Тим

Синие глаза с детским недоумением и испугом вопрошающе воззрились на Мика; горестный рот безвольно приоткрылся.

– Ты чего, Мик? – удивился Тим.

– Ну ты, приятель, и жрать горазд. Как тебе мой сандвич с колбасой? Или слупил и даже вкуса не успел почувствовать, а?

Тим закрыл рот, и его левую щеку снова прорезала тонкая морщинка. Он в замешательстве смотрел на Мика, предчувствуя недоброе.

– Да нормальный сандвич, Мик, – медленно произнес Тим. – Вкус немного другой, а так нормальный.

Мик захохотал, а в следующее мгновение уже все корчились и плакали от смеха, от рези в боках сгибаясь в три погибели, хватая воздух ртами.

– Черт, Тим, ну ты полный дебил! Гарри считает, что ты стоишь шестьдесят центов, а я ему сказал, что цена тебе не больше десяти, и сегодняшний случай подтверждает, что я прав. Больше десяти ты не стоишь, чувак!

– Да что случилось-то? – растерянно спросил Тим. – Что я сделал? Мик, я и сам знаю, что мне мозгов не хватает. Честно!

– Тим, если колбаса в твоем сандвиче на вкус не колбаса, на что она похожа? – скалился Мик.

– Ну, не знаю… – Натужно соображая, Тим сдвинул золотистые брови. – Не знаю! Просто другая на вкус, и все.

– Так посмотри, что у тебя в хлебе лежит, да повнимательней.

Тим суетливо раздвинул две половинки недоеденного сандвича. Последний кусок колбасы, на вид склизкий и липкий по краям, был расплющен до неузнаваемости.

– Понюхай! – велел Мик. Отирая слезы тыльной стороной ладони, он окинул взглядом своих безудержно хохочущих дружков.

Тим поднес остатки сандвича к носу, ноздри его затрепетали. Опустив руку, он недоуменно уставился на товарищей по бригаде.

– Я не знаю, что это, – жалобно произнес Тим.

– Экскремент это, бестолочь! – с отвращением выпалил Мик. – Черт, ну ты и тупица! Так и не понял, что это, даже после того, как понюхал?

– Экскремент? – повторил Тим, таращась на Мика. – Что такое «экскремент», Мик?

Все снова покатились со смеху, а Тим держал кончиками пальцев остатки сандвича терпеливо ждал, когда кто-нибудь немного успокоится и ответит на его вопрос.

– Экскремент, малыш Тим, это большой жирный кусок говна! – завывая от хохота, объяснил Мик.

Тим содрогнулся и судорожно сглотнул, в ужасе отшвырнув хлеб. Съежившись, он нервно потирал руки. Остальные отскочили от него подальше, думая, что Тима сейчас стошнит. Но его не стошнило – он просто сидел и смотрел на них, объятый горем.

История повторялась. Над ним все смеялись, потому что он совершил глупость. Только Тим не понимал, что это была за глупость, что в ней было смешного. Отец сказал бы, что нужно «соображать», что бы это ни значило. Но он не «соображал» – просто с удовольствием съел сандвич с колбасой, которая оказалась вовсе не колбасой. Кусок говна, объяснили они. Но откуда ж ему знать вкус говна, если раньше он его никогда не пробовал? Что их так развеселило? Жаль, что он не знает. А Тим очень хотел бы знать, понимать их шутки, смеяться вместе с ними. Его всегда безмерно печалило, что он не в состоянии ничего понять.

Широко распахнутые синие глаза наполнились слезами, лицо исказилось в душевной муке, и он заревел в голос, как ребенок.

– Будьте вы прокляты, мерзавцы, жуки навозные! – заорала хозяйка, словно фурия вылетев из дома в своем домашнем платье, на котором колыхались желто-лиловые фиалки. Она подошла к Тиму, взяла его за руки и заставила подняться с кирпичей, бросая гневные взгляды на посерьезневших рабочих. – Пойдем, лапушка, пойдем в дом. Я угощу тебя вкусненьким, чтобы заесть эту гадость, – утешала она Тима, похлопывая его по рукам и поглаживая по голове. – А вы, негодники, – зашипела она на рабочих, – надеюсь, провалитесь в преисподнюю! – И остановила на Мике столь злобный взгляд, что тот попятился. – На кол вас надо посадить да плетьми выпороть, чтоб впредь неповадно было. Нелюди проклятые! Принимайтесь-ка лучше за работу. Гарри Маркем, не доделаете все сегодня, значит, вообще не закончите! Потому что видеть я вас здесь больше не хочу!

Причитая, она повела Тима в дом. Остальные рабочие молча смотрели друг на друга.

– Чертовы бабы! – наконец произнес Мик, пожимая плечами. – Хоть бы у одной было чувство юмора. В жизни такой не встречал. Ладно, давайте за дело. Сегодня нужно закончить. Мне тоже здесь все обрыдло.

Миссис Паркер привела Тима на кухню и усадила на стул.

– Эх ты, бедняжка, глупенький, – приговаривала она, подходя к холодильнику. – И почему мужичью так нравится дразнить дурачков и собак. Ишь развеселились: гогочут, улюлюкают. Очень смешно! Испечь бы им шоколадный торт да сдобрить его дерьмом. Посмотрела бы я, как бы они тогда смеялись. Тебя вон бедняжку даже не стошнило, а они бы целый час блевали, герои! – Миссис Паркер оглянулась на Тима, и ее лицо смягчилось. Он все еще плакал, икая и жалобно шмыгая носом. – Ну все, будет, будет! – Она достала из коробки салфетку и взяла Тима за подбородок. – Сморкайся, глупыш!

Тим повиновался, после чего миссис Паркер принялась вытирать ему лицо.

– Ах, ах, какое добро зря пропадает! – говорила она, рассматривая его. Потом бросила грязную салфетку в мусорное ведро и пожала плечами. – Увы, такова жизнь. Никому не дано иметь все, даже самым важным и лучшим из нас, верно, лапушка? – Старческой костлявой рукой она потрепала Тима по щеке. – А теперь, лапушка, скажи, что тебе больше по вкусу – мороженое с шоколадным сиропом или большой кусок пудинга с джемом и холодным банановым кремом?

Тим перестал шмыгать носом и расплылся в лучезарной улыбке.

– Мне, пудинг, пожалуйста, миссис Паркер! Я обожаю пудинг с джемом и холодным банановым кремом. Это мой любимый!

Она села за кухонный стол напротив Тима, и, наблюдая, как он ложкой запихивает в рот большие куски пудинга, журила его за то, что он ест слишком быстро и не следит за своими манерами.

– Ешь с закрытым ртом, лапушка. Нельзя никому показывать, как ты пережевываешь пищу, – это неприлично. И локти со стола убери, будь умницей.

Глава 4

В половине седьмого вечера Мэри Хортон поставила автомобиль в гараж. Она до того вымоталась, что, пока шла к дому, у нее дрожали коленки. Целый день Мэри изнуряла себя работой, так что сумела заглушить все чувства, кроме усталости. Ремонт у миссис Паркер, по-видимому, был завершен: от кладки из красного кирпича не осталось и следа, стены покрывала сырая серо-зеленая штукатурка. Когда Мэри закрывала входную дверь, зазвонил телефон. Она бросилась к аппарату.

– Мисс Хортон, вы дома? – проскрежетала в трубку соседка. – Милочка, это Эмили Паркер. Не могли бы вы оказать мне услугу?

– Конечно.

– Мне нужно уйти. Сын только что позвонил с центрального вокзала, я должна его встретить. Строители закончили ремонт, но во дворе остался мусор. Гарри обещал позже подъехать и навести порядок. Присмотрите за домом, пожалуйста, ладно?

– Непременно, миссис Паркер.

– Спасибо, милочка. До завтра.

Мэри раздраженно вздохнула. Ей хотелось только одного – сесть в мягкое кресло у большого окна, задрать ноги и, потягивая херес, почитать «Сидней морнинг геральд», как обычно по вечерам. Она прошла через гостиную к домашнему бару, открыла шкафчик. Стеклянная посуда у нее была изысканно красивая – уотерфордский хрусталь. Мэри взяла с полированной полки бокал на длинной ножке. Она предпочитала полусладкий херес, который обычно смешивала в равных долях с амонтильядо, а сверху добавляла приторно сладкий херес. Закончив ритуал, с бокалом в руке Мэри прошла на заднюю террасу.

Ее дом был спроектирован интереснее бунгало миссис Паркер. Вместо традиционной веранды на небольшом, футов пятнадцать, возвышении располагалось просторное патио, вымощенное плитами из песчаника, которое с трех сторон уступами спускалось к газону. В жаркие часы лета в этом чудесном внутреннем дворике было очень прохладно – благодаря решетчатому навесу, увитому виноградником и глицинией. Летом Мэри под этим густым зеленым пологом спасалась от солнца; зимой – грелась под балдахином из голых узловатых ветвей, сквозь которые сочились теплые солнечные лучи. Весной над патио стелился изумительный ковер с лиловыми кистями глицинии; поздним летом и осенью с решетки свисали тяжелые гроздья столовых сортов винограда – красные, белые, фиолетовые.

Мэри бесшумно ступала по плиткам в своих начищенных черных туфлях. Походка у нее была крадущаяся, ибо она любила незаметно приближаться к людям, чтобы успеть рассмотреть их до того, как они увидят ее. Порой полезно было застать кого-то врасплох.

Дальний конец патио ограждала выкрашенная в белый цвет ажурная железная балюстрада с кованым узором в виде виноградных лоз. С обеих сторон от нее шли лесенки, ведущие на широкий газон внизу. Поставив бокал на перила, Мэри устремила взгляд во двор миссис Паркер.

Солнце опускалось к горизонту, и будь Мэри из тех людей, которых трогает красота, у нее захватило бы дух от открывшегося зрелища. Между ее террасой и Голубыми горами, вздымавшимися на удалении двадцати миль, ничто не мешало ее взору, и даже холмы Райда не портили панораму, а скорее подчеркивали ее очарование. Днем воздух раскалился до сорока градусов, к вечеру прохладнее не стало, и на небе не было ни облака – прекрасный финал угасающего дня. Цвет заходящего солнца, насыщенно-желтый, пронизанный бронзой, был восхитителен, он придавал зелени еще более густой оттенок, все остальное покрывая янтарным блеском. Прикрывая ладонью глаза от солнца, Мэри скользила взглядом по двору миссис Паркер.

Парень, которого она видела утром, поднимая мучнистое облако, сметал цементную пыль к груде строительного мусора. Нагнув золотистую голову, он весьма сосредоточенно выполнял простую работу, словно ему нравилось делать все, даже это, с полной самоотдачей. Он по-прежнему был полуобнажен и все так же красив – может, в лучах заката даже еще красивее, чем утром, в ярком свете дня, от которого резало глаза. Мэри, забыв про коктейль, наблюдала за ним, не осознавая, что ею овладело чувство, совершенно чуждое ее натуре. Не испытывая ни стыда, ни замешательства, она просто смотрела на него.

Закончив мести, парень поднял голову и, заметив Мэри, радостно махнул ей рукой, а затем скрылся из виду. Она вздрогнула, но в ту же секунду, не отдавая себе отчета, поспешила к камфорным лаврам, высившимся между участками, и скользнула в дыру в штакетнике.

Парень, очевидно, выполнил все, что ему было поручено, потому как в руке держал сумку, из которой доставал обычную одежду.

– Привет, – поздоровался он, улыбаясь без тени смущения, словно не догадывался о том, как красив и какое впечатление его красота неизменно производит на окружающих.

– Привет, – без улыбки ответила Мэри.