Любоф и друшба

Мне не стыдно сказать, что у меня нет денег на суши-бар или на такси. А Лидочке стыдно, и из-за того, что она такая тонкая натура, деньги Лидочке дают все: мама из хозяйственных нужд, Женя из своей зарплаты – ангелам деньги не нужны, я – из денег за репетиторство, которым зарабатываю себе на личные расходы, Мария – из ее собственных карманных денег. Мария могла бы жить в бочке, как Диоген, и оттуда вещать, она рассеянно донашивает вещи за Лидочкой и поэтому иногда выглядит странно, как будто Диоген вылез из бочки и собрался на дискотеку. А Лидочка… если бы Лидочка могла, она обобрала бы нашего кота, таксу и пуделя.

– Мы ходили… это стоит… а ты дала мне… а завтра мы пойдем… это стоит… а еще я хочу купить… В общем, дай мне деньги!.. Почему не сейчас?! Какая разница, когда? Нет, дай сейчас!.. – постанывала Лидочка.

– Эпикур разделил человеческие потребности на естественные и неестественные, victus et amictus, – поучительно сказала Мария, решив, что ей пора принять участие в беседе. – Естественные потребности – это пища и одежда, их легко удовлетворить. Неестественные потребности – это потребности в роскоши, они не имеют границ. С другой стороны, Шопенгауэр определяет естественные потребности лишь как относительные блага, аgatha pros ti, и только деньги как абсолютное благо, так как они отвечают не одной потребности in concreto, а потребности вообще in abstracto…

– Шопенгауэр излишне значительно говорил об очевидных вещах. – В дверях показался отец с таким рассеянным видом, словно сомневался, выходить из дома или нет. – «Афоризмы житейской мудрости», которые ты так любишь цитировать, Мария, безнадежно устарели. Прочитай хотя бы «Мир как воля и представление», иначе ты выглядишь напыщенной глупышкой и профаном.

Мария, покраснев, вскочила и ушла в дом, через минуту вернулась и, стоя на пороге, пробубнила: «Ничего не устарели», – и ушла окончательно.

– Мария у нас как Галилей, ей непременно нужно оставить за собой последнее слово: «А все-таки она вертится», – улыбнулся отец.

Сегодня все словно специально продемонстрировали, какое мы неординарное семейство: суетливая мама, невоспитанная Лидочка, зануда Мария, нетактичный отец.

– Это они, из Дома, уж будь добр, прими их полюбезней, – страшным шепотом прошипела мама, и отец ласково улыбнулся гостям:

– Вы, кажется, прибыли к нам издалека?

– Нет-нет, мы п-приехали из Москвы, – вежливо отозвался Вадик.

– О-о, ну да, да. Современная техника так сокращает расстояния, что вы, очевидно, смогли добраться за двое-трое суток? Вы прибыли морем?

– Мы… э-э… мы из Москвы. П-приехали, – пробормотал Вадик, растерянно оглядываясь на Сергея. Сергей, пожав плечами, показал глазами – «разбирайся сам с этим чудаком».

– Мы п-приехали из Москвы, – громко повторил Вадик.

– Да-да, я понял, – приветливо подхватил отец. – Ну-с, молодые люди, и как там у вас охота? С одной стороны, безграничные возможности – слоны, носороги, львы, буффало, леопарды. С другой стороны, представление о том, что у вас бродят непуганые стада, сильно преувеличено… Охота на львов, знаете ли, имеет свои тонкости…

Отец пробыл с нами на крыльце несколько минут, и все это время, как и просила мама, был необыкновенно любезен. И старательно, без единой оплошности изображал полную уверенность, что наши гости прибыли из Африки.

Ну что же, каждый имеет право на свою форму протеста. На молодых фотографиях отец – тонкий одухотворенный мальчик, а сейчас он тонкий одухотворенный пожилой человек, целиком погруженный в себя и Византийскую империю, и единственное его желание – не иметь никакого дела с социумом. Но изредка ему все-таки приходится спускаться вниз, и тут – такая неожиданность – мама, четыре дочери и «они, из Дома»! Бедный отец.

Отец пожелал гостям по прибытии на родину особенно остерегаться носорогов. Мама небрежно улыбалась и важничала, готовясь войти в имидж снисходительной жены гениального ученого, которому за его гениальность все позволено, но гости торопливо встали и начали прощаться, так и не узнав, что отец ученый, а не сумасшедший.

– Что вам еще посоветовать?.. Когда вернетесь домой, уделите внимание изготовлению чучел из добытых вами трофеев, – напутствовал отец. – Не забудьте, что ценность трофеев определяется прежде всего размером рогов, шкуры, черепа… Да, чуть не забыл, имейте в виду, что большой африканский куду предпочитает горы.

– Но мы в Москве… – беспомощно оглянулся вокруг Вадик.

– Помните, что африканские куду только на первый взгляд кажутся безобидными, – озабоченно предупредил отец и, немного помедлив, задумчиво добавил с видом человека, максимально исполнившего долг гостеприимства: – Будете в наших краях – заходите. Но помните – столь любимый Марией Шопенгауэр считал, что любое общество таково, что меняющий его на одиночество совершает выгодную сделку.

С этими словами отец исчез в доме.

Мама как-то странно смотрела на меня и что-то показывала лицом.

– Мама, что ты все время подмигиваешь? Я должна что-то сделать? – спросила я.

– Они сейчас уйдут! Приглашай их скорей на ужин… – прошипела мама. – Оставайтесь на ужин… У нас сегодня на ужин… Что у нас сегодня на ужин? – суетилась мама.

– Кефир и шесть булочек, – назло сказала я.

От кефира и булочек гости смешливо отказались и, попрощавшись, двинулись к калитке. Вадик оглядывался, виновато улыбаясь и разводя руками, как будто желая сказать, что с удовольствием разделил бы с нами кефир и булочки. Он очень милый человек, из тех, которые всегда чувствуют ответственность за ситуацию – в отличие от своего друга.

– В любое время! Мы всегда рады! Хоть днем, хоть ночью!.. – нервно вскрикивала вслед гостям мама.

Мама в халате представляла собой фигуру почти шекспировскую – она старалась оставаться приветливой, но на ее лице отражались отчаяние и обманутые надежды.

На этом история с гостями не закончилась.

Не прошло и десяти минут после ухода гостей, как в нашу с Женей комнату вбежала возбужденная Лидочка.

– Мне удалось подслушать такое, такое!.. – кричала Лидочка.

За ней следовала Мария с безразличным лицом – у нас дома никто не может остаться в стороне от интересного, и даже Мария, как бы она ни притворялась безразличным к суете философом, всегда хочет во всем участвовать.

– Женя, ты должна дать мне надеть свою кожаную куртку, тогда я скажу, что они про тебя сказали! – торговалась Лидочка. – Лиза, ты должна дать мне поносить свою сумку, тогда я не скажу, что они про тебя сказали!

Глупые девчонки прятались в кустах у забора – Лидочка удаляется в кусты покурить и обязательно берет с собой Марию. Лидочка картинно пускает дым, а Мария любуется Лидочкой и смотрит, не идет ли мама. Лидочкино курение – это такая кокетливая игра, с Марией она играет, что она взрослая, а с мамой – что она еще маленькая и боится, что та увидит ее с сигаретой. На самом деле мама прекрасно знает, что Лидочка курит.

Так вот, выйдя за калитку, гости тоже остановились покурить, и разговаривали они достаточно громко, чтобы Лидочка с Марией услышали все до единого слова. Этот подслушанный разговор девочки и передали нам в лицах. Вернее, Лидочка передала – у Марии нет актерских способностей, а у Лидочки есть.

– Беднота многодетная, – презрительно сказала Лидочка за Сергея.

– Да уж, нормальные люди не заводят четверых детей… Эта женщина уверяла, что у нее красивые дочки. Интересно, кого она имела в виду?.. Ну, допустим, медсестра довольно миленькая, хотя лично я не люблю такую внешность – невзрачная блондиночка… – сказала Лидочка за Алину специально противным голосом.

– Я еще никогда не видел такой красивой девушки, как Женя, – сладким голосом героя-любовника сказала Лидочка за Вадика, закатив глаза.

– Медсестра – милая девушка и, безусловно, красива. Ну, а рыжая овца не стоит даже того времени, которое мы провели в этом странном доме, – холодным тоном сказала Лидочка за Сергея и добавила уже от себя: – Лиза, это он про тебя сказал «рыжая овца»!

– Не ври! Не ври!.. Он сказал: «Рыжая овца и все остальные не стоят того времени, которое мы провели в этом странном доме», – поправила Мария. – Он не только про Лизу так сказал, а про всех нас!

– Про всех вас. Он сказал «рыжая овца и все остальные», но подумал – «все, кроме хорошенькой, очаровательной Лидочки», – холодно поправила Лидочка. – Женя, он в тебя влюбился. Тебе стоит только руку протянуть, и он твой!

– Кто? – Женя, мгновенно покраснев, рефлекторно прижала руки к щекам. – Кто мой?

– Не кто, а что. Дом, – хихикнула Лидочка.

– Как тебе не стыдно, – хором сказали мы с Женей.

– Чего это мне должно быть стыдно? – сказала Лидочка и унеслась со словами: «Пойду все расскажу маме».

Должно быть, на моем лице ясно выражалось все, что может чувствовать человек, которого назвали овцой, потому что Мария, обычно не слишком чуткая, решила меня утешить.

– В молодежном сленге «овца» – это очень оскорбительное слово, – сказала она. – Но ты, Лиза, относись к этому как Сократ. Сократ относился к оскорблениям с полным спокойствием. Однажды он получил от какого-то человека пинок в зад. Но он не обратил на это никакого внимания. А когда его спросили, почему он не стал подавать в суд, Сократ ответил: «Если бы меня лягнул осел, разве стал бы я подавать на него в суд?» Поняла?

Мы с Женей лежали в нашей крошечной комнатке, каждая на своей кровати, друг напротив друга, как сардинки в банке.

– Не огорчайся, девочки просто не расслышали или неправильно поняли… – сказала Женя. – Ты самая лучшая, самая красивая, умная…

– Спасибо на добром слове, – тоненько сказала я. – Но я и не думаю огорчаться. Как ты думаешь, я похожа на овцу?