Не без вранья

Маяковский полюбил Лилю безвозвратно. Но тут что важно – каким Маяковский пришел к Лиле.

«…Она умела быть грустной, женственной, капризной, гордой, пустой, непостоянной, влюбленной, умной и какой угодно… А он был плебей…»

Да, она – какая угодно, это понятно, а он, почему он плебей?..

ЧЕЛОВЕК, 13 ЛЕТ

Сегодня была ссора. Когда бабуля пишет про раннюю лирику Маяковского (это когда у них с Лилей начинался роман, в 15-м году), она на глазах наливается злостью. Не знает, к кому прицепиться, обводит комнату глазами, натыкается на меня – и все, начинается… А сегодня она наткнулась еще и на Сережку. Вышла на кухню, а мы там едим котлеты, и Сережка читает мне свои стихи. Она вызвала меня в комнату и прошипела: «Это довольно дурной тон!»…

Что я такого сделала? Все. Все, что я сделала, дурной тон: привела в гости мальчика без предупреждения, была слишком нарядно одета, не представила его по всей форме. Все, что сделал Сережка, тоже было «дурной тон». Не встал, когда она вошла. Конечно, не встал, когда она, как фурия, влетела на кухню. А наоборот, сжался, надеялся, что его не заметят. Почесал нос – это вообще ужас! Не знал ни одного стихотворения Маяковского, даже не знал, кто написал «Крошка сын к отцу пришел…» – фу! И, кстати, съел все котлеты. В общем, Сережка тоже дурной тон.

Это сегодня было ее любимое слово. Лиле тоже досталось. Отругав меня, она принялась за Лилю. Ворчливо сказала, что все, что происходило между Лилей и Маяковским в начале романа, – дурной тон. Она, конечно, имела в виду, что дурной тон задавала Лиля. Она была взрослая и могла бы не водить его в дом свиданий, где золотые канделябры и красный бархат, – это дурной тон… Ох, как бы я хотела когда-нибудь попасть в настоящий дом свиданий с золотом и красным бархатом… Да.

Так вот, она считает, это Лиля поощряла Маяковского к безумным поступкам. Она считает, что Лиля могла бы как выключателем повернуть – сделать его потише, потише, а делала погромче, потому что ей нравились эти внезапные звонки, уходы, возвращения, нравилась бешеная игра в карты и даже его угрозы покончить жизнь самоубийством, Ей нравилось, что между ними такие дикие страсти, а дикие страсти – это довольно дурной тон.

Но ведь все, что по-настоящему происходит между двумя людьми, если они уверены, что никто не подглядывает, можно назвать довольно дурной тон. По-моему, настоящие отношения всегда не прекрасны, в них много того, что человек вроде бабули, состоящий только из поэзии Маяковского, назовет «дурной тон». Например, секс: если посмотреть со стороны, это совсем не прекрасно. Я много знаю про секс, потому что бабуля со мной обо всем разговаривает.

– А твой любимый Михаил Кузмин? – назло спросила я.

– Что? – всполошилась бабуля. – Прелестный лирик, очаровательный, тонкий человек…

Я молчала и только громко намекала взглядом, что Кузмин был гомосексуалист. И если представить себе его эротическую жизнь в картинках, то она, по бабулиным понятиям, тоже довольно дурной тон.

– Дурной тон – говорить о чьих-то сексуальных предпочтениях. Запомни, люди – разные, – строго сказала бабуля.

Вот именно, разные. Сережка – тоже разный. Подумаешь, съел все котлеты, подумаешь, без ножа, подумаешь, почесал нос, подумаешь, не читал Маяковского.

– Вот если бы я привела домой человека, который все время моет руки? И он бы принес с собой свою чашку и пил из нее чай, потому что боялся заразиться?

– А? – подозрительно сказала бабуля.

– Если бы я привела домой такого человека, ты бы сказала, что у него невроз или просто он псих. А это – Маяковский.

Бабуля, конечно, сразу поняла, к чему я клоню. Это Маяковский все время моет руки, носит с собой свою кружку, возит с собой повсюду надувную ванну, чтобы садиться в свою личную ванну, а не в казенную, в казенную ведь, страшно сказать, усаживалась чужая попа!

А Сережке нельзя даже почесать нос! Он наверняка не побоится плюхнуться в чужую ванну и бесстрашно трогает дверные ручки.

А сама бабуля? Я недавно поймала ее на том, что она смотрела в зеркало и говорила сама себе нежные слова. Она сказала сама себе: «А я еще ничего».

Так что все хороши. И, если подумать, какую гадость мог трогать человек, прикасавшийся до нас к дверной ручке или кнопке лифта… Фу!.. Мы об этом не думаем, а Маяковский думал. Люди думают о разном и разного боятся. Лучше, чем сразу невроз, или псих, или дурной тон, принять, что все люди неодинаковые.

Примером Маяковского я прижала бабулю к стенке! Она согласилась, что Сережка – это не дурной тон, а люди разные. Дурной тон – говорить о Сережке, что он дурной тон. Только потому, что он не читал Маяковского и съел все котлеты. Маяковский, кстати, и сам бы на его месте съел все котлеты.

Так редко бывает, что я победила… Поэтому я решила закрепить успех и сказала: «Вот ты говорила, что Лилин рецепт „как соблазнить мужчину“ – дурной тон. Рецепт такой: надо внушить мужчине, что он замечательный или даже гениальный, но что другие этого не понимают. А я попробовала – всего-то один раз сказала Сережке, что он особенный и у него гениальные стихи, а все остальные – дураки. Так он теперь ходит за мной и смотрит на меня, как будто это я – особенная!»

Я победила.

Ну что тут скажешь?.. Человек, 13 лет.

Глава 4

Мальчики никогда не вырастают большими

Каким Маяковский пришел к Лиле?

Ну, самое главное – он был очень красив.

С внешностью Маяковского есть проблемы. Не у Маяковского, конечно, а у нас: мы его никогда не видели, только на фотографиях, и поэтому вынуждены всем верить.

Вот что пишет один хороший писатель, он отчего-то люто ненавидит Маяковского – странно ненавидеть, как живого врага, человека, которого никогда не видел. «Маяковский – человек с вечно распухшим гриппозным носом, с больной головой и влажными руками. Похож на мальчика-переростка, которому ввели какой-то гормон, и он, не повзрослев, увеличился в размерах». Даже как-то жутковато… Но ведь этот писатель, как и я, видел только фотографии и памятник Маяковскому. В памятник Маяковскому можно влюбиться, Маяковский-памятник красив, как греческий бог.

«Это был очень странный человек… Высокий рост при коротких ногах, крупный нос… выступающая нижняя челюсть – жестокая, полное отсутствие зубов, страшные глаза». Неужели этот писатель заглядывал памятнику в глаза?..

Этот же писатель пишет, а была ли у Маяковского мужская полноценность, намекает на сексуальные неудачи. Откуда он знает? Лилю спрашивали, не был ли Маяковский импотентом, она отвечала – со мной никогда. Если ненавидишь человека как живого, можно многое про него придумать… Памятник же не может ответить: «Я не импотент!»

«Не только фигурой, но и лицом… он очень похож на Аполлона, каким его изображают древние греки… очень высокий, стройный… очень был правильный, очень сложен был верно…» – это пишет художник Александр Тышлер, это не голословное утверждение, художник Тышлер рисовал Аполлона в школе, и уж, наверное, его профессиональный взгляд не ошибся!.. Аполлон, а вовсе не мальчик-переросток!

Не знаю, почему я так разозлилась, ведь я сама видела Маяковского на фотографиях, в фильме «Барышня и хулиган». Но со мной всегда так: кто-нибудь скажет что-то уверенным голосом, и я начинаю сомневаться, думаю «он лучше знает». Но своим-то глазам я могу поверить?! Он так красив, что сердце замирает!

Но все-таки какой он был человек?

Те, кому он не нравится, говорят о его неврозах, даже какой-то ненормальности, с удовольствием ссылаясь на его боязнь инфекций. Маяковский действительно был очень мнительным, истерически боялся инфекции, часто измерял температуру, опасался булавок и иголок.

Но как раз эту боязнь можно объяснить детской психологической травмой: когда Маяковскому было двенадцать лет, его отец укололся булавкой и умер от заражения крови. Это была страшная нелепая случайность, с которой трудно примириться мальчику, – как простая булавка может привести к такому?!!

Маяковский носил с собой мыло и постоянно мыл руки. Это называется «невроз чистых рук». Он не прикасался к дверной ручке, только через носовой платок или пиджачный карман – представляю, как он засовывал руку в карман и открывал дверь через пиджак, и как это дико выглядело. Он старался никому не пожимать руки. Наверное, если бы было можно, он бы пожимал знакомым руки через пиджачный карман.

Он всегда держал пивную кружку в левой руке, чтобы не прикоснуться губами к тому месту, к которому раньше могли прикасаться чужие губы. Носил с собой резиновый стакан, а когда стал большим и знаменитым, путешествовал с надувной ванной.

Маяковский был не очень хорошо образованный человек. Мы ошибочно полагаем, что все, кто родился до революции, были образованными хотя бы потому, что до революции все, кроме рабочих и крестьян, были образованными. Мы считаем, раз Маяковский – поэт и памятник, значит, получил прекрасное образование. Но нет, Маяковский мог получить хорошее образование, но не получил, потому что он был трудный подросток.

В четвертом классе гимназии Маяковский вступил в РСДРП. Распространял марксистскую литературу. Раньше, в советское время, этот факт его биографии автоматически означал, что он с детства боролся за счастье рабочих и крестьян, что это у него такое славное революционное прошлое. Но на самом деле это было не революционное прошлое, никаких убеждений за этим не было, это было чистое хулиганство, а он был «трудный подросток, которого засосала улица» – вместо того чтобы делать уроки, он в пятнадцать лет предпочитал бегать по улицам и раздавать булочникам и сапожникам брошюрки неясного содержания. Конечно, это гораздо интереснее, чем просто посещать гимназию и благонравно себя вести.

В общем, подросток Маяковский похож на Буратино: необычайно личностно интересный, но плохо образованный. И революция была ему интересна так же, как Буратино было интереснее по дороге в школу продать азбуку и купить билетик в цирк.

Гимназию Маяковский не окончил. Представляю, как он изредка появлялся в классе – такой томный, все презирающий, и как его ненавидели учителя, как девочки умирали от его необыкновенности, и как его недолюбливали мальчики-отличники.

Его три раза арестовывали, в последний раз он провел пять месяцев в одиночке. До одиночного заключения Маяковский вообще ничего не читал, кроме политической литературы, в которой ничего не было ни про любовь, ни про жизнь, а лишь про свержение самодержавия… Маяковский начал читать только в камере-одиночке и прочитал наконец-то постепенно и без особого увлечения хотя бы небогатый гимназический набор – Байрона, Толстого, Шекспира. Между арестами Маяковский учился в Строгановском училище – он подавал надежды как художник, но и оттуда его исключили «за политическую деятельность» или, в рамках современных представлений, за мальчишеское хулиганство, за то, что бегал по улицам вместо учебы. Вот каким он был в ранней юности – не интеллектуальная элита, а шалый, полуобразованный, трудный подросток, ничего не читал, ничего не знал, даже не умел грамотно писать по-русски, не знал, как пишется слово «легкие», думал, может быть, «лехкие»?..

В восемнадцать лет Маяковский выглядел «как настоящий художник»: на лице разочарование в жизни, длинные спутанные волосы, томный взгляд, и одет он был соответственно – в черную блузу и черную шляпу. Его друг, художник Давид Бурлюк, сказал, что он был «какой-то нечесаный, немытый, с эффектным красивым лицом апаша, верзила». Маяковский, красивый, высокий, почти метр девяносто, громко нетерпеливо говорил, непрерывно острил, порывисто двигался, не выпускал изо рта папиросу… Он курил до ста папирос в день, но не затягивался, то есть не курил, а держал в зубах окурок, почти всегда. Наверное, мама говорила ему: «Володенька, не кури так много!», а он ей отвечал: «Ну мама, я же не затягиваюсь…» У Маяковского были очень плохие зубы, почти беззубая улыбка, «при разговоре и улыбке виднелись лишь коричневые изъеденные остатки кривеньких гвоздеобразных корешков» – как страшно было! Но Маяковский был очень беден, так беден, что какой уж тут зубной врач, – он часто голодал, спал на садовых скамейках, и Бурлюк выдавал ему пятьдесят копеек в день на еду.

Что люди могли о нем думать? Что он ужасен или что он прекрасен? Он был неприятен как уличный подросток или вызывал восхищение? Одни считали восемнадцатилетнего Маяковского кривлякой, человеком дурного тона, а другие «необыкновенным». Жена Бурлюка видела в нем «громаднейшую, выпиравшую из берегов личность»…

Кстати, что такое «громаднейшая личность»? У него сложный внутренний мир, оригинальные суждения, напряженная духовная жизнь, яркие неожиданные реакции на происходящее, он сочиняет необычные стихи? Она имела в виду это? Или что он потрясающе красивый и в черной шляпе?

А вот как пишет о нем, двадцатилетнем, Соня Шамардина, студентка, у которой был с ним роман: «Высокий, сильный, уверенный, красивый. Еще по-юношески немного угловатые плечи, а в плечах косая сажень… Большой, мужественный рот с почти постоянной папиросой, передвигаемой то в один, то в другой уголок рта. Редко – короткий смех его.

Мне не мешали в его облике гнилые зубы. Наоборот – казалось, что это особенно подчеркивает его внутренний образ, его “свою” красоту… Красивый был. Иногда спрашивал: “Красивый я, правда?”».