Признания в любви. «Образ чистой красоты» (сборник)

Но сначала не желала вовсе никаких гонораров, я желала стать образцовой хозяйкой и матерью! Училась готовить блюда итальянской кухни, печь деревенский хлеб, полюбила спагетти… с удовольствием возилась с нашими двумя собаками, множеством кошек и очаровательным осликом… просто жила…

Иногда в гости приезжали две занимательные пары – Карло Понти со своей прекрасной возлюбленной Софией Лорен и Дино де Лаурентис с божественной супругой Сильвано Монгано. С их появлением шум поднимался невообразимый, итальянцы есть итальянцы, мне начинало казаться, что даже воздух вокруг бурлит от их страстей.

Представьте себе: две роскошные красавицы-итальянки, рослые, длинноногие, с осиной талией и крепкой грудью, большеглазые и безумно эффектные, а рядом лысоватые, полноватые возлюбленные, каждый из которых на полголовы ниже. Но в глазах красавиц откровенное восхищение и любовь, и энергия у всех четверых через край.

В сентябре Софии исполнилось двадцать, в тот же день закончились их съемки в «Золоте Неаполя», и Карло Понти сделал своей протеже роскошный подарок – кольцо с бриллиантом. Это означало бы предложение руки и сердца, не будь Понти… женат! В первый же приезд София осторожно поинтересовалась у меня:

– Вы с Мелом обвенчаны?

– Да.

– В католической церкви?!

– Нет, протестантской.

– Молодцы. А мой Карло венчан в католической, потому развестись не сможет… – В ее огромных прекрасных глазах появилась настоящая грусть, которая тут же сменилась почти лукавством. – Но я буду жить с ним и так! Лучше невенчанный муж, чем никакого. – И неожиданно серьезно вздохнула: – Просто я его люблю.

Вот этого могла бы не говорить. Удивительно, но красавица София действительно обожала своего не такого уж красивого Понти. Вообще, эта удивительная, никогда не унывающая женщина словно одаривала своей красотой всех вокруг, как солнце лучами. Вот у кого поучиться вести себя с журналистами и поклонниками! До сих пор поражаюсь, как ей удается казаться очень доступной и одновременно недосягаемой.

Понти и Лаурентиса считали настоящими акулами киноиндустрии Италии. Наверное, так и было, но тогда я еще не имела с ними дел как с продюсерами, на виллу приезжали два шумных, веселых человека со своими обожаемыми женщинами, поднимался невообразимый гвалт, звучал заразительный смех, громкая речь, а я пыталась продраться через жуткий акцент еще не слишком хорошо говорившей по-французски Софии.

Их любовь с Понти оказалась навсегда, она разрушила все преграды, даже сопротивление Ватикана. София с огромными трудностями родила двух сыновей и прекрасно их воспитала. Удивительно, но актриса, немало игравшая взбалмошных красоток, больше всего мечтала стать просто матерью. Это сближало нас, я ведь тоже хотела быть хорошей мамой.

Мы имели слишком разный темперамент. София по-итальянски энергична, она таковой и осталась, но со временем научилась не изливать свою энергию на всех и стала чуть потише.

Я, воспитанная строгой мамой в традициях семейства ван Хеемстра («женщины нашего круга не позволяют себе излишних эмоций, а уж демонстрировать их вообще недопустимо!»), могла изливать темперамент только в танце.

Подругами мы с Софией стали позже, когда наша с Мелом и их с Карло виллы в Швейцарии оказались по соседству. У меня уже был толстячок Шон, а София никак не могла родить. Я тоже родила не с первой попытки, были выкидыши и рождение мертвого ребенка, но Шон родился крепким и здоровеньким. Когда Карло Понти уезжал по своим делам, а Мел по своим, София приезжала ко мне, мы укладывали Шона спать, отправлялись на кухню, я варила макароны по-итальянски, и мы подолгу болтали или просто молчали, как обыкновенные женщины, ждущие возвращения своих необыкновенных мужчин.

София уже научилась при мне несколько сдерживать свой темперамент, видно, понимая, что голландке трудно воспринимать бурные итальянские страсти, в жизни она оказалась простой и доброжелательной. С каждым годом расцветая, София ничуть не боялась играть роли, отнюдь не подчеркивающие ее красоту, а словно стремившиеся скрыть, зато какова игра! Когда нас одновременно номинировали на «Оскара» – меня за роль Холи Голайтли в «Завтраке у Тиффани», а Софию Лорен за Чезарию в «Чочаре» («Двух женщинах») и статуэтка досталась Софии, я не расстроилась, слишком сильной была ее игра в этом фильме.

У этой женщины не тысячи, а миллион ипостасей, и все София исполняет отлично. Воспитанная в кварталах для бедных, она умеет выглядеть настоящей королевой, красавица, к ногам которой готовы упасть все мужчины мира, по-настоящему любит своего Карло, светская львица, величественная на официальных приемах, изумительно проста в общении, она все-таки сумела родить двоих детей и стать прекрасной матерью. Королева, играющая простых сельских женщин или с аппетитом уплетающая спагетти, повелительница, с тоской, по-бабьи подпершая рукой красивый подбородок, взирающая на сладко спящего Шона, умудрявшаяся одновременно быть и выглядеть сексапильной красоткой и озорной девчонкой…

О Софии можно писать долго и восторженно, но все вокруг не хуже меня знают перипетии ее судьбы и ее умопомрачительную красоту, как внешнюю, так и внутреннюю. Она настоящая всегда, везде и во всем.

Но тогда наша дружба только начиналась, нам не удалось стать неразлучными подругами, потому что жизнь постоянно разводила по разным странам и даже континентам, но за те счастливые часы, что я просидела на кухне вместе с Софией Лорен, я благодарна судьбе.

Теперь всеми контактами с «Парамаунтом» ведал Курт Фрингс, что сильно облегчило мне существование. Я могла предаваться радостям жизни. Выезжала куда-либо не часто, однажды я рискнула сделать это без Мела и пожалела.

Это была благотворительная поездка в Амстердам, чтобы помочь собрать средства в помощь ветеранам войны. Сначала все шло хорошо, но, когда в газетах появилось сообщение, что в Амстердам приехала исполнительница главной роли в «Римских каникулах», покоя не стало не от репортеров, а просто от желающих получить автограф, сфотографироваться или хотя бы прикоснуться ко мне. Когда в одном из больших магазинов толпа едва не разнесла отдел, в котором я оказалась, стало понятно, что без охраны, причем немалой, никуда ни выходить, ни выезжать нельзя.

Я извинялась перед администрацией магазина за то, что по моей вине едва не случился погром, а они передо мной, что не обеспечили звезде достойную охрану. С тех пор я никуда не выбиралась, предварительно не удостоверившись, что эта охрана обеспечена. Это не каприз звезды, а понимание, что из-за поведения толпы могут пострадать невинные люди.

Мел вел тяжелые переговоры о съемках «Ундины», но они шли неудачно. Продюсеры не желали просто переносить на экран созданную версию спектакля, потому что вдова автора пьесы Жироду запросила слишком большую сумму за право экранизации, а Мел не желал участвовать в сказке, когда-то написанной де Ла Мотт Фуко, на основании которой Жироду создал пьесу. Мел понимал, что там его роль будет сокращена до неузнаваемости. Однако у нас просто заканчивались деньги, стало ясно, что совсем скоро предстоит сниматься где угодно и в какой угодно роли, чтобы просто жить.

Но хуже всего, что я не смогла доносить ребенка! Выкидыш вызвал новый приступ страшной депрессии. Жить просто не хотелось. Неужели я измотана настолько, что не смогу стать матерью?

Мама и Мел всегда считали, что лучшее средство от депрессии – работа, и чем больше этой работы, тем скорее человек приходит в себя. Весной мы дали согласие на съемки в «Войне и мире» – Мел в роли князя Андрея, а я в роли Наташи Ростовой. Курт получил задание выжать из продюсеров как можно больше, мы не желали экономить каждый цент, хотя и не намеревались покупать огромные виллы или яхты.

Все время шли разговоры о том, что Мел на меня давит, полностью подчинил своей воле, принимает за меня решения, что я люблю его больше, чем он меня… Тогда я категорически это опровергала, а теперь понимаю, что так и было. Любил ли Мел меня? Безусловно, иначе я никогда бы не связала жизнь с таким человеком. Он любил и защищал, иногда излишне рьяно. Разница между нами была в том, что при всей своей любви к игре я предпочла бы быть женой и матерью, не гналась за славой, уже познакомившись с ее оборотной стороной, не хотела выкладываться на сцене или площадке до полного изнеможения. Мел, напротив, был крайне честолюбив, для него слава и ее мишурный блеск значили слишком много. Славы муж хотел и для меня, и для себя. Это не всегда получалось.

Муж пригласил поработать со мной журналиста Генри Роджерса, который готовил интервью, фотосессии и планировал предстоящие встречи. Но при одной мысли о необходимости снова и снова улыбаться перед объективом у меня портилось настроение. Сама себе я все больше напоминала принцессу Анну, которой удалось скинуть жмущую туфельку, но совершенно не хочется надевать ее обратно. Мел никак не мог этого понять:

– Неужели всего за несколько месяцев тебе успела так надоесть слава? Одри, ведь ты актриса, ты должна уметь и любить сниматься.

– Я хочу быть женой.

Но я понимала другое: он прав, сниматься нужно, иначе нам просто не на что будет жить. Сейчас я могу признать: да, Мел давил на меня, но у меня было сильно желание спрятаться за его спину, не заниматься ничем, кроме самих съемок, не решать никакие финансовые и деловые вопросы. Если уж выезжать из своего убежища в Альпах, то только ради самих съемок, ни позировать перед фотографами, ни спорить с продюсерами мне не хотелось. Мел был широкой спиной, за которой я предпочитала прятаться.

К сожалению, эта готовность подчиняться переросла в нечто большее – Мел стал просто распоряжаться моей жизнью. Если бы при этом он запер меня на вилле «Бетания», которую мы сняли, я не была бы против, но он постепенно стал диктовать мне все: что играть, что носить, что говорить, как себя вести.

А я хотела одного: ребенка!

«Война и мир»

На съемках и в жизни

У Дино де Лаурентиса имелась причина для визитов в наш дом в Бюргенштоке, он затевал огромный проект – фильм по роману русского писателя Льва Толстого «Война и мир» – и предложил Мелу роль князя Андрея. В первый же день Мел предупредил меня, чтобы не вела никаких переговоров и не поддавалась ни на какие хитрости Лаурентиса:

– Одри, он явно хочет видеть тебя Наташей Ростовой.

– Нет, я же ношу ребенка!

– Потому и говорю, чтобы лучше помалкивала.

Карло Понти и Дино де Лаурентис все делали с размахом: если жениться, так на самых красивых актрисах Италии, если снимать, так громадные эпопеи с сумасшедшим ценником. Курт говорил, что таких не грех и немного обобрать. Не знаю, как про «обобрать», но гонорар у меня был просто сказочный, он в тридцать раз превышал оплату съемок в «Сабрине», а о «Римских каникулах» и говорить нечего. У Мела было много скромней, но, когда я попыталась сопротивляться, они с Куртом просто заставили меня замолчать!

Весь фильм был немыслимо дорогой, масштабный, сложный и… настолько же неподготовленный. Понти и Лаурентис почему-то очень спешили, назначив начало съемок на 1 июля. Замечательный режиссер Кинг Видор метался, спешно подбирая полсотни актеров на роли со словами; костюмеры шили больше двадцати тысяч костюмов, просто купить которые, как для «Сабрины», было невозможно; со всей Европы свозили лошадей, которых требовалось около десятка тысяч; для съемок русской зимы посреди итальянского жаркого лета грузовики везли сотни тонн искусственного снега; военные музеи скрепя сердце поставляли из своих запасников старинные пушки…

Все крутилось и вертелось, шли примерки, готовились декорации дворцов и деревень, не было только одного – сценария!

Продюсеры сделали страшное: получив перевод огромного романа, они разбили его на части и отдали каждую своей группе сценаристов, нимало не заботясь, что разные люди напишут в разном стиле. Работа проведена спешно – за три недели, – и результат получился соответственный. Кинг Видор рассказывал, что схватился за голову, увидев сценарий в полтысячи страниц, каждая часть которого существовала самостоятельно.

Тогда спешно пригласили нескольких писателей, чтобы выправить ситуацию. Все равно фильм был очень длинным, и смотреть его тяжело.

Ставку делали на красивые виды, масштабность съемок и тонкую игру актеров. Но играть тоже оказалось нелегко. Наташа Ростова не Сабрина, а «Война и мир» не комедия, характеры героев должны быть в развитии, но его не было, как не всегда бывала единая линия поведения героев в разных частях сценария.

Роль князя Андрея Болконского сразу предложили Мелу, позже мы все поняли, какой ошибкой было соединить нас в любовной истории, пусть и столь целомудренной. Мы с Феррером просто не могли играть перед камерой ни бурную страсть, ни даже влюбленность, это наше и только наше, выносить свои ощущения на зрителя ни я, ни он не способны.

К сожалению, к моему величайшему сожалению, мы снимали грандиозную не только по масштабности, но и по духу эпопею просто как большой красивый фильм с множеством сцен, временами даже не слишком связанных между собой… Позже, когда мне пришлось играть сестру Люк в «Истории монахини», я поразилась тщательности подготовки к съемкам. Режиссер «Истории» Фред Циннеман не просто изучил натуру, на которой нужно снимать, он привлекал к поездкам нас с автором сценария Андерсоном, чтобы мы могли на собственном опыте почувствовать атмосферу монастырей. Мы, актрисы, игравшие монахинь, жили в этих обителях, молились вместе с сестрами, учились ходить, как они, стоять, как они, ели и спали в обители. Но главным было даже не подчинение распорядку дня, актеры – народ привычный ко всему, а необходимость, например, по-настоящему молчать целый день, потому что говорить не положено. Или присутствовать на операции, во время которой только что родившийся ребенок погиб! Мы провели несколько дней в лечебнице для прокаженных, помогая облегчать боль этим людям.

Потому, когда приступали к съемкам фильма Циннемана, не просто знали текст или мизансцены, а знали, как проживать каждую сцену. Нельзя играть что-то, не прочувствовав это на себе! Во время съемок «Римских каникул» я действительно открывала для себя прелесть Рима и радовалась общению с Грегори Пеком, в «Забавной мордашке» восторгалась возможностью потанцевать с Фредом Астером, в «Завтраке у Тиффани» «помогала» Холи Голайтли разобраться со своими чувствами…

А в «Войне и мире» всего лишь изображала прелесть Наташи Ростовой. Но ведь у Толстого она растет, взрослеет духовно, превращаясь из непоседливой восхищенной девочки в очаровательную, но посерьезневшую женщину. А в фильме этого не происходило, Наташа оставалась хлопающим глазами очарованием, которое непонятно почему выходило замуж за Пьера Безухова.

Я твердила, что Пьера должен играть Питер Устинов, но Лаурентис решил иначе. Почему они стремились, чтобы Пьер на экране не получился слишком интеллигентным, непонятно, ведь в романе он именно таков. Лаурентис, в свою очередь, предложил Грегори Пека. Конечно, играть с Грегори я готова хоть десять ролей, но каково будет Мелу? К тому же Пек отнюдь не увалень, каким Безухов описан у Толстого. Я удивлялась: зачем отходить от авторского текста, если у самого писателя, кажется, даже насморк героев описан с точностью до одного чихания!

Мел снисходительно улыбался, позволяя Лаурентису самому объяснять глупышке разницу между романом и кино. Да, в книге автор мог позволить героям многое, что невозможно не только показать, но и допустить на экране. Зрители не простят Наташе Ростовой смены красивого, мужественного князя Андрея на увальня Пьера Безухова, неважно, что эта замена происходит после смерти князя Андрея. Хорошая героиня должна страдать до конца жизни, а если уж влюбляться в другого, то только в супергероя.