Великий экспериментатор

– Всё-таки я бы хотел знать, где мы. Этот кто-то забрал все наши вещи, но при этом подготовил для нас мягкое ложе. Я всё же попробую прощупать стены, чтобы понять, как выбраться из этой комнаты. Не нравится мне чувствовать себя пленником, – признался я.

Не успел я решительно подняться на ноги, как маленькая обезьянка шмыгнула по шкурам через всё помещение и скрылась так проворно, точно просочилась сквозь стену.

– Видал? – обернулся я к Грумио. – Выход отсюда есть. Ты не поможешь мне?

– Думаю, к нам сейчас кто-нибудь придёт и всё разъяснит, – мой друг не торопился свешивать ноги с топчана на пол.

Я, однако, не собирался следовать его примеру, дожидаясь неизвестно чего. Придут так придут, я же пока сам поищу, как отсюда выйти.

Здоровенные булыжники, составляющие кладку, на ощупь оказались ледяными, так что стало ясно, зачем на пол набросали столько шкур. Точечное освещение было вделано прямо в камни, кабеля змейкой вились от одной светодиодной лампочки к другой. Внешне казалось, что все ниши под арками заделаны наглухо, но в то, что обезьяны, пусть маленькие и разбирающиеся в сложных головоломках, научились растворяться в воздухе, я не верил. Однако не успел я перейти к следующей стене, как стенка напротив наших кроватей буквально отъехала в сторону, и из темноты узкого тускло освещённого коридора к нам выступила высокая фигура худощавого человека в белом халате, которому на первый взгляд можно было дать немного за сорок.

– Здравствуйте! – поприветствовал он нас очень красивым глубоким голосом, который мог бы принадлежать какому-нибудь знаменитому оперному певцу.

Лицо его тоже оказалось очень благородным: высокий лоб, прямой классический нос и изящно очерченные губы. Вот только яркие голубые глаза смотрели холодно.

– Здравствуйте! – радушно отозвался Грумио; я же просто кивнул.

– Не часто одаривают нас своим посещением представители нашей собственной нации. Что ж, позвольте представиться. Я хозяин этого обособленного от мира уголка. Можете звать меня господин Рэкс.

– Я Грумио, а это Турин. Мы путешественники. Наш проводник монгол бросил нас, поэтому мы сбились с пути ещё несколько дней тому назад. Если бы вы нас не нашли, мы бы погибли от жажды.

Господин Рэкс не стал спрашивать, куда мы направлялись, и это сразу как-то насторожило меня. Не похоже, чтобы он сочувствовал нашему положению. И проход за его спиной тоже успел превратиться обратно в сплошную кладку, словно в его намерения не входило нас отпускать.

– Я знаю, кто вы и откуда. Я взял на себя труд просмотреть ваши вещи. Прошу прощения, но я должен был иметь представление, кого принимаю у себя. В качестве извинения я дал команду распечатать все ваши снимки. Вероятно, они представляют для вас большую ценность. Как мне сказали, на некоторых изображены достаточно редкие животные.

– Благодарим вас, но это было лишнее. Мы бы и сами могли их напечатать, тем более что наше путешествие ещё не окончено, – отозвался Грумио.

– Очень сожалею, но ваши дальнейшие планы на время придётся отложить.

– Что это значит? – вопросил мой друг, и в голосе его всё же проскользнула некоторая доля беспокойства.

– Уж не хотите ли вы сказать, – вступил я, – что являетесь врагом или приверженцем врагов нашего государства, а потому в отношении нас, своих соотечественников, вы уже приняли какое-то решение?

– Не стоит так горячиться, молодой человек, – отозвался только что представившийся нам господин, не меняя ни интонации голоса, ни выражения лица. – Я вовсе не питаю пристрастия ни к одной из воюющих сторон. Я вообще против любой войны.

– Как это против? – искренне удивился Грумио, но слова его не были расслышаны, так как их заглушил я.

– То есть мы всё-таки не ваши пленники и можем уйти, когда нам заблагорассудится?

– Пленники? – со смешком переспросил он. – Вовсе нет. Вы мои гости и вправе располагать моим гостеприимством. Но уйти вы не можете, это правда. Я не могу допустить, чтобы вместе с вами в свет вышли мои секреты прежде того времени, когда я закончу все свои эксперименты.

– Какие секреты? Мы не знаем ни вас, ни чем вы тут занимаетесь, да нас и не интересует это. Если отпустите, мы поклянёмся, что ни одной живой душе не обмолвимся о нашей с вами встрече.

– Не пойдёт. Вы уже знаете это место, а через вас рано или поздно узнает кто-нибудь другой. Вы оба ещё не служили в армии, поэтому не в курсе, что порой человек, находящийся без сознания, способен выболтать самые важные государственные тайны. Никто не должен знать обо мне и моей деятельности, иначе эта проклятая война вообще никогда не закончится.

– Верно, вы отстали от мира, если не знаете, что за пацифизм в наши дни полагается лишение свободы на десять лет, – молвил я, намереваясь припугнуть этого несговорчивого дядьку.

– А чем конкретно вы занимаетесь, позвольте спросить? – полюбопытствовал Грумио. – Раз нам всё равно придётся, как вы сказали, у вас подзадержаться.

Странный парень! Его собираются держать взаперти, точно тюремного заключённого, а он ведёт себя так, словно попал на интересную экскурсию. И конечно после такого вопроса мои слова были пропущены этим типом мимо ушей.

– Да, думаю, я могу немного рассказать о себе. Уже очень давно не имел я собеседников со своей родины. Стул мне! – громко возопил он и хлопнул в ладоши.

Тотчас в нашу комнату ворвалась стая мелких, но ловких обезьян. Это были очень странные создания с красивой шерсткой: серебристой, пегой, рыже-золотой, у одной даже с красноватым отливом. У кого уши были украшены пучками длинных волос, напоминавшими цветы; у кого длинные солидные усы имелись; у некоторых была буквально корона на голове из длинных белых волос. Четыре из них тащили массивный стул, каждая держала его ножку, но двигались зверьки очень слаженно. Две другие поставили перед нашими кроватями низкий вытянутый столик. Остальные несли какой-нибудь столовый прибор или блюдо. Все они передвигались исключительно на задних лапах. В момент перед нами оказался накрытый стол с горячим дымящимся супом и холодными закусками. Не были забыты даже салфетки, сложенные треугольником. Подготовив нам трапезу, обезьяны всей гурьбой кинулись к стене, и мне снова показалось, что они прямо растворились в воздухе перед ней, хотя смотрел я внимательно.

– Угощайтесь, пожалуйста! Вы проделали долгий путь, полный лишений, а мы хоть и живём под землёй, но можем себе позволить не синтетическую пищу, – радушно обвёл стол с яствами рукой загадочный господин Рэкс, одновременно ведущий себя и как тиран, и как благожелательный джентльмен.

Мы с Грумио переглянулись, и оба уселись по разные концы от столика на своих постелях. Босые ноги утопали в колючем верблюжьем меху. Мой друг налил супа сперва в мою тарелку, а затем и себе. Я действительно истосковался по горячей жидкости. Мешая ложкой, чтобы остудить, слушал первый вопрос Грумио.

– Эти обезьяны, они понимают всё, что вы им говорите?

– Да. Это игрунки. Они сообразительны и очень ловки, а от природы любопытны, поэтому легко обучаются всему новому. Мои незаменимые слуги.

– А вот тот детёныш, который сидел с нами, мне показалось, он возился с кубиками-рубиками?

– Вам не показалось. Саша нет ещё и двух лет, а он уже умеет решать сложные математические задачи. Он детёныш бонобо. Бонобо – карликовые шимпанзе, самые умные существа в зверином царстве. Но, позвольте, я расскажу о себе и своём роде занятий по порядку.

Тут я сделал первый глоток супа и оценил его вкус по достоинству. Если поверить и в то, что наш обед в этом странном мире был приготовлен обезьянами, то они очень недурные повара.

– Когда я был студентом, война длилась уже одиннадцатый год. Я был ребёнком, когда она началась, и плохо помню, что послужило её началом. Какую-то ерунду не поделили политики, как кость, из-за которой устраивают грызню бродячие собаки. И война эта не может закончиться до сих пор, хотя это и не имеет отношения к моему повествованию. Мне, как и вам, в скором времени предстояло уйти в армию, чтобы отдать всё лучшее, что есть во мне, на благо родины – свои знания, свои руки, которые могли творить удивительные вещи, наконец, свою жизнь. Только я не хотел. Я не видел смысла в том, чтобы быть убитым, а убивать других было противно моей натуре. Я знал, что достойным образом могу послужить своей стране вдали от фронта. Вот только политика государства была таковой, что все молодые люди обязаны были служить, и даже то, что я выбрал своей специальностью биохимию, не могло избавить меня от службы и отправки на передовую. К слову сказать, во времена моей молодости мысли о мире и неприятии войны ещё не находились вне закона.

Лет в четырнадцать-пятнадцать меня возмутила несправедливость того, что каждый мужчина должен был отдать часть своей жизни ради бессмысленной войны, которая велась отнюдь не за правое дело, а ради амбиций власть имущих. Более того, уходя на фронт, некоторые не просто не возвращались, а возвращались искалеченными, калеками телесно или психически нестабильными, и весь остаток жизни многие семьи должны были расплачиваться за решение правительства начать боевые действия, потому что однажды подобная мысль показалась им достойной того, чтобы претворить её в жизнь. Сколько мужчин не могли заниматься прежним видом деятельности, который представлял для них смысл жизни, потому что возвращались безрукими или безногими! Сколько матерей проливало слёз по скончавшимся в больнице от полученных ран сыновьям! Сколько женщин оставалось старыми девами, потому что мужчин просто не хватало для каждой! От всех этих вопросов правительство старалось откупиться только ужесточением старых законов и выдумкой новых, больше ничем.

Я считал, что нашёл решение, как только начал серьёзно интересоваться биологией. Человекообразные обезьяны – вот, в ком крылся выход для нас. Самые умные представители животного царства. Ловкие, сильные. Если обучить их стрелять, показать врага, они вполне могут заменить мужчин, и те будут жить обыденной жизнью мирного времени, а обезьяны начнут воевать за них и выигрывать на полях сражений, а если умрут, так человеческие семьи не будут страдать от этого.

Эти мои первые намётки и стали в дальнейшем смыслом моей жизни, целью моей научной деятельности, и, так как я был единственным сыном очень богатого человека, я имел возможность постепенно осуществлять свои замыслы. Конечно, на это требовалось какое-то время. Когда я с отличием завершил обучение, папаше при помощи денег удалось выбить для меня некоторую отсрочку – несколько лет на продолжение научно-исследовательской деятельности. За эти годы я добился некоторых успехов, но требовалось ещё немного времени для благополучного завершения всех опытов. Я решил покинуть страну до наступления моего срока прохождения службы. С тех пор надо мной нависает угроза тюремного заключения, вернись я на родину. Поэтому я не могу вернуться иначе, чем с полной победой, а она уже близка как никогда. И я надеюсь, что за такие заслуги для страны наказание для меня не последует.

Папаша мой знал, чем я занят, и полностью одобрял мою работу. Это он помог мне скрыться, это он при помощи всё тех же денег разыскал для меня в Монголии это прекрасное убежище – обширный подземный комплекс посреди гобийской пустыни, где когда-то располагалась военная база. По первости он помогал мне обустраивать здешние помещения наисовременнейшим оборудованием и поставлял первые партии обезьян нелегальным путём. После его смерти, всецело завладев его состоянием, я уже мог ни в чём не ограничивать собственные потребности и превратил это место в собственное царство. Вы сможете осмотреть его сами несколько позже.

Примерно в это же время моя страна добавила ещё один жёсткий пункт к добавочному законодательству, действующему в военное время. Вы и сами его хорошо знаете. Отныне каждая женщина страны, начиная с двадцатилетнего возраста, обязана была произвести на свет как минимум четырёх детей, так как страна нуждалась в восполнении населения из-за постоянных потерь. Я снова посчитал такой расклад несправедливостью. Что, если женщина не хочет быть матерью, а желает строить карьеру? Что будет с её молодым организмом, отдающим все силы на вынашивание четырёх и более детей? Что будет с загубленной молодостью, если в двадцать лет она должна начать исполнять государственную норму в ущерб собственным представлениям о жизни? Я знал, что должен делать. Пусть обезьяны научатся вынашивать человеческих детёнышей, пусть они занимаются их кормлением и уходом за ними во младенческом возрасте, пока они не подрастут, если их человеческая мать по каким-то причинам не хочет или не может этого делать. Пусть молодые женщины ведут ту жизнь, которую хотят, а обезьяны будут трудиться вместо них. С такими мыслями я начал ещё одно направление в своих экспериментах.

Тут господин Рэкс умолк. Он сказал самое лучшее о себе, о чём давно мечтал, добровольно изгнав себя из мира людей, и теперь не мог собраться с мыслями, чтобы продолжить дальше.

– И вам удалось? – поторопил его с продолжением Грумио.

– Что? – не понял его учёный, всё ещё не в состоянии сконцентрироваться.

– Удалось сделать так, чтобы обезьяны могли производить на свет людей? – пояснил мой друг.

– Ах, это… Об этом вам лучше всего расскажет мой помощник. Два последних года всецело занимается этой проблемой именно он.

Через несколько дней, когда вы окрепнете после всех перенесённых лишений, я проведу для вас экскурсию по всему комплексу лабораторий. Надеюсь, вы увлечётесь моим делом и захотите стать моими помощниками. Сейчас же я вынужден вас покинуть, но не беспокойтесь, к вашим услугам всевозможные удобства, какими пользуюсь я сам. Оставляю здесь обезьян, они удовлетворят любые ваши пожелания. Как я уже сказал, они всё понимают, только говорить не способны.