Предпоследняя правда

А я знаю, что она профессор.

Она была старостой группы. Если один человек был старостой группы, а другой человек двоечником, то ОДИН наверняка станет профессором, а ДРУГОЙ сценаристом мыла? Или есть варианты?

Я сказала: «Сейчас идет мой новый сериал…», а она так равнодушно: «Да?..», как будто сериал – это чепуха. Сказала, что телевизор не включает никогда, но случайно посмотрела первую серию «Понедельника во вторник». Считает, что хлопотливая еврейская мамочка в первой серии – ЭТО УЖ СЛИШКОМ.

Слишком?.. Да, этот нелепый монолог Аниной мамы характеризует ее как человека глуповатого, бестактного и отчасти даже жестокого. Но это мой любимый прием – показать в смешном монологе настоящие чувства! На самом деле эту бедную мамочку переполняют горечь, жалость, ужас за дочь, которая может навсегда остаться одинокой, поэтому она и говорит эти едкие слова: «Может быть, я не в курсе дела и ты замужем?!»

Ведь никто не приводит НАШИ слова, никто не знает, что профессор Певцова и я говорим своим детям, – черт знает что мы можем наговорить своим детям! И чем нам больней, тем больней мы их раним. Иногда мы раним специально, это означает, что наша боль уже переливается через край и мы сию минуту в ней потонем.

На самом деле Анина мама умная, тактичная, доброжелательная, – не меньше, чем профессор Ленка! Ленка просто выключила телевизор, а в следующем эпизоде Анина мама признала, что вела себя как персонаж Островского, как классическая вздорная суетливая мамаша, мечтающая любой ценой пристроить неудачную дочь, даже заставив ее отплясывать канкан в чулках с подвязками. Она ничего не говорит, только улыбается беспомощно, признавая – не права, погорячилась, наговорила глупостей.

Но я не успела объяснить, потому что Ленка продолжила меня критиковать.

– Ты заигрываешь с публикой, используя еврейский колорит. Почему в ее речи проскальзывает характерная интонация, как будто она не в Петербурге живет, а вчера приехала из Винницы?

Почему?…Ну, во-первых, стареющие люди неосознанно приближаются к своим корням. Может быть, у нее в детстве гостили какие-нибудь КОРНИ – родственники из Винницы, и вот сейчас вдруг вынырнуло, вспомнилось? От волнения за Анечку…Ну, и потому что продюсер требует, чтобы был еврейский колорит, это модно.

Но я не успела окончательно оправдаться, потому что Ленке было пора уходить. На прощание она приветливо сказала, что будет и дальше следить за моими работами.

Ну… приятно, когда так внимательно следят за твоими работами.

Бедная моя самооценка…

Что еще мне не нравится в профессии.

Что я сценарист не в Америке, а у нас.

Часто говорят:

– А вы правда пишете сериалы? Я сериалы обожаю, особенно не наши.

– Мне тоже больше нравятся не мои сериалы, – подтверждаю я, и это правда. У сценариста сериала столько ограничений… У нас всего три канала, и на каждом канале свои «нельзя».

На каждом канале свои «нельзя»!

На одном канале очень оберегают нравственность населения. Нельзя, чтобы женщина изменила. Нельзя, чтобы женщина оставила ребенка. Нельзя трогать базовые страхи, например, похищение ребенка.

Кое-что суперинтересно! С психологической точки зрения. Женщина всегда очень нравственная, она не изменит, не бросит ребенка, работу, своего мужика-пьяницу и др. А вот мужчинам на этом канале все можно, чем хуже, тем лучше. Если, например, персонаж бросил жену, лучше, чтобы она была беременная, а он ее к тому же еще и обокрал. Чтобы ей сидеть у коровника в полной безнадежности и оттуда начать свой блистательный путь к вершинам российского бизнеса.

Нет, ну должен же быть у этого какой-то концептуальный смысл?! Наверное, это официальная идея Кремля: мужики в нашей стране говно, а бабоньки хорошие.

Другой канал не любит, чтобы были дети. Только чтобы они мелькали на заднем плане в виде кулька из роддома. Или лучше просто упоминание – мол, у персонажей дети есть. Это «нельзя» мне вообще не понятно, но такое требование – никаких детей. Ни за что нельзя про деньги, про зарплату. Как будто зрители удивятся, узнав, что люди используют деньги в обыденной жизни.

Я наизусть помню, что нельзя: дети, деньги… и, кроме всего, что нельзя каналу, нельзя все остальное, – что лично не нравится продюсеру и редактору, что выражает ЛИЧНЫЕ базовые страхи продюсера и редактора. Тогда критерий – не нравится. Что не нравится? Не нра-авится.

Кроме этого, есть еще страх продюсера и редактора, что то, что им кажется подходящим, не понравится телевизионному начальству. Со студиями, которые снимают по заказу канала, работать трудно, – очень связаны руки, то есть мое воображение. Мне нужно помнить, что НЕЛЬЗЯ.

А на канале НТВ нельзя все, что не про Ментов. В каком-то смысле проще иметь дело с каналом НТВ.

Если бы у нас было как на Западе…

У них сериалы как настоящее хорошее кино, иногда лучше, чем кино (мой любимый Mad men, из года в год получающий «Эмми» в номинации «лучший драматический сериал»).

У них на кабельном канале НВО можно про секс, про все! А у нас нельзя даже говорить «блин». Только на ТНТ можно, но у ТНТ молодежная аудитория, я для них слишком…

Слишком ЧТО? Слишком умная? Слишком взрослая, вот что. Не то чтобы я так мечтаю писать про секс и говорить «блин», но если иметь в виду правду жизни, то зрители всех каналов через слово говорят «блин».

У нас всего три канала, один из которых полностью подчинен вкусу генерального продюсера, другой про муж выгнал беременную, третий про Ментов, а кабельные каналы не могут снимать сериалы, потому что бедные, как мыши.

Сбудется ли моя мечта, – чтобы у нас было как на Западе? И чтобы написать и снять сериал, о котором я мечтаю?

Это не совсем драма и не окончательно комедия. Персонажи должны быть интеллигентные, – влюбляются, начинают бизнес, разводятся, теряют работу, испытывают кризис среднего возраста, трудности с пожилыми родителями, решают проблемы с детьми, у кого-то хулиган-первоклассник, а у кого-то хулиган-десятиклассник. Это сериал с позитивным настроем на решение проблем. Зрители должны думать: «С ними происходит то же, что со мной, еще хуже, чем со мной, но они справляются, и я смогу».

Нужно самой быть позитивным человеком и верить, что моя мечта когда-нибудь написать сценарий такого сериала сбудется при моей жизни.

Кстати, вы поняли, что я шучу?.. Или нужно выделить ПРИ МОЕЙ ЖИЗНИ?..

Обычный комедийный прием в американских сериалах – показать окружающую реальность, сделав ее чуть смешнее, чем она есть на самом деле.

Но реальность – это когда все происходит строго по правилам, поэтому любой, самый маленький отход от правил – смешно. Например, мамаша пытается дать учительнице взятку, чтобы она поставила ее ребенку хорошую оценку, – это смешно. Или начальник грозит, что уволит подчиненного без юриста, – и это смешно. В их реальности, не в нашей.

Возможно, продюсеры не снимают такие сериалы, потому что знают – с нашей реальностью этот комедийный прием не пройдет. В нашей реальности нет никаких правил, ее нельзя взять за норму и вести от нее отсчет, сдвигаясь в сторону смешного.

Сейчас на каждом канале советское ретро. Советское ретро считывает самую большую аудиторию – 35+. У пожилых людей ностальгия по советскому времени – это ностальгия по своей молодости, у остальных – по советскому детству.

А может быть, дело не в ностальгии? Может быть, советская жизнь кажется нам единственной настоящей реальностью?

– Профессор, давай по рюмке, пока Фирка не видит, – предложил Илья, и они быстро выпили, нарочито испуганно оглядываясь, – ух, пронесло…

Из года в год Кутельманы обедали у Резников… Звучит, как будто «Винни-Пух обедал у Кролика», – Кутельманы обедали у Резников два воскресенья в месяц, а два других воскресенья Резники обедали у Кутельманов. Эта традиция не была, кажется, нарушена ни разу, кроме воскресений, которые выпадали на отпуск, но и отпуск обе семьи проводили вместе, так что раздельно проведенных воскресений почти не случалось. Илья и Эмка искренне считали друг друга близкими друзьями, хотя на самом деле дружили женщины, а мужчины поддерживали компанию, стали как будто родственниками, родственниками по браку. Сами они никогда не выбрали бы друг друга для дружбы и даже просто общения, – самый привлекательный, самый главный мальчик в классе никогда не дружит с запоем читающим очкариком, и очкарик находит себе других друзей, близких по духу. Но родственников ведь не выбирают, какие попались, те и есть – родные.

– Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера… – зазвучало с экрана телевизора.

– О, смотри, Хиль, – оживился Илья, – а мы с ним только что вместе в очереди стояли, меня Фирка в наш магазин за лимонадом послала…

Знаменитый с Сопотского фестиваля в 65-м году Эдуард Хиль жил в Толстовском доме, во втором дворе. Илья гордился – не то чтобы Хиль каждое утро выходил во двор, вставал в свою знаменитую на весь Советский Союз позу, прижав руку к груди, и – «Как провожают па-рохо-оды, совсем не так, как поезда……. Но все же – вот, Хиль.

В доме вообще жило много знаменитостей, и Илья с его обаянием и умением подружиться без навязчивости со всеми общался по-соседски, казалось, он вообще был знаком со всеми, чьи пути пролегали поблизости от Толстовского дома: в ларьке у Пяти углов пил пиво с Боярским – мировой мужик, здоровался с Алисой Фрейндлих, – она жила в соседнем с Толстовским доме и, как уверял Илья, очень восхищалась Левой, приятельствовал с актерами Малого драматического. Кутельман никем не интересовался и никого не знал в лицо, а Фира с Фаиной стеснялись знаменитостям надоедать, здоровались и проходили мимо, хотя со многими соседствовали всю жизнь.

– Еще выпьем? Пока девчонки там щебечут… – заговорщицки улыбнулся Илья.

Илья не любитель спиртного, он любитель жизни, любитель дружбы – любит компании, разговор под водку, а выпивка для него всего лишь необходимая часть общения, но Фира блюдет его очень строго – за обедом не больше трех рюмок. Илье было многое нельзя: выпить четвертую рюмку, рассказать анекдот с грубым словом, слишком громко смеяться, – всего и не перечислить. Фира запрещала, одергивала, выговаривала, и со стороны могло показаться, что она «слишком раскомандовалась», но на самом деле все Фирино ворчание было не ворчание, а любовь. Запрещать, одергивать, выговаривать, сверлить Илью требовательным взглядом было для Фиры возможностью выразить на людях свою с ним интимность, – она ворчит по праву собственности, красавец Илья принадлежит ей. У Фиры с Ильей все гармонично: Фире нравится говорить «нельзя», «я не разрешаю», нравится, что у нее все под контролем, а Илье нравится быть под контролем. Это их с Фирой любовная игра. А выпить вдвоем с Эмкой тайком от Фиры – это их общая игра, Ильи и Кутельмана.

В этой компании вообще было много игры, смеха, подначивания, мгновенных розыгрышей. Изумление Ильи у входной двери – игра, чуть нарочитое Фирино хозяйственное рвение и Фаинино подчеркнутое равнодушие к бульону – игра, и «профессор» был не профессор, – все было игрой. И, как бывает в хороших дружеских компаниях, у каждого было свое амплуа: один балагур, другой умница, одна главная, другая отстраненная. Все было игрой, правдой было только то, что Кутельманы действительно были то ли гости, то ли нет.

* * *

Для обеих «девчонок», Фиры и Фаины, эта коммуналка была родной. Фира жила с мамой, и Фаина жила с мамой – в крошечной, как пенал, комнате за кухней.