Дети времени (Дети века)

– Чтобы ты не топтал его, – ответил Юлий. Приятели изрядно вымазались красками, и пока Виллац моет холодной водой руки и лицо, Юлий участливо смотрит на него.

– А ты что же, не станешь мыться? – спрашивает его Виллац.

– Нет, надо поторопиться, – говорит Юлий, – отлив начался.

Юлий чувствует себя не совсем ловко; он просит Виллаца спуститься с лестницы потихоньку: они могут встретить Давердану, а она не раз дома награждала брата колотушками. По предложению Юлия, Виллац должен спуститься сперва, а затем, если все благополучно в коридоре, кашлянуть. Виллац уходит.

Юлий оборачивается к столу и берет резиновый мячик, который заметил между прочими вещами: игрушка может пригодиться. Виллац кашляет, и Юлий тихонько скользит по лестнице.

Они пошли к морю и стали искать морских звезд, ракушки и камешки. Они выстроили на песке из камней дом и хлев, в хлев загнали скотину; скотину же представляли из себя различные раковины; коров они раскрасили, какую пятнами, какую полосами; краской послужила смесь кирпича со слюной. И, Боже мой, как они увлеклись игрой, хотя оба были уже большие мальчики.

Юлий проголодался и собрался идти домой. Но как же так расстаться именно теперь, когда было веселее всего? Виллац с содроганием подумал, что он пропустил обед; но разве он мог помнить о нем, когда даже не чувствовал намека на голод? Теперь же голод дал себя знать вдруг очень сильно, и он пошел за Юлием к нему в дом.

– А, к нам идет дорогой гость? – говорит мать Юлию.– Садись, Виллац. Ешь, Юлий. Где вы были?

– Был с Виллацем, – отвечает Юлий.

– Ты в дом к нему, конечно, не заходил?

– Как не заходил? Мы сидели и раскрашивали картинки. Спроси у самого Виллаца.

– Удивительно! – говорит мать, и чувствует прилив женской гордости.

Дочь, Давердана, горничной в Сегельфоссе, а теперь и Юлий побывал там.

Юлий быстро принимается уплетать селедку и картофель не пользуясь ни ножом, ни вилкой; тарелка у него четырехугольная, деревянная, – все совсем необыкновенное. Виллац чувствует ужасный приступ голода.

– Кажется, селедка и картофель вкусные? – говорит он.

– Да, жаловаться нечего; этого добра у нас довольно!– отвечает женщина.– Что бы мы могли еще предложить Виллацу? Может, ты скушаешь ломоть хлеба с маслом? Нет, этого и предлагать нечего.

– Благодарю, я съем, – отвечает Виллац. Он никогда еще не испытывал такого голода. Женщина намазывает маслом большой ломоть хлеба, толчет бутылкой темный леденцовый сахар и посыпает им хлеб.

– Ну, вот, попробуй. Как понравится?

Виллац съел все; ему никогда не приходилось есть лучшего хлеба с маслом. Этот хлеб с коркой и хрустевшим сахаром был для него неизвестным лакомством; он решил просить мать ввести его в употребление дома.

Мальчики убежали опять, и снова началось веселье. Этот Юлий был молодец, настоящая находка для Виллаца; он был проворен, ловок и во всех выдумках всегда первым. Он умел здорово ругаться и знал удивительно много. Мальчики взобрались на крышу кирпичного завода, и теперь предстояло спуститься вниз. Пришлось пятиться на четвереньках и нащупывать крышу ногами; и несколько раз их постигла неудача; наконец, Виллацу надоело, и он спрыгнул. Это ему удалось, и он предложил великодушно товарищу подхватить его, когда тот последует его примеру. Но Юлий не решался, он несколько раз пускается в путь, но каждый раз отказывается от намерения.

– Я не боюсь; а только можно насмерть расшибиться, – говорит он.

Наконец он снова принимается за первый способ, то есть пятится и, проползши некоторое пространство, спрашивает:

– Еще далеко?

– Нет, – отвечает Виллац, – из этого опять ничего не выйдет; прыгай!

Долго сидел Юлий, свесив ноги, но не решался прыгнуть; он опять стал ползать по крыше; но, наконец, отказался от попытки; находя свое положение безнадежным, он разревелся и объявил, что не может дольше висеть.

– Да прыгай! – крикнул ему Виллац.

Юлий зажмурил глаза и прыгнул.

– Вот видишь, вовсе не так опасно! – сказал Виллац. Но Юлий немного ушибся. И теперь, чувствуя себя вне опасности, начал браниться.

– Да ты взгляни только, как я расшибся, – говорил он, показывая синяки и шишки. – Нет, скажу тебе, нелегко спрыгнуть с такой высоты!

Но что это такое? Мячик выпал из кармана Юлия и лежал у их ног.

– И у тебя такой мячик? – спросил Виллац.

– Мячик? Да, он, может, лежал здесь прежде, – ответил Юлий.

Но вдруг одумался и сознался, что взял мячик только для того, чтобы было чем поиграть.

Они бросают мяч, ловят его, резвятся, словно жеребята. Луг велик, и небо высоко; их смех и крики звучат, как крики чаек. Но вот мячик упал далеко в траву, среди камней, совсем далеко. Они ищут и ищут; мяча нет. Ничего не остается, как бросить его.

К ним приближается маленький Готфрид из одного соседнего дома на пригорке.

Он, должно быть, видел, в каком знатном обществе играет Юлий, и тихонько, робко подходит, чтобы принять участие в игре.

– Вот идет Готфрид, – кричит Юлий и бежит.– Удерем!

Они бегут; Готфрид же так растерялся, что начал рвать траву на лугу и не шел дальше, наконец, сел на землю и продолжает рвать.

– Чего нам удирать? – сказал Виллац.

– А вот я тебе скажу, – ответил Юлий.– Я не хочу вести знакомства с таким, как этот Готфрид. Больше ничего не прибавлю. Виллац не понял ничего; но Готфрид после того стал еще больше интересовать его.

– Его мать воровала яйца диких птиц на берегу.

Но это не уменьшило интереса, внушаемого Готфридом; товарищ, у которого была такая мать, представлялся ему чем-то загадочным. Чтобы отвлечь внимание от Готфрида, Юлий сказал:

– Что ты думаешь о ягнятах, которые не родятся живыми?

Вот это уж загадка для Виллаца. Он сидел, открыв рот.

Юлий сказал:

– Если у овцы ягненок не родится, он гниет в ней.

– Вот как? – переспросил Виллац.– Гниет?

– Да. У нас была овца, с которой это случилось. Нет, ты посмотри на Готфрида; он уселся посреди поля. Чего этот негодяй сидит там?

Но тут ему в глаза бросается нечто другое; на дороге показался всадник, – поручик.

– Вон там твой отец! – шепнул он и без дальнейших размышлений пустился наутек.