императрица развернула сложный мандаловый щит слева, отсекая когтистые лапы и зубастые пасти. Но «эхо» было слишком много. Они накатывали волна за волной, бесконечные, неумолимые.

– Его воля… она их притягивает, как магнит! – крикнул Степан-ученый, едва уворачиваясь от полупрозрачных когтей. – Он – источник их ярости, их боль резонирует с его болью! Нужно его… деактивировать! Погасить этот сигнал!

– Нет! – рявкнул Иван, отбивая щитом атаку трех призраков одновременно. – Нужно его усилить! Но по-другому! Изменить частоту!

Он понял. Этот Иван был его точным отражением в первые минуты на Красной площади. Он видел только один путь – стоять насмерть. Сражаться до конца, исчерпав себя до дна. Его сила была в абсолютной, безраздельной ярости, но эта же ярость пожирала его самого и привлекала таких же поглощенных болью «Эхо», как свет привлекает мотыльков.

Иван закрыл глаза, отключившись от воя битвы, от криков союзников, от давящего ужаса происходящего. Он нашел внутри себя ту самую тонкую, звенящую нить, что объединяла их всех – Иванов из разных миров. Он не послал силу. Он отправил ощущение. Не ярости. А тишины после боя. Глубокого, выстраданного облегчения. Той самой хрупкой, едва родившейся надежды, что появилась у них в лесу у костра, когда они впервые действовали как одно целое.

Он послал ему образ их общих, самых сокровенных воспоминаний, не тронутых войной. Дедушку. Его теплые, шершавые руки. Первые неуверенные уроки магии, когда из пальцев выскакивали смешные искорки. Золотистый свет летнего утра, запах яблок в бабушкином саду, вкус первого в жизни мороженого. Нечто, что было до боли. Что всегда оставалось под ней.

Генерал вздрогнул, словно его ударили током высокого напряжения. Его спина напряглась, мышцы налились каменной твердостью. Тесак в его руке дрогнул.

– Что… что это? – Он обернулся, и в его глазах, помимо всепоглощающей ярости, мелькнуло что-то древнее, дикое и недоуменное. – Прекрати! Это ложь!

Но Иван не прекращал. Он шел к нему сквозь строй «эхо», не обращая внимания на их когти и щупальца, которые рассеивались, не долетая до его собственной, спокойной и уверенной ауры. Он шел, как шел тогда к испуганному ребенку на площади, – не как воин, а как защитник.

– Они питаются твоей болью, – сказал Иван, подходя вплотную, его голос был слышен сквозь грохот и вой. – Твоей ненавистью. Твоей памятью только о конце. Дай им что-то другое. Дай им то, ради чего ты все это начал.

– У меня нет ничего другого! – проревел Генерал, и в его голосе вдруг послышались ноты отчаяния. – Только это! Только они! Только эта ненависть держит меня на ногах!

– Врешь, – тихо, но с железной уверенностью сказал Иван. – Иначе бы ты уже давно бросил этот щит и ринулся в самую гущу, чтобы умереть. Но ты держишься. Ты держишься не только против них. Ты держишься за них. – Он кивнул на группу выживших, которые с изумлением и страхом смотрели на эту немую сцену.

Генерал замер. Его взгляд скользнул по испуганным, запыленным лицам детей, по глазам женщин, в которых уже не осталось слез, только пустота. Он посмотрел на своих последних солдат, готовых умереть рядом с ним.

В этот момент его истощенная воля дрогнула окончательно. Багровый барьер с треском, похожим на хруст костей, рухнул.

Орда «эхо» с воем безумной победы ринулась на них, на последний островок жизни в этом море смерти.

Иван-генерал взревел. Но на этот раз в его крике было не только отчаяние и ярость. В нем была решимость. Не уничтожить, а защитить. Не отрицать, а вспомнить. Он взмахнул своим дымящимся тесаком, но не для атаки. Он с силой швырнул его в землю перед собой, прямо в сердце площади. Из лезвия ударил столб света – но не багрового, а золотисто-алого, как утренняя заря, теплого, как кровь. Свет не отталкивал «эхо». Он… заставлял их замедлиться. Их безумные, искаженные лица стали на мгновение четче, в их нечеловеческий вой стали вплетаться другие звуки – обрывки смеха, плач ребенка, слова давно забытой молитвы, шепот признания в любви. Это были не просто тени боли. Это были воспоминания о них самих. Об их жизни.

– Теперь! – крикнула Лилит, и в ее голосе звучали слезы. – Все вместе! Не разрушать! Помнить! Вспомнить их!

И все, кто был на площади – наши герои, раненый Кирилл, последние солдаты, женщины, даже дети, – закрыли глаза. И думали. Вспоминали тех, кого потеряли. Не с болью утраты, а с любовью. С благодарностью за то, что они когда-то были.

Свет от тесака Генерала слился с тенями Майи-воительницы, со строгим золотом Императрицы, с объединяющей волей самого Ивана. Он разлился по площади широкой, теплой волной, и «эхо» не исчезли. Они остановились, их формы стали меняться, становясь то четче, почти живыми, то снова прозрачными. И затем, один за другим, они стали медленно рассеиваться, не с визгом ненависти, а с тихим, похожим на облегченный вздох, звуком. Они не были уничтожены. Они были… отпущены.

На площади воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием и прерывистыми всхлипами. Багровое небо чуть посветлело, уступив место обычной, грязно-серой мгле.

Иван-генерал стоял на коленях, опираясь на свой тесак. Он тяжело, судорожно дышал. Аура вокруг него погасла, исчерпана до дна. Когда он поднял голову, в его глазах уже не было безумной ярости. Только бесконечная, копящаяся годами усталость, потрясение и пустота.

– Что… что вы сделали? – Он смотрел на свои руки, на которые медленно падали пепельные хлопья.

– Мы дали им то, что они хотели на самом деле, – сказал Иван, опускаясь рядом с ним на одно колено. – Их не забыли. И ты – не только оружие.

Генерал медленно, с трудом поднялся на ноги. Он обвел взглядом своих людей – несколько выживших, которые смотрели на него теперь не со страхом, а с немым вопросом. Затем его взгляд скользнул по новым союзникам, чужакам из иных реальностей.

– Мой мир все равно умрет, – констатировал он без эмоций, с холодной ясностью обреченного. – Я это чувствую. Он уже мертв. Это всего лишь агония.

– Но не сегодня, – сказала Ольга-императрица, подходя ближе. – И не так. У тебя есть выбор. Остаться и умереть с ним, исполнив свой долг до конца. Или пойти с нами и попытаться спасти другие миры, где агонию еще можно остановить.

Генерал долго смотрел на детей, прижимающихся к матерям, на своих верных солдат.

– Куда идти? – спросил он наконец, и в его голосе впервые за многие годы появилась нерешительность, смутная надежда на возможность иного пути.

– К Императору, – сказал Иван. – И он, наверное, меньше всего ждет помощи. И больше всего в ней нуждается.

Иван-генерал горько усмехнулся, и это было почти похоже на улыбку.

– Император? Ненавижу этих гордецов в золотых дворцах. Ладно. Пошли. Только… – он сделал паузу, снова глянув на своих людей, – только дайте мне минутку.

Он отвернулся и подошел к группе выживших. Он сказал им всего несколько тихих слов, положив руку на плечо самого старшего из солдат. Затем резко развернулся и вернулся к пришельцам, не оглядываясь. Он сделал свой выбор.

Следующий портал, который открыла Лилит, вел в ослепительный, наполненный стройной магической музыкой мир, где на месте их лагеря был вымощенный белым мрамором дворцовый комплекс, уходящий ввысь на сотни метров. Воздух дрожал от могучей, упорядоченной магии. Мир императора.

Глава 7. Алмазный трон

Переход был столь же резким, но на этот раз не в хаос, а в идеальную, выверенную до микрона стерильность. Их не вышвырнуло, а плавно, без малейшего толчка, выставило на идеально отполированный пол из белого мрамора с прожилками серебра. Воздух перестал пахнуть гарью и смертью. Теперь он был прохладным, чистым, с едва уловимым ароматом озона, металла и горного хрусталя.

– Ни пылинки, – прошептал Степан, и в его голосе прозвучало неподдельное изумление.

Они стояли в центре огромного, пустого зала. Сводчатый потолок терялся где-то в вышине, и его поддерживали колонны из чистейшего аквамарина, внутри которых пульсировал голубоватый свет. Стены были не из камня, а из сплошного, от пола до потолка, усиленного магией стекла. С любой точки зала открывался вид, от которого захватывало дух.

Простор отсутствовал. Вся видимая поверхность планеты, насколько хватало обзора, была покрыта идеальным, геометрически безупречным мегаполисом. Башни из хрусталя и серебра вздымались к небу, соединенные ажурными мостами-трубами, по которым бесшумно скользили капсулы транспорта. Зелени не было. Ни деревца, ни клочка травы. Только камень, металл и магия, подчиненные единому, неумолимому замыслу. Небо было неестественно чистым, лазурным, без единого облачка, и тоже, как почувствовал Иван, искусственным, гигантским куполом-иллюзией.

Тишина оглушала. Ни гула машин, ни голосов, ни ветра. Только едва слышное, убаюкивающее гудение самих башен, словно город был одним живым, дышащим механизмом.

– Великий Курск… – прошептал Романов, снимая монокль и протирая его с почти религиозным трепетом. – Легендарная столица Магической Руси. Я читал о ней в манускриптах. Считал сказкой.

– Сказка с душком, – хрипло проворчал Иван-генерал, сжимая рукоять своего тесака. Его запыленная, окровавленная форма и грубые доспехи выглядели здесь кощунственным пятном, оскорблением самой идеи порядка. Он смотрел на город с плохо скрываемым отвращением. – Склеп. Красивый склеп. Где все его обитатели? Спят в нишах, как «батарейки»?

– Порядок. Абсолютный и безупречный, – с неподдельным восхищением в голосе произнесла Ольга-императрица. Ее глаза блестели. Она видела воплощение своих самых смелых мечтаний. – Ничего лишнего. Никакого хаоса. Никакой грязи. Никаких лишних эмоций. Идеальная эффективность.

– Стабильность системы близка к абсолютной, – монотонно констатировал Степан-ученый, с интересом разглядывая ближайшую колонну. – Энергетические потоки идеально сбалансированы. Поразительно. Социальные показатели, судя по всему, также на пике. Никаких конфликтов.

– Нет конфликтов – нет жизни, – мрачно бросил Генерал.

Внезапно из стены бесшумно выплыла сфера из полированного металла. Она парила в воздухе на уровне их лиц, и с ее поверхности донесся механический, лишенный всяких интонаций голос:

– Неопознанные субъекты. Вы нарушили священное пространство Тронного зала Его Императорского Величества. Пройдите сканирование. Сопротивление бесполезно.

Из сферы выстрелили тонкие лучи сапфирового света, пробежавшие по каждому из них.

– Обнаружены аномальные квантовые подписи. Угроза стабильности империи. Запрашиваю инструкции.

Повисла пауза. Затем тот же голос – но теперь в нем появились едва уловимые ноты… любопытства? – прозвучал снова:

– Сканирование завершено. Интересно. Очень интересно. Проводите их в Приемную палату. Его Величество соизволит принять их.

Часть стены бесшумно отъехала, открывая длинный, сияющий белизной коридор. Сфера повисла в ожидании.

По пути их окружала все та же ледяная, безжизненная роскошь. Они не встретили ни души. Лишь изредка мимо проплывали такие же металлические сферы, исполняющие роль прислуги и стражи. Воздух гудел от скрытой мощи.

– Никакой тебе стражи у дверей, никаких придворных, – заметил Иван. – Только машины. Он настолько уверен в своей безопасности, что даже не выставляет охрану?

– Он не уверен. Он знает, – поправил его Степан-ученый. – Весь город – его охрана. Каждый камень, каждый поток энергии. Мы под постоянным наблюдением тысяч глаз. Попытка агрессии будет пресечена на уровне замысла.

Приемная палата оказалась круглым залом с куполом, на котором был нарисован идеально точный астрологический атлас этого мира. В центре зала на возвышении стоял один-единственный трон. Он был вырезан из цельного алмаза невероятных размеров, и внутри него пульсировал холодный, белый огонь. Это был не предмет мебели. Это был генератор, сердце всей имперской магии.

На троне сидел он.

Иван-император.

Он был облачен в строгий мундир иссиня-черного цвета, без единого украшения, лишь на высоком воротнике сияли два алмазных аксельбанта. Его лицо было бесстрастным, правильным, как у античной статуи. Волосы убраны в безупречно гладкий пучок. Руки в белых перчатках лежали на подлокотниках трона, и от них к алмазу тянулись тонкие, светящиеся нити энергии. Он не выглядел старым, но в его глазах стояла многовековая, нечеловеческая усталость правителя, несущего на своих плечах бремя целого мира.

Он наблюдал за ними, не двигаясь. Рядом с троном, чуть в тени, стояла фигура в темно-серых одеждах, с капюшоном, наброшенным на лицо. Скорее всего, Советник императора, безмолвный и неотступный.

– Итак, – голос Императора был тихим, но он заполнил собой весь зал, не требуя повышать тон. В нем звучала безраздельная власть. – Межмирные скитальцы. Вы посмели нарушить гармонию моей империи. Объяснитесь. Быстро.

Иван сделал шаг вперед, чувствуя на себе тяжелый, оценивающий взгляд своего двойника.

– Мы пришли с предупреждением. И с просьбой о помощи.

– Предупреждение? – Император едва заметно улыбнулся, уголки его губ дрогнули на миллиметр. – Моя империя стоит уже три столетия. Она пережила тридцать восстаний, два магических потопа и нашествие инфернальных сущностей с седьмого уровня реальности. Она стоит на фундаменте порядка и разума. Что может угрожать ей?

– То, что не подчиняется разуму и порядку, – сказала Лилит. – Боль. Пустота. Она пожирает миры. И ваш – следующий.

Император медленно повел рукой. В воздухе перед ним возникла сложная голограмма – карта его империи. Она сияла ровным, стабильным светом. – Мои системы контроля реальности фиксируют незначительные флуктуации на периферии. Ничего критичного. Энергетический баланс в норме. Вы либо обманываете, либо сами стали жертвой иллюзий.

– Он говорит правду, – вступил в разговор Степан-ученый, показывая свой планшет. – Ваши системы могут быть не откалиброваны на обнаружение этого феномена. Он работает на уровне метафизического распада, а не энергетического дисбаланса.

– Ваш «порядок» – это клетка, – хрипло сказал Иван-генерал, его грубый голос прозвучал как вызов в этой тишине. – А эта штука сожрет и тебя, и твою клетку, даже не поморщившись. Она просто сделает вид, что вас никогда не было.

Император впервые перевел взгляд на него, и в его глазах мелькнуло ледяное презрение.

– Твое присутствие оскверняет этот зал, солдатик. Ты – воплощение того хаоса, который я уничтожил здесь столетия назад. Ты несешь в себе семя распада. Твоя аура нарушает гармонию.

– Он несет в себе правду! – не выдержала Майя-воин, делая шаг вперед. Ее тени зашевелились у ног, встревоженные. – Мы только что были в мире, который погиб на наших глазах! Он был таким же, как мой! Таким же, каким скоро станет твой, если ты не поможешь нам!