Лузитанская душа

Другой – это португалец, которого нет. Он начался с иностранного интеллектуального вторжения, ведущего начало от, по всей вероятности, времени Маркиза де Пумбал. Это вторжение обострилось с конституционализмом и достигло завершения с республикой. Этот португалец (а он и составляет большую часть средних классов, более зажиточных, буржуазии, определённую часть народа, и почти всех людей из руководящих классов) является тем, кто правит страной. Он полностью разлучён со страной, какой он руководит. Он по своей воле – модный парижанин. Против своей воли – он тупоумен.

Есть ещё третий португалец, он начал существовать во времена короля Дона Диниша, когда нация начала уже образовывать империю. Этот португалец совершил открытия, создал современную заокеанскую цивилизацию, а потом ушёл. Ушёл в Алкасер Кибир, но оставил некоторые родственные души, которые всегда есть и продолжают существовать в ожидании его. Последним настоящим королём Португалии был тот самый король Дон Себастьян, павший при Алкасер Кибире (предположительно, там умерший) – на этом символическом возвращении короля Дона Себастьяна португальцы, испытывающие ностальгию по распавшейся империи, и основывают свою веру в то, что род его не прекратится.

Эти три типа португальцев имеют общий менталитет, ведь они все – португальцы, но их отличает друг от друга то, как этот менталитет проявляется в каждом из типов. Португалец, в своей психической основе, определяется, с разумным приближением, тремя характеристиками:

1 – преобладанием воображения над разумом;

2 – преобладанием эмоций над страстью;

3 – инстинктивной способностью к адаптации.

Первой характеристикой он отличается, по контрасту, от античного эго, с которым имеет много сходства в способности к быстрой адаптации и в сознательном непостоянстве и мобильности. Второй характеристикой он отличается, по контрасту, от среднего испанца, с которым так сходен в интенсивности и характере чувств. Третьей характеристикой он отличается от среднего немца; сходен с ним способностью к адаптации, но у немца эта способность – рациональная и устойчивая, а у португальца – инстинктивная и неустойчивая.

Каждый из этих типов португальцев соответствует определённому типу литературы.

Первый тип португальца – это португалец типичный, «нормальный». Португалец «официального типа» подобен воде; воображение продолжает господствовать над разумом, но не существует; эмоции продолжают преобладать над страстями, но они бессильны господствовать над чем бы то ни было; способность к адаптации сохраняется, но является чисто поверхностной – способность к ассимиляции заменяется способностью к мимикрии.

Португалец «имперского типа» впитывает свой разум посредством воображения; его воображение настолько мощно, что, можно сказать, интегрирует в себе разум, образуя новое умственное качество. Отсюда – открытия, которые являются результатом умственного, даже практического, упражнения воображения. Отсюда недостаток большой литературы в то время (Камоэнс, несмотря на его величие как поэта, не достигает в литературе той высоты, которой достигает совершённое Инфантом Энрике и императором Афонсу де Албукерком, создателями, соответственно, современного мира и современного империализма). И это новое умственное качество влияет на два других умственных качества португальцев: под его влиянием активизируется способность к адаптации, бывшая пассивной, и то, что было умением делать всё, превращается в умение быть всем.

«О Португалии – Введение в национальную проблему». – Фернандо Пессоа, Лиссабон, Аттика, 1979.

Критичность ума, склонность к иронии и самоиронии, присущие Пессоа, заставили его написать небольшой текст, в котором он горько высмеивает свои же самые горячие стремления. Из его содержания видно, что великий португалец сам понимал безнадёжность мечты о желанном возрождении родины, отсюда та глубинная тоска, непреходящая боль, какими пронизана его главная несоставленная книга, сохранившаяся в виде громадного количества фрагментов – «Книга непокоя». Вот этот текст:

Внутренняя эхолалия[2 - Эхолалия – неконтролируемое автоматическое повторение слов, услышанных в чужой речи.]

Португалец способен на всё, но на словах, пока никто у него не требует этого. Мы – великий народ героев, которые всё время откладывают свои подвиги. Смело бьём по лицу всех отсутствующих, завоевываем расположение всех воображаемых женщин, и просыпаемся весёлыми, поздним утром с красочным воспоминанием о великих поступках, которые должны совершить. Каждый из нас имеет Пятую Империю в своём районе и считает самого себя королём Себастьяном в уменьшенном виде из серии фотографий, сделанных в Гранделе[3 - Грандела – большой склад-магазин, существовавший много лет назад в Лиссабоне в районе Шиаду.]. Несмотря на всё это, республика ещё не умерла.

Сегодня мы – капля сухой краски, капнувшей с руки, что чертила контуры Империи с запада на восток. Трудно отличить, наше ли прошлое является нашим будущим или наше будущее является нашим прошлым. Мы поём фаду всерьёз в этом неопределённом промежутке. Как говорится, лиризм – главное достоинство расы. Каждый раз мы поём ещё одно фаду.

Атлантический океан остаётся на своём месте, даже символически. И Империя всегда остаётся, поскольку есть Император.

    (Фернандо Пессоа «О Португалии. Введение в Национальную Проблему». Опубликовано в Лиссабоне, Аттика, 1979).

Пессоа не говорит о своей любви к родине. Устами Бернарду Суареша («Книга непокоя») он утверждает, что его родина – не Португалия, но португальский язык. В одной из Од доктора Рикарду Рейша – одного из гетеронимов Пессоа (созданных им писателей, поэтов) – говорится даже: «розы я предпочту, милая, родине». Но, обратите внимание на один из небольших отрывков-эссе в разделе «Большие отрывки» «Книги непокоя». Он называется «Кенотаф» – символическая могила. В этом эссе или стихотворении в прозе говорится о человеке, умершем за родину: «Он не думал, что умирает за родину; он умер за неё. Он не решил выполнить свой долг, он его выполнил… Его вело то, что заставляет розы расцветать и заставляет быть прекрасной смерть листьев. Ни жизнь не знает лучшего основания, ни смерть – лучшей награды».

Пессоа понимал, что прежнее величие его родины – империи – было построено за счёт страданий других народов, что ему в удел досталась бедная, отсталая и неграмотная страна. Если Тейшейра де Пашкоайш был одним из лидеров движения «Возрождение Португалии», выпускал печатный орган этого движения – «Орёл» («A Аguia»), сотрудничал в других журналах, в том числе туристическом, написал «Искусство быть португальцем», пособие, какое, как он надеялся, будут изучать в школах, то и Фернандо Пессоа делал всё, от него зависящее, для развития своей страны, не только в литературе, но и в торговле, и в промышленности, в туризме и других областях экономики. Создание литературных журналов, основание издательств, в одном из которых он выпускал ежемесячник – журнал, посвящённый вопросам коммерции и бухгалтерии, и пр. – всё это сверх постоянной литературной деятельности, оставившей такое колоссальное наследие. Жаль, что большинство его начинаний просуществовали в течение недолгого срока.

Нельзя обойти молчанием и взгляд Пессоа на то влияние, какое оказала арабо-исламская культура на ментальность португальского народа, на лузитанскую душу. Лиссабонский философ (итальянец по происхождению) Фабр?джио Бошкалиа в 2010 г. отмечал, что за всё время, за 75 лет, прошедших со дня смерти Пессоа, влияние арабо-исламской культуры на творчество Пессоа было исследовано только в двух случаях: в краткой рукописи Жозе Аугусто Сеабры, опубликованной в 1996 г., и в очерке Марсии Алиете Гальоз, издавшей «Рубайят» Пессоа.

В работах Пессоа можно встретить такие высказывания: «Нет ни одного значительного португальского движения, какое не являлось бы движением арабским, потому что в основе души португальской лежит арабская душа.»(Пессоа Ф. Сенсасионизм и другие «измы»). Говоря об «арабах» Пессоа имеет в виду народы, исповедующие исламскую религию, говорящие на арабском языке, независимо от их географического происхождения.

Известно, что Пиренейский полуостров (альтернативное название Иберийский, а мусульмане называли его Аль-Андалус) в течение столетий (711-1492) был в значительной степени под властью исламских и арабских народов. Пессоа считал, что иберийские народы имели не латинское происхождение, но, скорее, романско – арабское: «Мы, иберийцы, продукт скрещивания двух цивилизаций – романской и арабской» (Пессоа Ф. Иберия – вступление к будущему Империализму).

В другом тексте Пессоа добавляет к этому утверждению следующее: «…не потому, что мы были романизированными арабами, но потому, что ими являемся и посейчас» (Пессоа Ф. Иберия.).

Пессоа также говорит о научном вкладе влияния арабо-исламской культуры в реализацию знаменитых португальских морских путешествий. (Пессоа Ф. «Сенсасионизм и другие «измы»). Особенно он подчёркивает толерантность исламской цивилизации на Иберийском полуострове Аль-Андалус, при которой мирно существовали рядом иудеи, христиане и мусульмане, мирный культурный диалог давал богатую научную, философскую и художественную продукцию.

Именно толерантность откровений исламской культуры, включающей в себя идеи и откровения предыдущих культур, привлекала интерес Пессоа в течение 1915–1916 гг., когда он развивает тему космополитизма, изучает теософию, по его словам, принимающую все иные религии.

Ещё одно привлекло Пессоа к этой теме: проблема синтеза культур, литератур и философий, который поэт-философ хотел осуществить посредством созданного им движения, именуемого сенсасионизмом и с помощью журнала «Орфей». Под маской философа Антониу Мора Пессоа писал: «Сенсасионисты имеют типичное преимущество арабов: активная универсальная любознательность, какая позволяет им воспринимать влияния со всех сторон, углублять их смысл, объединять их результаты и, в конце концов, преобразовывать их в субстанцию своего собственного духа. (Пессоа Ф. Сенсационизм и прочие «Измы»).