Мистерии

– Что за новости! Вы не можете выпить пива? Не можете?!

– Нет, благодарю вас, не сейчас.

– Вы не сейчас меня благодарите? Позвольте, а когда же вы меня благодарите? Ха-ха-ха! Ведь вы сын пастора. Следите за своей речью.

– Вы меня не так поняли, но что поделаешь…

– Бросьте, не валяйте дурака. Что это с вами случилось?

Поверенный силком сажает Минутку на стул, тот покорно сидит несколько мгновений, но потом вскакивает.

– Нет, отпустите меня, – просит он, – я не в состоянии пить. Я теперь переношу питье еще хуже, чем прежде, бог его знает почему. Я и опомниться не успеваю, как уже пьян, пьян в стельку.

Поверенный встает, пристально глядит на Минутку, сует ему в руку стакан и приказывает:

– Пейте!

Пауза. Минутка поднимает глаза, откидывает со лба волосы и долго молчит.

– Хорошо, чтобы вам угодить. Но только несколько глотков, – добавляет он. – Я лишь пригублю, чтобы иметь честь с вами чокнуться.

– Пейте до дна! – кричит поверенный и отворачивается, чтобы не расхохотаться.

– Нет, до дна я не смогу. Никак не смогу. Почему я должен пить пиво, если моя утроба его не принимает? Не сердитесь на меня, не хмурьте из-за этого брови. Ну хорошо, я готов выпить все до дна, если уж вы так настаиваете. Надеюсь, пиво не ударит мне в голову. Смешно, конечно, но я совсем не переношу спиртного. Ваше здоровье!

– Пейте до дна, до дна! – снова орет поверенный, – все, до капли! Вот так, это я понимаю. Ну-с, а теперь присядьте и начните корчить рожи. Для начала поскрипите немного зубами, а потом я отрежу вам бородку, и вы сразу помолодеете на десять лет. Но для начала – поскрежещите зубами!

– Нет, не буду я этого делать, не могу в присутствии чужих людей. Вы не должны этого требовать. Я в самом деле не буду, – говорит Минутка и поднимается, чтобы уйти. – Да и времени у меня нет, – добавляет он.

– Нет времени? Вот беда! Ха-ха-ха! Да, беда, ничего не скажешь. Времени нет, говорите?

– Да, сейчас нет.

– Послушайте, а что, если я вам скажу, что давно уже намерен купить вам новый сюртук взамен вот этого старья… Дайте-ка пощупать, да он ни к черту не годен. Глядите сами! Пальцем дотронешься, и ему конец. – Поверенный ткнул пальцем в маленькую дырочку в сюртуке. – Вот видите, материя так и ползет, совсем истлела. Нет, вы только поглядите, поглядите сами!

– Оставьте меня, Христом-богом молю! Что я вам сделал? И не рвите мой сюртук.

– Да говорят же вам, что я завтра подарю вам новый. Я обещаю вам это в присутствии – дайте-ка посчитать – раз, два, три, четыре… семь – в присутствии семи человек! Да что это с вами сегодня? Надулся, сердится! Готов нас всех растоптать. Да, да, готов! И все из-за того, что я, видите ли, посмел дотронуться до его сюртука.

– Извините меня. Я вовсе не сержусь. Вы же знаете, я стараюсь угодить вам во всем, но…

– Ну так угодите мне и сядьте вот сюда.

Минутка откидывает со лба прядь седых волос и садится.

– Вот и хорошо. А теперь угодите мне еще раз и поскрежещите немного зубами.

– Нет, этого я делать не буду.

– Значит, не будете? Да или нет?

– Боже милостивый, что же я вам такого сделал? Оставьте меня, пожалуйста, в покое. Почему я должен быть для всех шутом гороховым? Вот тот незнакомый господин глядит в нашу сторону, я это заметил, он не сводит с нас глаз, и, должно быть, тоже потешается. Как только вы сюда приехали, чтобы занять место поверенного, в первый же вечер доктор Стенерсен научил вас издеваться надо мной. А теперь вы даете такой же урок вон тому господину. Один учит этому другого.

– Так как же, да или нет?

– Нет! Слышите вы, нет! – кричит Минутка и вскакивает со стула. Но, словно испугавшись своего отчаянного поступка, он тут же вновь плюхается на стул и бормочет: – Да я уже и не могу скрежетать зубами, поверьте мне.

– Не можете? Ха-ха-ха! Еще как можете! Вы отлично скрежещете зубами!

– Богом клянусь – не могу.

– Ха-ха-ха! Вы же в тот раз скрежетали.

– Да, но тогда я был пьян, я ничего не помню, у меня все плыло перед глазами. А после я два дня болел.

– Что правда, то правда, – говорит поверенный, – вы тогда были пьяны, с этим я не спорю. Но к чему, позвольте вас спросить, вы болтаете об этом при посторонних? Этого я от вас не требовал.

Тут хозяин выходит из кафе. Минутка молчит. Поверенный глядит на него и спрашивает:

– Ну, так как же? Долго прикажете ждать? Вспомните о новом сюртуке.

– Я о нем помню, – отвечает Минутка, – но я не хочу и не могу больше пить. Так и знайте!

– Можете и хотите! Слышите, что я говорю? Можете и хотите – говорю я. А если нет, я сам волью вам пиво в глотку…

С этими словами поверенный вскакивает с места, держа стакан Минутки в руках.

– Открывайте пасть! Живо!

– Видит бог, я не хочу больше пива! – кричит Минутка, бледный от волнения. – И никакая сила на свете не заставит меня больше пить. Вы должны извинить меня, но мне делается дурно от пива. Вы даже представления не имеете, как мне потом бывает худо. Сжальтесь надо мной, умоляю вас. Уж лучше… лучше я поскрежещу зубами без пива.

– Что ж, это другое дело. Это, черт возьми, совсем другое дело, если вы готовы скрежетать всухую.

– Да, уж лучше я поскрежещу просто так, без пива…

И Минутка под пьяный хохот присутствующих принимается наконец скрипеть своими ужасными зубами. Нагель, по-видимому, все еще читает газету. Он сидит совершенно неподвижно на своем месте у окна.

– Громче, громче! – орет поверенный. – Скрежещите громче, а то мы вас не слышим.

Минутка сидит на стуле прямо, вцепившись руками в сиденье, словно боится упасть, и скрипит зубами столь усердно, что голова у него трясется от напряжения. Присутствующие хохочут, крестьянка заливается так, что слезы текут у нее из глаз, она просто заходится от смеха и даже два раза харкает на пол, просто так, от восторга.

– Боже праведный, вот умора… Умрешь от смеха! – стонет она. – Ну и шутник этот поверенный…

– Все! Громче не могу, – говорит Минутка, – в самом деле не могу, бог мне свидетель! Поверьте, у меня больше нет сил.

– Нет уж, нет… Отдохните немножко и валяйте снова. Поскрежетать зубами вам еще придется. А потом мы вас побреем. Выпейте-ка пиво. Пейте, пейте, вот ваш стакан.

Минутка качает головой и молчит. Тогда поверенный вынимает кошелек и, положив на стол монету в двадцать пять эре, говорит: